Собрались группы справа, слева:
Девицы, дамы, королева,
Воители, простые люди
И множество арбитров-судий.
Народ везде, куда ни глянь.
Там, где должна вершиться брань,
Помост сколочен был из древа,
На нём воссядет королева,
И дамы, и девицы с нею.
Помоста дивней и длиннее
Нигде, пожалуй, не найти,
И завтра на него взойти
Должны все дамы с госпожой.
Они хотели видеть бой[77]
И знать, чем завершится схватка.
Вот десять супротив десятка,
Вот двадцать против двадцати
И тридцать против тридцати,
Где восемьдесят, девяносто,
Где по стó, где и дважды пó сто,
И так теснятся у помоста,
Что свалка завязалась просто.
Кто был с оружием, кто без,
Вздымались копья, словно лес,
Столь много принесли их те,
Кто жаждал биться; в тесноте
Видны повсюду копья были,
Хоругви ввысь, знамёна взмыли.
Участники готовы к бою.
Теснятся рыцари толпою
И ждут того, за чем пришли.
Иные стали невдали,
Всем отличиться невтерпёж.
И целина, и пашни сплошь
Заполнены несметным людом,
Пересчитать всех было б чудом,
Столь много там их собралось.
Но Ланселоту не пришлось
Присутствовать на первом сборе.
Как только он явился, вскоре
Герольд его увидел и
Не смог сдержать слова свои:
«Вот тот, кто всех локтём отмерит!
Вот тот, кто всех локтём отмерит!»
Его спросили: «Кто же это?»,
Но не дал им герольд ответа.
А Ланселот, в толпу вступив,
Встал двум десяткам супротив
И проявлял такую удаль,
Что зритель думал: «А не чудо ль?» –
И глаз с героя не сводил.
За Помлегуа в той схватке был
Герой, не знавший пораженья,
Под ним скакун быстрей оленя,
Стремглав летящего по ландам.
Он был Ирландии инфантом
И всех ударами дивил.
Но незнакомца бранный пыл
Восторг рождал повсюду вящий.
«Кто этот всех превосходящий?» –
Проведать не терпелось всем.
А королева между тем
Девице самой прозорливой
Украдкой молвила: «Должны вы
Исполнить то, что повелю,
Заминки я не потерплю.
С помоста этого спуститесь
И тихомолком обратитесь
К тому, кто в пурпуре блистает.
Как можно хуже пусть ристает[78]–
Такой даю ему приказ».
Девица бросилась тотчас
Всё исполнять как было должно.
Приблизившись насколько можно,
Она сказала Ланселоту
Так, чтобы было ни на йоту
Не слышно тем, кто справа, слева:
«Мессир, велела королева
Вам передать приказ такой:
«Как можно хуже!» И герой
«Да будет так», – ответил ей.
Столь предан госпоже своей.
Вот на противника в упор
Он мчит коня во весь опор
И вдруг даёт досадный промах.
До вечера в таких приёмах
Он действовал, и всё скверней,
Покорный госпоже своей.
Противник между тем не дремлет,
И Ланселот удар приемлет
Всей тяжестью его копья.
Он обращает вспять коня
И дня турнирного остаток
Проводит избегая схваток.
Но сохраняя жизнь свою,
Не запятнал он честь в бою,
Дурную славу не стяжал
И только страх изображал
Пред теми, кто ему встречался.
Тот, кто им прежде восторгался,
Теперь хулу ему гласил
И, издеваясь, поносил.
Герольд, твердивший: «Это тот,
Кто в битве каждого сметёт», –
Стоял смущённо и угрюмо
Под шквалом хохота и глума
Кричавших: «Что, приятель, смолк?
Не знает рыцарь в мерке толк.
Так мерил, что сломал мерило,
Которое хвалил ты было».
Иные молвят: «Что стряслось же?
Он прежде был столь храбр, а позже
Стал трусом, да ещё каким:
Не устоял ни пред одним!
Быть может, храбрым он казался,
Поскольку раньше не сражался
И проявлял напор такой он,
Что и бывалый даже воин
Не смог сдержать, лишь потому,
Что был в безумье, как в дыму.
Поняв же, что оружье значит,
Теперь его навек он спрячет
И биться не захочет уж.
Он сам увидел, что не дюж.
Подобных трусов не бывало!»
На всё монархиня взирала
И втайне радовалась, ведь
Ей довелось уразуметь,
Что незнакомец – Ланселот.
Покуда не стемнело, тот
Был трусом и сживался с ролью.
Когда все расходились, вволю
Решали, спорили о том,
Кто самым лучшим был бойцом.
Ирландского владыки сын
Считал, что только он один
Достоин приза и почёта.
И зря: ведь было там без счёта
Тех, что в отваге с ним равны.
Но Алым рыцарем больны
Остались дамы и девицы,
Как на подбор все чаровницы.
Глазами так и пожирали
Его, а остальных едва ли.
Вначале видели они,
Как самым доблестным сродни
Он на ристалище блистал
И вдруг внезапно трусом стал,
Страшился совершать атаки.
Могли б и худшие вояки
Повергнуть и пленить его.
Все порядили таково:
Назавтра встретятся опять,
И на турнире выбирать
Мужей себе девицы будут
Из тех, кто там призы добудет.
На том во мнениях сошлись
И по жилищам разбрелись.
А после из различных мест
На поле слышались окрест
Бойцов такие разговоры:
«Где рыцарь худший, тот, который
Таким позором днесь покрылся?
Куда пошёл? Где приютился?
Куда искать его пойдём?
Его, быть может, не найдём.
Он Трусостью гонимый трус,
Висит на нём несносный груз.
Да, в мире редок трус подобный.
Он, впрочем, прав: весьма удобно,
Стократ удобно трусом быть,
Чем славу смельчака добыть.
А Трусость негу вожделеет,
Её доверие лелеет,
Всё задарма ей достаётся.
Хоть Доблесть с нею не ведётся,
Вовеки не роняя честь,
Чтоб даже рядом с нею сесть,
Она впадает в подхалимство,
Находит в ней гостеприимство,
Готовность чтить и угождать ей,
Так что и честь близка к утрате».
Шёл допоздна злословья толк
До хрипоты – и всё не молк.
Других мы осуждаем часто
Тогда, как хуже мы гораздо
Тех критикуемых других.
Итак, злословный толк не тих.
Лишь новый день явился в мир,
Все жаждали начать турнир.
И вот уж возле госпожи
Девицы, дамы и мужи,
Те, что оружья не носили,
Поскольку узниками были
Иль добровольно крест прияли[79],
Они всем лучших называли:
«Вот рыцарь, госпожа, взгляните,
Щит красный с золотою нитью,
То Говернал де Робердик[80].
Вот щит, вы видите, возник
С орлом, что супротив дракона?
То сын владыки Арагона
За первым выступает вслед.
Сюда он прибыл для побед
И славы в королевстве нашем.
А рядом с ним сейчас укажем
Того, кто в сечах знаменит.
С ним зелено-лазурный щит,
Что с леопардом – видно ль вам? –
То Дезире, прельститель дам.
А вот с эмблемой: два фазана
Стоят клюв в клюв – щит Когийяна
Де Мотирека. В двух шагах
На серых в яблоках конях
Бок о бок двое; с чёрным львом
Их щит на фоне золотом.
Семирамис – один воитель,
Другой его сопроводитель,
И у обоих герб един.
А вот, взгляните, паладин,
Его эмблема – дверь, откуда
Олень появится как будто –
Король Идер, сомненья бросьте».
Так говорили на помосте.
«В Лиможе сделан этот щит,
С ним Пиладес на бой спешит,
Сражаться хочет он всечасно:
Лишь этого желает страстно.
Другой – в Тулузе, и хитро
Его убранство; Кей д`Эстро
Привёз его. А тот на Роне
Искусно выточен в Лионе,
Такого больше нет, поверьте,
Дан за великое усердье
Толасу ла Дезерту он,
Тот им надёжно защищён.
А этот – Англии творенье,
Он Лондона произведенье,
На нём две ласточки в полёт
Взлетят, как видите, вот-вот,
Но нет, к земле их приковали
Удары пуатвенской стали.
Тоас Ле Жен владеет им».
И вот со знанием каким
Вооруженье обсуждали,
Но видел кто-либо едва ли
Того, кто потерпел сором.
Решили: скрылся поделом.
И королева уж хотела
Послать за ним, но это дело
Резон ей было поручить
Той, кто могла его свершить,
То есть девице прозорливой.
Ей: «Сядьте на коня, должны вы
Искать вчерашнего бойца
Вплоть до победного конца,
Найдёте, передайте тут же,
Чтоб бился вновь как можно хуже.
Когда приказ передадите,
Его ответа подождите!»
Не медлила девица та.
Вчера приметив неспроста,
В каком он скрылся направленье.
Она смекнула: без сомненья,
Её опять за ним пошлют.
Снуя меж строев там и тут,
В конце концов, его узрела
И шёпотом ему велела:
«Как можно хуже бейтесь вновь,
Коль госпожи моей любовь
И милость сохранить хотите».
И выслушав приказ, воитель
Ответил ей: «Пусть так свершится».
И в тот же миг ушла девица.
Оруженосцы, челядь вся
Тут засвистали, голося:
«Взгляните! Ба! Не небылица ль:
В доспехах алых чудо-рыцарь!
Вернулся он, но для чего?
Нет в целом мире никого
Презренней, низменней, чем он.
Он сдался Трусости в полон,
Не может встать ей супротив».
И к королеве поспешив,
Назад девица возвратилась.
Та обо всём узнать стремилась,
Вопросов градом осыпала
И в сердце скрыто ликовала,
Уверившись, что это был
Тот, кто в душе её царил
И ей принадлежал всецело.
Она девице повелела
Найти его, сказав тотчас,
Что просьба, нет, её приказ
Теперь как можно лучше биться.