Ты надо мной смеялась, но
Тебе, Фортуна, всё равно,
Ведь судьбы делаешь тщетой.
О Крест святой, о Дух святой!
И вот я гибну, я стою
У самой смерти на краю.
Где вы, Гавэйн, герой отважный,
Столь мужественный и бесстрашный?
Спасать меня нейдёте вы
И долго медлите, увы.
Куртуазии это чуждо.
Вы другу лучшему неужто
Прийти на помощь не должны?
По обе моря стороны
Таких, заверю вас, нет мест,
Где не искал бы вас хоть шесть,
Хоть семь, хоть десять лет я в тщанье.
Я б вас нашёл, лишь знай заране,
Что вы заключены в тюрьму[85].
Но для чего мне, не пойму,
Спор продолжать здесь? Вы, напротив,
Себя всем тем не озаботив,
И утруждаться не хотите!
Друзей пойдите вы найдите:
Злодей, сказавший это, прав.
Поистине, в беду попав,
Нам без труда проверить можно,
Кто настоящий друг, кто ложный.
Увы! Уж год, как заточён
Я в этот мрачный бастион,
Гавэйн, вы мной пренебрегли,
Раз бросить так меня смогли.
Иль вы о том ни сном, ни духом
И вас виню не по заслугам?
Да, так и есть, и потому
Так думать вовсе ни к чему,
Подобен я неправым судьям.
Но верю: вам и вашим людям
Не помешало ничего бы
Меня из каменной утробы
Извлечь, спасая жизнь мою,
Узнай вы только правду всю.
Мы ведь соратники, друзья,
И в это твёрдо верю я.
Зачем же стал так говорить я?
Против меня идут событья.
Пусть Бог и пусть Сильвестр святой[86]
Тебя осудят, ворог мой,
Меня обрекший на страданья,
О, худшее из всех созданий,
Мелеаган, мой ненавистник,
Мучитель лютый и завистник!»
Утихли пени, смолк на том
Тот, кто страдает день за днём.
Но та, стоявшая под башней,
Услышав стон его всегдашний,
Решила: здесь его найдёт,
И закричала: «Ланселот!
Ответьте, наверху сидящий,
Зовёт вас друг ваш настоящий!»
Но звуку в башню не пробиться,
И громче крикнула девица.
К нему донёсся слабый звук.
Он удивился: кто бы вдруг
Мог звать его извне сейчас?
Теперь он внятно слышит глас,
Но чей он, всё же непонятно.
Решив, что призрак, вероятно,
Он огляделся: никого –
Он да узилище его.
«Господь, – сказал он, – что я слышу?
Но ничего притом не вижу.
Не чудо ли явилось мне
Днесь наяву, а не во сне?
Я если б спал, то счёл себя бы
Игрушкою видений слабой,
Но я не сплю, и потому
Всё это в толк я не возьму».
Тогда поднявшись еле-еле,
Направился он к узкой щели
Неспешно, малыми шажками.
Прильнув к ней, стал искать глазами
Вверх, вниз, вперед, по сторонам,
И вот представилась глазам
Та, что к нему извне взывала.
Он не узнал её, узнала
Она его и начала:
«О Ланселот, я к вам пришла
Издалека, чтоб вас найти.
Вот цель достигнута почти,
Хвала тебе, Господня сила!
Я та, что дар у вас просила.
А шли тогда к Мосту Меча вы
И, как просила, дар кровавый
Вы дали, голову, сиречь,
Что по велению отсечь,
У моего смогли врага.
Мне та услуга дорога,
Я за неё искала вас
И за неё спасу сейчас».
«Благодарю вас, – он ответил, –
О, сколь мой жребий будет светел,
Когда меня вознаградите
И из тюрьмы освободите!
Девица, если вам удастся
Меня извлечь, могу поклясться
И обещаю, что тогда
Служить вам буду я всегда.
Клянусь я Павлом пресвятым[87],
Коль я хочу, чтоб днём одним
Господь к себе приял меня,
Не будет пусть такого дня,
Когда я не был бы готов
Любой приказ без лишних слов
Исполнить, что б вы ни велели.
Чего бы вы ни захотели,
Коль то по силам мне, тотчас
Получите, заверю вас».
«Друг, сомневаться вам не след,
Вы скоро выйдете на свет.
Уже сегодня непременно
Освободитесь совершенно.
Мне не нужна и ливров груда,
Лишь только б вас извлечь отсюда.
Затем вас отведу к жилищу,
Дам отдых, дам комфорт и пищу –
Всё, что желаете, вполне
Получите, поверьте мне.
Пусть вас не беспокоит это.
Однако прежде нужно где-то
Здесь раздобыть орудье мне
И им расширить щель в стене,
Лишь так вам путь смогу отверзть я.
Вы выйдете через отверстье».
«Да будет вам Господь оплот, –
Обрадовался Ланселот, –
Здесь вервь есть длинная, она
Садовниками мне дана,
Чтобы протискивать в окошко
Мне воду грязную с лепёшкой,
От коих тело уж изныло».
Дочь Бадмагю тут раздобыла
Квадратный, острый, крепкий дрот.
И, словно пикой, Ланселот
Стал по стене им бить тогда
И, наконец, не без труда
Удобный ход себе проделал.
О, нет счастливее удела,
Как дар свободы обрести
И из тюрьмы своей уйти!
Так птица мчится вглубь эфира!
И знайте: за всё злато мира,
Что предложили бы ему,
Он не вернулся бы в тюрьму.
Хоть Ланселот освобождён,
Он так был слаб и измождён,
Что, выйдя, в стороны качался.
Уже запас в нём сил кончался.
Девица, взяв его как можно
И бережно, и осторожно,
С собой на мула усадила
И вскачь галопом припустила,
Проезжих избегая троп.
Быть не замеченными чтоб,
Они передвигались тайно.
Ведь если кто-нибудь случайно
Узнает их, считай тогда,
Грозит им страшная беда.
Девица этого боялась,
Дорог опасных уклонялась
И прибыла в известный дом.
Она гостила часто в нём,
Удобном, не сродни лачуге.
И этот дом, а также слуги –
Всё во владении её.
Весьма надёжное жильё
Для постороннего незримо,
В нём всё есть, что необходимо.
Сюда был Ланселот введён.
Когда вошёл в жилище он,
Его раздели той порою,
Девица помогла герою
Лечь спать в высокую кровать.
Затем усердно омывать
Его в заботах стольких стала,
Что и считать их не пристало.
Она всего растёрла нежно
И обласкала так прилежно,
Как будто своего отца.
К нему вернулись цвет лица,
Здоровье прежнее и свежесть.
Вот так преобразила нежность
Его как в ангела небес.
И вид бродяги вмиг исчез,
Уж он не немощен, не грязен,
А крепок и благообразен.
Как только разомкнул он вежды,
Девица в новые одежды
Одеться помогла ему.
Он был безмерно рад тому,
Как птица, что в полёт стремится.
Им расцелована девица,
И он сказал ей тоном друга:
«Я только вам, моя подруга,
Обязан, как и Богу, тем,
Что я воспрял, здоров совсем.
Благодаря вам я на воле,
Всё, чем богат я, в вашей воле,
И сердце, и душа моя.
Вы столько сделали, что я
Вам буду верным паладином.
Но пред Артуром-господином
Предстать мне нужно поскорее.
Давно уж не был при дворе я,
Там ждут меня дела, и я,
Подруга нежная моя,
Во имя дружбы вас молю,
Коль вы не против, к королю
Дозвольте мне уехать спешно».
«О Ланселот, мой друг, конечно! –
Она в ответ. – Вас не держу.
Я вашей честью дорожу,
О вашем благе я радею».
Был конь ему подарен ею
Из самых быстрых, самых лучших.
И вмиг без помощи конюших
Вскочить в седло он так сумел,
Что сам заметить не успел.
И был он препоручен Богу,
В котором обретал подмогу.
Так Ланселот пустился в путь,
Такой счастливый, что и будь
Я связан клятвой, это счастье
Не описал бы хоть отчасти,
Ведь был он рад тюрьму покинуть,
Где, как в ловушке, мог бы сгинуть.
Твердил себе, что тот злодей,
Виновник всех его скорбей,
Лишил его свободы, сил
И, опозорив, заточил.
«Я всё ж на воле оказался!» –
Творцом вселенной он поклялся
В том, что отверг бы непреклонно
От Ганга и до Вавилона
Богатства все, лишь бы не дать
Мелеагану избежать
Заслуженного наказанья,
Коль будет он повержен в брани.
Так он желал его позора.
И ход событий очень скоро
Позволил сбыться сей надежде.
Мелеаган, который прежде
Ему надменно угрожал,
Без приглашения примчал[88]
К Артуру с ним одновременно.
Настойчиво и непременно
Потребовав с Гавэйном встречи,
Повёл о Ланселоте речи:
Предатель этот, низкий лжец
Не объявился ль наконец? –
Как будто не осведомлён!
Но знал не всё, конечно, он,
А думал, всё ему известно.
Мессир Гавэйн поведал честно,
Что нет вестей о Ланселоте.
«Раз встретил вас, в конечном счёте, –
Сказал Мелеаган сурово, –
Исполните же ваше слово,
И медлить больше не резон».
И тот: «Я этим не польщён,
Но если Бог позволит мне,
Я полагаю, что вполне
Верну вам долг, не погрешу.
Но если долг я совершу
В бою ударами своими,
Во имя Бога и во имя
Христовой веры – вам конец».
Не медлил больше удалец,
Велел он принести на двор
И разложить пред ним ковёр.
Тут слуги слаженно, проворно
Приказ исполнили покорно,
Без обсужденья и протеста.
Ковёр в указанное место
Они доставить поспешили,
Как было нужно, расстелили.
Гавэйн, вступив на тот палас,
Велел им принести тотчас
Ему оружье боевое.
В его распоряженье трое,
Ещё с себя плащей не сняли[89].
Они в родстве с ним состояли:
Племянники, а то ль кузены,
Оружье знали совершенно.
Он облачён был хорошо.