О продуманном плане романов Кретьена де Труа можно говорить, имея в виду понятия, которыми пользовался сам автор в предисловиях к романам «Клижес» и «Ланселот, или Рыцарь телеги»: “matière”(материал; может быть, фабула), “sens” (смысл), «сonjointure» (соединение, или в переводе на язык современных понятий – композиция)[124]. В совокупности эти три элемента составляют, по Кретьену, авторское искусство. Самосознание поэта, утверждающего особую значимость авторского творчества, отражало новые тенденции средневековой эстетики. Как справедливо отмечает Умберто Эко, с появлением рыцарства эстетические ценности «становятся принципами социальными». С вторжением в культуру женского начала «подчеркивается значимость чувства, и поэзия из объективного делания превращается в субъективное изъяснение». В итоге меняется статус поэта и его самооценка: «Труд поэта адресован не Богу и не церковной общине; он не имеет ничего общего с архитектурным произведением, о котором заранее ясно, что оно будет закончено кем-то другим; поэтическое сочинение нельзя считать адресованным узкому кругу знатоков манускриптов. Все это приводит к тому, что поэт все больше и больше вкушает славу быстрого успеха и радость личной известности»[125]. Именно таков статус автора в романах Кретьена де Труа и в прологе к «Ланселоту», где он гордо называет свое имя.
Артуровский мир обретает в «Ланселоте» Кретьена де Труа не вполне однозначную характеристику. Драматична ситуация в зачине романа: Артур никак не может противостоять натиску чужеземного рыцаря, который выставил ему ультиматум и в залог взял королеву. Он только печалится и сетует. У Кретьена Артур предстает, скорее, как недвижный символ абсолютной справедливости и достоинства, некий статический центр куртуазного порядка.
Мотив свободного выбора рыцарского служения в такой ситуации обычно акцентирован. Рыцари, не спрашивая дозволения короля (к примеру, Ивэйн и Персеваль), отправляются на покорение врагов и чуждых пространств, где их на каждом шагу могут подстерегать неожиданные опасности.
Среди рыцарей Круглого стола, представленных в «Ланселоте», так поступают не все. Сенешаль Кей появляется почти во всех романах Кретьена де Труа и наделен постоянной характеристикой. Он злоречив, заносчив, груб и всегда является антагонистом и соперником главного героя. Король Артур, порой журя Кея за его злые выходки, тем не менее, наделяет его особым статусом и доверием. При короле Кей исполняет важные обязанности: он является сенешалем и полностью отвечает за установленный порядок придворной жизни. В «Ланселоте» свое решение сопровождать пленную королеву он облекает в привычную для него форму. Сначала нарочито вызывающе Кей объявляет о своем решении покинуть службу у Артура, пока тот не исполнит его условия, причем смысл ультиматума не разъясняется. Только после обещания короля исполнить любое желание Кея, тот объявляет о своем решении ехать с королевой. Таким образом, разрешение получено. Вслед за Кеем с просьбой к королю обращается Гавэйн, тоже занимающий особое место в иерархии артуровских рыцарей. Гавэйн – племянник Артура. Он неизменно предстает как воплощение доблести и куртуазности, при этом обладает безупречной выдержкой, разумной осторожностью и рассудительностью. Недаром он отказался сесть в телегу и был чрезвычайно поражен поступком Ланселота. Он вызывается, в свою очередь, выступить хранителем и спасителем похищенной королевы и дозволение Артура получает. Ланселот же вообще не появился во дворце, а узнав о случившемся, немедленно бросился в погоню за похитителями. Эта спонтанность порыва определяет его исключительное положение в романе.
При этом Кей терпит полное фиаско, а Гавэйна Ланселоту, в свою очередь, приходится разыскивать и спасать.
Пространственно артуровский мир выстроен в «Ланселоте» по бинарному принципу. Само королевство Артура в романах писателя не имело точных географических примет. У Кретьена оно часто носит название Логр (в «Ланселоте» и «Персевале»). Когда-то Артур завоевал Логр, изгнав из него злых великанов, т. е. выступил в роли культурного героя, но великаны или подобные им злодеи время от времени пересекают дороги рыцарей, вынуждая вступать с ними в схватку. В «Ланселоте» герой попадает в королевство Горр (узнаваемая анаграмма от названия Логр, а может быть, как считают некоторые исследователи, производное от названия библейского города Гоморры), своего рода антимир, где томятся пленники из Логра, которых предстоит освободить Ланселоту. Горр управляется мудрым и добрым королем Бадмагю (своего рода зеркальное отражение Артура), милостивым к пришельцам, а те ждут своего избавителя, каким предстанет Ланселот.
По мнению многих исследователей, Горр предстает в романе как своего рода загробный мир, а Мелеаган исполняет функцию злого великана. Перед его разрушительной силой бессильны как Артур, так и добрый король Бадмагю. Это достойный противник Ланселота, и их поединок представлен как поистине судьбоносный. Горр – это страна, из которой никто не возвращается. Переход из одного пространства в другое сопряжен с преодолением воли инфернальных существ (карлик с телегой) и заколдованных пространств. Последнюю функцию выполняют зловещие мосты, которые должны преодолеть герои. Рефреном звучат предсказания об их неизбежной гибели. Путешествие в Иной мир – достаточно известный мотив кельтских сказаний. Правда, у кельтов он предстает чаще всего как страна блаженных, расположенная в далеких морских пределах, «морской» рай заколдованных островов. Это одновременно не только страна мертвых, но и тех, кого считают умершими и кто, возможно, жив и способен вернуться. Это пространство заселено богами, богинями и феями. Здесь время останавливается, и день равен веку. Граница между земным и Иным миром обычно проходит по воде, и миры соприкасаются через морские пределы. Приключения в Ином мире выпадают на долю героя, способного преодолеть все препятствия, а порой его увлекает в свои владения влюбленная фея. Все эти мотивы просматриваются в «Ланселоте». Телега, в которую он вынужден сесть, явно ассоциируется со средневековой повозкой смерти, которая увозит в иной мир, – в данном случае в королевство Горр, откуда никто не возвращается. После этого герою предстоит пройти по символическому обоюдоострому мечу, и все это предвещает ключевой образ последнего кретьеновского романа – кортеж Грааля с источающим кровь таинственным копьем. Не случайно в романе появляется образ кладбища, где нашли покой артуровские рыцари и где Ланселот обнаруживает собственную открытую могилу, словно ожидающую будущего хозяина. Кроме того, сюжет путешествия в загробный мир был известен из классических источников, в частности из «Энеиды» Вергилия – поэта, чрезвычайно чтимого европейским средневековьем.
С этими мотивами связана особая роль «чудесного» в артуровских романах Кретьена де Труа[126]. Ж. Ле Гофф различал два основных источника «чудесного» в средневековой культуре[127]. С одной стороны, это христианская традиция, хотя, на его взгляд, она мало что добавила в понимание этого феномена, потому что христианское «чудо» радикально отличается от стихии чудесного в культурахпредшественницах, прежде всего, в народной средневековой культуре. Из этого исследователь делает вывод: «Чудесное в литературе почти всегда имеет дохристианские корни»[128]. Он предложил своего рода «перечень средневекового чудесного»: территории и объекты, существа человеческие и антропоморфные, животные, гибриды (полулюдиполуживотные), предметы (кольцо-оберег, чаша изобилия, меч, ограда, кровать как «сакральное пространство»), исторические персонажи, ставшие легендарными[129].
За пределами артуровского замка, где бы он ни находился, разворачивается особое мифическое/волшебное пространство. Его элементы архаичны и узнаваемы, как первостихии. Пространственный лейтмотив «Ланселота» – вода. Это таинственные реки, через которые нет доступной переправы, непреодолимые мосты как переход в иной мир, морские гавани, где высятся замки и тюрьмы-крепости (в одной из таких, посреди водного пространства, томится несчастный Ланселот). Наконец, венчающие заповедное пространство замки – всегда неожиданные, порой заколдованные, неведомо кому принадлежащие и таящие угрозу. Ланселот встречает на пути волшебный замок (краше «фессалийского» – сравнение сразу указывает на колдовскую природу неведомого приюта), обрамленный высокой стеной и рекой, где его ждут странные рискованные испытания. Вполне очевидно, что Кретьен создает массу недомолвок, не разъясняя путей, пересечений, встреч с персонажами неожиданными, то добрыми, то ненавидящими, чем и сгущает атмосферу таинственности и авантюрности своих «бретонских» романов. Э. Кёлер недаром заметил, что сама рыцарская авантюра в средневековом романе является свершением чудесного[130]. Многообразны персонажи иного мира, начиная с карлика (в европейских сказаниях он всегда существо хтоническое) до девиц, похожих на фей, то добрых, то злых, которые знают все о прошлом и будущем героя, а потому и испытывают, и искушают, и направляют. Все эти кельтские волшебные обольщения/ миражи создают особое очарование романов Кретьена де Труа.
Двойственность географических реалий (то ли островных, то ли континентальных) придает «Ланселоту» особую интригу. С одной стороны, в них все узнаваемо и может быть наложено на средневековую карту, с другой – призрачно. Переход из реального пространства в фантастическое всегда является неожиданным. Правда, в этом фантастическом пространстве тоже легко угадываются пейзажи западного Уэльса (гибельные пропасти, горы, водные потоки, грозные замки).