. Что же понималось под такой активностью? Выступления крестьян по поводу принятия новой конституции часто стереотипны. Жительница Емецкого района Карманова на собрании по этому поводу говорила: «Слушать и читать доклад любимого вождя [имеется в виду доклад И. В. Сталина «О проекте Конституции СССР». — Н. К.] для меня великое счастье, каждое слово великого Сталина зовет бороться и побеждать»[252]. Ей вторил другой докладчик — крестьянин из другого колхоза Емецкого района Тара-тин. После краткого рассказа о своих успехах в работе оба выступавших приняли на себя трудовые обязательства: Карманова обещала добиться увеличения суточного прироста телят, а Таратин заявил о своей готовности «с великим желанием» поехать на лесозаготовки[253].
Оба закончили здравицей в честь «любимого товарища Сталина». Примерно в тех же тонах выдержано выступление председателя колхоза Поташева из с. Лешуконское по вопросу о выборах в Верховный Совет. После ряда хвалебных слов в адрес конституции, давшей рабочему классу право выбирать, и небольшого рассказа о себе он выступил со следующим призывом: «Нужно нам, колхозникам, включиться в стахановское движение и быть передовыми, <…> нам нужно выполнить задание по лесопоставкам, которое нам дано»[254]. Конечно, в успешном выполнении последнего заинтересован был, прежде всего, он сам — как руководитель колхоза, но несомненно, что «демократическая» тематика часто оказывалась связанной с производственной. Не случайным кажется, что предлагая выбирать в Верховный Совет людей, «преданных советской власти», колхозник Аверин одновременно требовал «провести борьбу с лодырями» в своем колхозе[255]. В целом официозная модель восприятия конституционного концепта напоминает игру в символические подарки: власть обещала народу демократию и свободы, благодарный народ брался выполнить свои обязательства перед государством.
Однако даже простейшее сравнение лозунгов и реальности заставляло усомниться в честности одного из «игроков». Понятно, что в крестьянской среде звучали резко критические комментарии в адрес новой конституции. В частности, колхозники Г. Золотилов и Н. Дуркин, правда, будучи не очень трезвыми, заявили на пленуме Прилуцкого сельсовета Емецкого района: «Конституция обещает много, а ничего не выполняется, гонят всех в лес, ни с чем не считаясь»[256]. Похоже, их совсем не устраивали реальные условия этой «игры». По поводу советских политических порядков весьма радикально высказался крестьянин Федоровского сельсовета Шенкурского района Г. И. Песков. Причиной его недовольства стало отсутствие политических свобод в стране. На общем собрании колхоза он обратился к председателю колхоза, разъяснявшему колхозникам доклад
А. А. Жданова о выборах в Верховный Совет, с вопросом: «…почему до новой Конституции не давалось право простому народу проводить кандидатуры, какие им нужно, почему не давали говорить правды?»[257] Впрочем, после принятия конституции ситуация в этом отношении ничуть не изменилась, и вся фальшь советской псевдодемократии была очевидной для многих крестьян. Едомский колхозник Мартын Сохачев так охарактеризовал существующие в стране политические порядки: «…все ложь, никаких выборов не провести, газеты все врут». В том же духе высказывался его собрат — крестьянин из Пылемы Н. А. Листов: «Какая демократия, поскольку один кандидат так же, как в капиталистических странах»[258]. Несмотря на то что крестьяне, очевидно, понимали, что правила игры по отношению к ним повсеместно нарушаются, «поиски справедливости» в то время были все же делом опасным.
Но крестьяне и сами могли «сыграть» не совсем по правилам. Широкое обсуждение конституции и манипуляция власти лозунгами политических свобод способствовали активизации общественно-религиозной активности сельского населения. Верующие охотно использовали штампы советской политической пропаганды в своих целях. Колхозники Нижне-Кулойского сельсовета Верховажского района при обсуждении конституции «вели разговоры» о том, что «теперь никто не помешает открыть церковь». В Погореловском сельсовете Тотемского района образовалась группа, включавшая до 300 колхозников, которые, «истолковывая 124 статью Конституции совершенно в другом направлении», добивались открытия церкви. Один из членов колхоза «Чухчехоский конец» Емецкого района заявил на собрании: «Сталинская Конституция предоставила всем свободу слова, попы также имеют право агитировать за церковь». В том же районе крестьяне предлагали выдвигать кандидатами на выборах в советы представителей духовенства — как наиболее влиятельных людей, ссылаясь при этом на Сталина: «…тов. Сталин указывает выбирать наиболее авторитетных людей»[259]. Таким образом, одним из результатов политической агитации — неожиданно для власти — стало появление новой, не вписывающейся в планы власти логики. Авторы докладных записок с беспокойством сообщают об активизации верующих в различных районах Северной области: Подосиновском, Вилегодском, Харовском, Никольском и др.[260] «Оживление церковников» в конечном итоге заставило власти принять дополнительные меры как в плане усиления пропагандисткой работы, так и репрессивного характера.
Очевидная иллюзорность политических свобод и демократичности советской избирательной системы делала актуальной пропаганду достижений Советского Союза в других сферах общественной жизни. Особенно важную роль играла демонстрация изменений, произошедших в социальной сфере, в жизни каждого отдельного советского гражданина. Эти темы активно транслировались в ходе агитационных кампаний, посвященных 20-й годовщине революции и выборам в Верховный Совет СССР. Собственно революционные события, как уже ранее отмечалось, отходили на второй план, основное внимание уделялось пропаганде производственного ударничества, достижений системы образования, социального обеспечения и роста материального благосостояния населения. На сегодняшний день нам не известно, как именно крестьяне реагировали на собственно «революционный» концепт — за исключением забавного случая, произошедшего в дер. Нижняя Котовского сельсовета Емецкого района. Председатель тамошнего сельского совета И. И. Морев с группой товарищей, отметив революционный праздник, в полночь вломился в дом колхозника А. М. Григорьева и громогласно объявил себя единственной властью в деревне, тем самым повторив исторический опыт Великого Октября в локальном масштабе[261]. Тем не менее в архивных материалах и периодической печати сохранилось много нарративных описаний отдельными людьми своей жизни до и после революции[262].
Их сравнение позволяет выявить некоторые общие компоненты этих автобиографий (хотя наличие их всех в каждом из таких описаний было вовсе не обязательным). В начале автор обычно подчеркивает трудовое (бедняцкое) происхождение, при этом он часто указывал на многочисленность семейства, что, по-видимому, должно подчеркнуть степень нужды, в которой оно пребывало. Затем шло перечисление мытарств, испытанных в «старое время»: отсутствие каких-либо прав и возможностей (политические свободы, образование), низкая заработная плата и, как следствие, голодная жизнь, бесчеловечное обращение (героев «презирали», «стегали розгами», «выгоняли на улицу»), плохие бытовые условия жизни. Нередко прямо или обобщенно назывались также угнетатели. При изложении преимуществ советской власти по сравнению с дореволюционными порядками авторы биографий фактически просто меняли прежние минусы на плюсы. Часто в этих самоописаниях говорилось и о судьбах детей героя, получивших образование и успешно трудоустроившихся. Таким образом, для данной модели репрезентации советской действительности были характерны: во-первых, подчеркнутый контраст между жизнью при советской власти по сравнению с дореволюционной, и, во-вторых, установка на прогресс, динамичность и направленность в будущее.
Впрочем, существовали и диаметрально противоположные оценки этого идеологического концепта. При этом крестьяне могли использовать предложенную властью аналитическую модель сравнения дореволюционного и советского обществ. Тракторист Корельский говорил по этому поводу: «Живем хуже, чем при крепостном праве, дадут рубль на хлеб, ну и живи», а рабочий Холмогорского совхоза Девятов при обсуждении доклада И. В. Сталина заявил: «…раньше у кулаков лучше было работать, чем у государства. Кулак платил заработанные деньги аккуратно и была возможность купить, что бы ни хотел»[263]. В целом информация о недовольстве крестьян материальным обеспечением и условиями труда стала общим местом в ряде спецсооб-щений и информаций с мест[264]. Другое направление осмысления этого концепта заключалось в смене знаков крестьянских оценок достижений социалистического строительства на противоположные. В этом отношении интересен анекдот, циркулировавший среди колхозников колхоза «Новый строй» Шенкурского района: «На одном собрании слушатели задали вопрос: что такое темпы? Докладчик не мог ответить, тогда решили послать ходока к Сталину. Когда ходок спросил у товарища Сталина, что такое темпы, тогда Сталин, погладив рукой свою голову, посмотрел в окно и, увидав идущие автомобили, говорит ходоку, — вот, смотри, что такое темпы, — указывая на автомобили, — таких у нас скоро будут многие тысячи. Ходок вернулся домой, собрал снова собрание, чтобы сказать, что такое темпы, тоже смотрит в окно и видит, идет нищий, и говорит собравшимся, — вот, смотрите, что такое темпы, — указывая на нищего, — таких у нас скоро будут многие тысячи»