Мы с Гришей и мамой прихватили корзинки, надо набрать грибов. Запасы еды не бесконечны.
— Сколько живу, такого леса не видел, — ворчал дед Михей, — ни белки, ни пташки какой. Будто вымерли все.
— Или сожрали, — мрачно добавил Гриша.
— А может, от нас попрятались, — мама шла, оглядываясь по сторонам.
Мы прошли по проторённому пути и остановились перед буреломом, стоявшим сплошной стеной.
Мужчины принялись подрубать ветви и оттаскивать поваленные стволы. Я собирала грибы, надеюсь, съедобные. Мои познания были весьма скромны. Ну ничего, потом разберёмся, какие можно есть. Мама присоединилась ко мне.
— Интересно, как эти твари через такие завалы пробираются?
Она нахмурилась:
— Видела, какие когти? С такими можно и через почти отвесную стену перелезть. Как с альпинистским снаряжением.
Просека была готова, и мы пошли дальше.
— Стойте, — вдруг крикнул дед Михей. Он остановился перед аккуратной, ярко-зелёной полянкой.
— Смотрите, — старик ногой надавил на поверхность, и почва, казавшаяся совершенно нормальной, ушла под воду, — болото.
Мы отломали по длинной палке и принялись искать надёжный брод. Только всё без толку.
— Неужели придётся заново прокладывать другую тропу? — Расстроился дядя Лёша. Мы промолчали.
— Идите сюда, — махнул Гриша.
Всей гурьбой направились к нему. Он с победным видом ткнул палкой в твёрдую землю.
— Нашлась тропка, — улыбнулся дед Михей.
Я пригляделась, а ведь трава здесь отличается от болотной, она не такая зелёная, словно ей не хватало воды. Указал на это остальным.
— Соколиный глаз у тебя, Лара, — усмехнулся дядя Лёша, — но подметила ты верно.
Мы осторожно шли по едва заметной дорожке.
— Глядите, — вдруг остановил нас отец. На самом краю дорожки виднелся чёткий трёхпалый след, как от птичьей лапы.
— Здесь эти твари проходят, — склонился над землёй дядя Лёша.
По спине пробежал озноб.
— Нам, наверное, лучше убраться отсюда.
— Днём они не выходят. Да и куда здесь бежать, — дед Михей подошёл ближе, — твари тут у себя дома, а мы народ пришлый, мест не знаем. Сюда вон три часа, почитай, добирались. Пройдём, сколько успеем до обеда, потом и домой можно. До темноты обернёмся. А то, что тропы у нас одни, не переживай, внученька, видать, других здесь просто нет.
Мы прошли ещё немного, впереди был ещё один завал. Странный, будто дорогу нарочно перегородили поваленными стволами. Поблизости деревья не росли.
— Сегодня разбирать его не будем, — осмотрелся дядя Лёша, — не успеем. Поворачиваем в деревню.
Обратный путь прошли гораздо быстрее, подхватили оставленные возле первой просеки корзинки и вышли к посёлку. Солнце, закутанное в кокон угрюмых туч, уже клонилось к горизонту.
Мы быстро промыли и перебрали во дворе грибы, деревенские начали запираться по домам. Дядя Лёша растопил добротную печь, мама замесила тесто. Папа и дед Михей проверили ставни, заперли их и входную дверь. Ещё одна ночь ожидания.
Трофим долго поминал Лену, благо спирта было под завязку. Он и в самом деле любил жену, без неё его и так безрадостная жизнь превратилась в сплошную серую пелену. Разбавив спирт водой, он пил, пока сознание не гасил зелёный змий, и чуть очнувшись, опять продолжал проводы супруги.
Этот вечер ничем не отличался от других. Трофим сидел за пустым столом, на котором стояла только старая консервная банка с окурками, литрушка с рюмкой и горящая свеча в расколотой тарелке.
— Леночка, — пьяные слёзы текли по щетине, — как же так. Мужчина всхлипнул и икнул, — на кого ж ты меня…
Опрокинув ещё стопку, доковылял до кровати. Посмотрел на расправленную постель. Нет, спать он здесь больше не сможет.
Вернулся на кухню, сел на лавку, налил ещё. Поболтал перед глазами жидкость в рюмке. Слегка подташнивало. Эх, была бы Леночка, сообразила бы закуску.
Он закурил и, оперевшись рукой о щёку, задремал. В ладони, зажатая между пальцами, тлела сигарета. Окурок обжёг дотлев, Трофим стряхнул огонёк и, не просыпаясь, улёгся на лавку. По дому разнёсся храп.
Уже под утро в тишине раздались скребущие звуки. Кто-то со двора пытался открыть дверь. Под окнами слышались лёгкие шаги. По стене дома раздались невнятные стуки.
Одна из ставней задёргалась, запоры держали крепко. Потом сбоку пролезли длинные когти. Железо жалобно заскрипело, выдираемое из своих пазов. К стеклу прильнула оскаленная морда, увидела огонёк свечи, отшатнулась. Под окном разнеслось разъярённое шипение.
В следующий момент, стекло осыпалось мелким крошевом от резкого удара. Язычок свечи трепыхнулся, но выстоял в порыве ветра.
В разбитое окно осторожно пролезла голодная тварь. Вздрагивая, обошла стол со свечой и прокралась в спальню. Следом в дом забрались ещё два существа. Из комнаты донёсся разочарованный визг. Твари переглянулись, направившись к храпящему Трофиму. Они обогнули стол с двух сторон, с опаской косясь на чуть теплящийся огонёк свечи.
Существо приблизилось к ногам мужчины, забралось прямо по нему и склонилось к лицу.
Трофим пьяно встрепенулся, открыл мутные, заплывшие глаза:
— Леночка?
Взгляд сфокусировался, и мужчина остолбенел, с ужасом уставившись в оскаленную пасть, склонившуюся над ним. Тварь замерла в сантиметре от лица, начала принюхиваться. Вторая нетерпеливо переминалась на лапах рядом. Трофим видел, как под кожей существа бились артерии, пульсировало сердце. В детстве ему довелось наблюдать за новорождёнными хомячками, такими же прозрачными. Только не столь смертоносными, как те твари, что окружили его.
Не мигая, он следил за ними, не в силах ни шелохнуться, ни закричать. Первая тварь опустила голову ниже, обнюхала Трофима и, разинув пасть, откуда пахнуло застарелым разложением, яростно закричала. Мужчину обдало вонью и слюной, лицо тотчас нестерпимо зажгло. Тварь отпрянула, продолжая страшно верещать, от визга заложило уши. Вторая щёлкнула зубами почти у макушки и тоже отпрянула. Третья зашипела, стремительно ввинтилась в разбитое окно и исчезла в ночи. Две оставшиеся последовали за ней.
Трофим лежал, не в силах подняться. С лавки капало из обмоченных штанов. Трясущимися руками он зацепился за край стола, поднял непослушное тело. Провёл ладонью по лицу, прогоняя кошмарное видение. Закурил с третьего раза. Глянул в разбитое окно. Налил рюмку до краёв и выпил, не чувствуя вкуса. Одну, вторую. Сигарета прыгала в дрожащей руке.
В окно потянуло сквозняком, и оплывшая свеча погасла. По деревне разнёсся жуткий, захлёбывающийся, истеричный вопль.
Глава 11
Нас разбудил дробный стук в дверь, будто её пытались выломать снаружи.
— Слушайте, визиты с рассветом уже становятся постоянными, — папа соскочил с кровати и пошёл открывать.
На кухню вышел сонный дядя Лёша:
— Кого там принесло? — Не слишком ласково осведомился мужчина.
— Лёха! Это Трофим, открывай!
— Как он вышел из дома, мы же заперли? — обернулся дядя Лёша к отцу, тот только пожал плечами.
Дверь открылась, и мужчина, задыхаясь от быстрого бега, ввалился в кухню. От него разило перегаром, несвежим бельём и экскрементами.
— Фу, — скривился проснувшийся дед Михей, — ты что из навоза только что вылез? Иди в бане ополоснись, хоть холодной. Вчера натаскали воды.
Трофим, стуча зубами, как кастаньетами, затравленно оглянулся на дверь:
— Мужики. Там они…ходят, — шёпотом заговорил он.
— Кто? И который час? — Дядя Лёша сгрёб со стола будильник, — мать честная, четыре утра.
— Эти, — продолжал Трофим, не обращая внимания на реплики, — скелеты. Вот так, — он поднёс ладонь к лицу, — на меня скалился. Еле живым ушёл.
Дед нахмурился:
— Ты толком рассказывай. Залезли к тебе в дом?
— Ну да, — возмущённо крикнул Трофим, — говорю же, чуть не съели заживо!
Поднялась разбуженная мама, вышла к остальным:
— Вы говорите, на вас напали?
— Чуть не съели, — трясся мужчина.
— А почему не съели, — все ещё плохо соображали со сна, — у них сегодня день помилования?
— Так разит от него, как от ямы компостной. Побрезговали, — усмехнулся дед Михей.
Губы Трофима задрожали, он кинул обиженный взгляд на собравшихся:
— Вам бы всё зубоскалить, а я чуть богу душу не отдал.
— Чуем уже, что ты отдал, — скривился старик, — Лёша, Денис, возьмите факелы, проводите болезного до бани, хоть ведро воды на него вылейте. Смердит, почище падали.
Мама распахнула ставни и задула свечу, за окнами близился рассвет, небо посерело. Других красок за тучами не было видно. Затопили печь, чтобы приготовить завтрак.
— Смех смехом, а ведь в дом влезли, — заметил дед Михей, — что думаешь, Оленька?
— Надо укреплять ставни. Если они их могут сорвать, то вся деревня под угрозой.
— Вот и я так думаю, — согласился старик.
Вернулись мужчины, Трофим стучал зубами уже от холода, посвежевший и мокрый.
— Садитесь за стол, я чай согрела, — позвала мама.
— Да, чайку бы горяченького сейчас, — жалобно протянул Трофим.
За завтраком он рассказал о своём ночном происшествии, мы с Гришей тоже присоединились к чаепитию.
— Втроём чуть не одолели, — подытожил рассказчик.
— Втроём? — Удивилась мама.
Пьянчужка кивнул.
— Точно, я тоже троих видел, — подтвердил внезапно Гриша, — только сказать забыл.
— Их больше. Но почему приходят всегда по трое? — задумчиво произнёс папа.
— Размножаются, — тихо сказала мама. От этих слов всем стало не по себе, — знать бы ещё, по сколько особей и как быстро.
— А вас не тронули, — продолжила она, — потому что мертвецки пьяны были, как мы уже поняли, они чувствительны к запахам. А от вас разит. Извините.
— Оставайся с нами, Трофим, — предложил дядя Лёша, только уговор: в моём доме не пить. Налакаешься, в баню ночевать отправлю.
Трофим мелко затряс головой:
— Что ты, Лёха, что ты.
— Денис, одевайся, пойдём по домам, узнаем, как ночь прошла, да скажем, пусть заколачивают окна, от греха подальше, — нахмурился дядя Лёша.