Дом был большой, из гостиной виднелся вход в три спальни. Две из них хорошо освещены, там никого не было. Дверь в последнюю оказалась заперта. Дед Михей подошёл, дёрнул её на себя. Раздался скрежет: черепки заскребли по полу. Комната встретила нас темнотой и волной отвратительного запаха: гарь и гниль, смешавшиеся с трупным смрадом. Старик прошёл к окну и толкнул ставни. Я ждала его на пороге. Комната озарилась лучами тусклого, пробивающегося сквозь тучи, солнца.
Я едва удержала крик! От увиденного живот скрутило спазмами. На полу лежали трупы нескольких собак. Их словно высосали изнутри, оставив лишь кожу. Глаза закатились под череп, посиневшие языки вывалились из пасти. Лапы судорожно сведены к впалым животам.
Я подавила рвотный позыв, плотнее зажав пальцами нос. Даже запах гари не мог перебить стоявшего здесь зловония. Подняла глаза. С дальней балки свисал кокон, затянутый в плотную, похожую на простынь, паутину. По очертаниям в нём угадывался человек. Он покачивался на толстой, как канат, паутине. Спокойно. Размеренно. Будто так и было задумано. Словно чья-то злая воля жила здесь по своим законам. И не было ей дела до внешнего мира.
Желудок отчаянно рванулся вверх, освобождаясь от завтрака. Меня согнуло пополам в приступе рвоты. Спазмы не давали сделать даже глотка воздуха.
Дед Михей с позеленевшим лицом замер, тупо уставившись на качавшийся, словно маятник, мешок. Не обращая внимания на меня, скрюченную в три погибели возле стены.
— Дед, — окликнула я его, как только меня немного отпустило.
Он вздрогнул и будто бы очнулся, переведя бессмысленный взгляд в мою сторону.
— Ох, девонька. Пошли скорей отсюда. Старый я дурень, поволок тебя за собой!
Он суетливо подбежал ко мне, подхватил под руку и помог выбраться на свежий воздух. Стало намного легче, но жуткая картина всё стояла перед глазами.
— Что это? — вопрос был глупым, но я не знала, как воспринимать то, что творилось в заброшенном доме. Мысли нервными колючками метались в голове.
— Кабы я знал, — голос Михея стал глухим, — народ надо скликать.
— Я позову на помощь, — тело требовало простых и понятных действий, чтобы отвлечься от пережитого.
Вышла из калитки, от судорог слегка покачивало. Добрела до первого жилого дома и со всей мочи затарабанила в высокую калитку.
— Хозяева, откройте! — крик захлебнулся в надорванном горле.
За воротами послышались шаги, в приоткрытую створку выглянул худой мужичок в очках с широкой оправой. За толстыми линзами глаза казались неестественно большими.
— Помогите, там дед Михей, — пальцем ткнула на сгоревший дом.
— Ему плохо? — Забеспокоился мужчина, — сердце?
Я отрицательно мотнула головой, не в силах объяснить происходящее.
— Идите, он ждёт, — слова вырывались из горла сухими комками, словно наглоталась песка, и теперь тот царапал глотку.
Очкарик, как был, в комнатных тапках, заспешил по улице. Я, жадно вдыхая чистый воздух, прислонившись к калитке, пережидая, когда пройдёт противная дрожь в коленях. В носу всё ещё стоял трупный запах.
Вскоре очкарик выскочил на улицу, на ходу нервно поправляя сбившиеся очки, и побежал по улице, не стучась, заскочил сначала в один двор, потом в другой. Из домов повалил народ, деревня ожила, наполнившись криками, суматохой и плачем.
Толпа ринулась в тот самый дом с нашими находками, где их ждал старик. Они снесли всё на своём пути: и обломки мебели, и непокорную дверь. Я же опустилась на траву возле калитки, и закрыла глаза.
Глава 4
— Лара, — прозвучал над ухом мамин голос, в следующее мгновение на лоб легла прохладная ладонь, — тебе плохо?
Я открыла глаза, мама склонилась надо мной, позади стоял встревоженный отец.
— Да, там труп. Просто дурно стало.
Родители переглянулись.
— Оставайся здесь, — сказала она, — мы скоро придём.
Мама была врачом до мозга костей, и стоило кому-то плохо себя почувствовать или получить травму, в ней включался профессионал. Эмоции уходили на второй план, оставалась только цель.
Родители торопливо зашагали по дороге. Сквозь дыры в заборах было видно, как что-то выносят из дома. Кого-то, поправила я себя. Нет смысла отворачиваться от действительности. Даже такой жуткой. Я представила размеры паука, который смог так «спеленать» человека, и содрогнулась. Страх холодными змейками поднимался по венам, кровь стыла в жилах, покрываясь колким инеем. На улице показались люди. Все нервничали, переругиваясь между собой. Впрочем, не так чтобы сильно.
На обгоревшей двери вынесли Степана, я не сомневалась, что там именно он. Накрыли его грязным покрывалом, наверное, первым попавшимся под руку. Мужчины, подхватив ношу с углов, выволокли тело на улицу, где и поставили на скамейку, решая, что делать дальше. Погост остался там, в другом мире.
Я старалась не смотреть на мёртвого, но взгляд упорно останавливался на старом покрывале. Лавочка качнулась, и из-под ткани выпала рука: ногти посинели, по коже ползли страшные трупные пятна, кисть туго обтягивала кости, так что суставы пальцев казались неестественными наростами. Весенним лёгким ветерком донесло тонкий запах разложения, и меня снова скрючило судорогой.
Мама, кинув на меня взгляд, поправила руку, что-то сказала стоявшим рядом мужчинам, и они, подняв мёртвого Степана, пошли прочь, по направлению к кромке леса, в руках у двоих заметила лопаты.
Я старалась глубоко дышать, отгоняя спазмы. Рядом присел дед Михей, поставив перед собой ружьё, будто отгородившись им от всего мира. Он был бледен, но спокоен. Руки старика мелко подрагивали, и тот всё сильнее сжимал ствол, чтобы скрыть свою слабость.
— Вот так, внучка, — прозвучало тихо, — живёшь и не знаешь, какая пакость на свете может быть.
Мы ещё долго сидели молча, пока не вернулись люди, похоронившие мертвеца под угрюмыми соснами.
— Пойдём, нечего здесь делать. Простудишься ещё, — старик подал мне руку, помогая подняться с земли.
Я и не почувствовала, что джинсы промокли от влажной травы, футболка тоже стала сырой и неприятно липла к телу. Вместе, держась за руку, добрели до дома.
— Посижу тут на улице, воздухом подышу, — остановилась возле скамейки.
— Хорошо, только, как стемнеет, заходи.
Я кивнула и опустилась на влажное сиденье, сырости не чувствовала, будто тело одеревенело. Подошёл Гриша, молча сел рядом.
— Что ты обо всём этом думаешь? — спросил он какое-то время спустя.
— Паук-гигант? — Глупо хихикнула, содрогнувшись от нервного перенапряжения.
Гриша кивнул, словно принимая мою версию, плотнее запахнул куртку со словами:
— Надо выбираться отсюда. Во что бы то ни стало.
— Как? Степан уже выбрался, и те, что были с ним.
— Пока не знаю. На машине, с ружьями. Сколько сидеть по домам, как ужин в коробочке? “Кушать подано”. Как-то же оно пробралось к нему в дом? — Гриша поёжился.
— Вдруг ружья не помогут?
— Ты фильмов насмотрелась, призраков не бывает. Если оно ест, значит, живое. А живое можно убить.
— Расскажи мне о жителях? Мы четвёртый день здесь, а я так никого и не знаю, — зачем я спросила об этом? Мне, по сути, всё равно, кто живёт в этой деревушке. Хотелось забыться, отвлечься от всего. Выгнать из головы видение с трупом.
— Ну, бабку мою ты знаешь. Кого ещё… Трофима, жена его Ленка, тоже любительница горячительного. Только она всё больше дома сидит.
— А что за мужик, огромный? Всё про грехи рассказывал.
— Так-то Угрюмый. Кличка такая, — подсказал Гриша, — они с женой ждали оказии, чтобы добраться до глухой деревушки, что от нас километрах в пятидесяти по лесу. Дом вот у старой Антиповны сняли, её дети в город увези, жильё сдают на лето дачникам. Из той глухомани раз в неделю за продуктами местные приезжают в райцентр, через наш посёлок добираются. На следующий день после вашего приезда, они должны были уехать. Зовут его Фёдор, а жену Наталья. Фамилию не помню. Как приехали, так к нему кличка и прилипла. Кто-то из нашей ребятни придумал… Мужик в очках, который народ собирал — Лев Андреевич. Инженер, патенты какие-то у него есть. Из города в отпуск каждый год приезжает, матери помочь. Бабка Пелагея. Лежачая она, ты её не видела.
Гриша почесал затылок:
— Про кого ещё тебе рассказать?
— Мария, кто такая?
— Это Вострыкины, Мария и дядя Витя. Давно тут живут. Сегодня все почти были там… Где дядю Стёпу нашли. Только тебе не до них было. Успеешь ещё познакомиться с остальными.
— Ты тоже видел? — слова застряли поперёк горла.
— Да, — тихо ответил Гриша, — жуть…
К нам подошла мама, нахмурила брови:
— Дети, расходитесь по домам. Не надо сидеть одним на улице.
Гриша попрощался и ушёл, я поплелась в избу. Прошла в спальню, легла на кровать, отказавшись от обеда. Желудок до сих пор сводило.
В дверь, не стучась, ввалился незнакомый мужик. Высокий, с мощными руками и добрым взглядом голубых глаз. Кудрявые русые волосы шапкой вились на голове, густая борода тоже завивалась колечками. Деревенский здоровый румянец во всю щёку придавал ему вид Амура-переростка.
— Дед Михей и вы, Ольга Романовна, там в сельсовете все собрались. Вас ждут. Будем решать, как тут вообще дальше-то быть? — мужчина топтался на пороге, как нашкодивший мальчуган.
— Ступай, Алёша, — ответил старик, — сейчас подойдём.
— Лару берём с собой, — сразу безапелляционно заявила мама.
— Оленька, может, не надо, и так она насмотрелась сегодня, — тихо сказал отец.
А мне было жутко оставаться одной. Кажется, выйди из комнаты и снова увижу висящий в тенётах труп. Словно ошпаренная, подскочила с кровати.
— Со мной нормально всё, — вышла к родным, — не оставляйте меня одну, — голос дрогнул, на глаза накатили запоздавшие слёзы.
— Идём все вместе, — отрезал дед Михей, поднимаясь из-за стола.
Здание сельсовета, давно пустующее, находилось за сгоревшими домами. Окна его заколотили, чтобы алкаши не растащили последнюю оставшуюся мебель. Хотели организовать в нём клуб, но у деревенских всегда хватает работы. На досуг махнули рукой, и добротное здание тихо ветшало, будто старилось вместе с теми, кто его построил.