– Это куда?
– К реке. К сваям от моста, который никак не восстановят. На том берегу начинается дорога к старому лесничеству. Не знаю, цел ли дом, мы с Гвидоном давно в лес не выбирались, один раз Светлану возили на машине, показывали. Там настоящий деревянный терем. Строил северный медведь, у нас-то деревянных домов почти нет. Или из камня, или из глиняных кирпичей. А он на участке сотворил настоящее чудо для наших мест. Пока жив был, к нему туристы ездили, на дом глазели. А потом и лесничество перенесли, и он умер, и мост смыло, а от Кизилового не каждый найдет поворот к терему, нужно дорогу знать. Если захочешь, выберемся туда.
– Я схожу на лапах. С Ларчиком, – заявила Альма.
– Как знаешь, – пожала плечами Дарина, у которой посещение старого лесничества явно было не первоочередной необходимостью.
Оказалось, что в доме, арендованном для гостей, уже сделали генеральную уборку. И мама Дарины, и председатель общины дядя Ромуальд и его супруга, накормившие игуану клубникой, чувствовали себя обязанными хоть как-то искупить вину. Альма предложила Семен Семенычу занять одну из комнат, и получила неожиданный отказ.
– Сержанта своего встретил! Надо же! Мы в Ельнике вместе служили. Я, с вашего позволения, у него остановлюсь. Буду под рукой, если что – только свистните. Мы с ним двадцать лет не виделись. Ох, и поболтаем!
Альма вежливо поздоровалась с дедом-волком, опиравшимся на костыль. Дети лазали по зарослям бурьяна – Светланочка устраивала Здравке экскурсию по окрестностям. Илларион быстро сожрал полпакета сухарей, пугая хрустом птиц и грызунов, превратился и намурлыкал себе миску творога – лисица баба Тася заохала, сказала, что бедный детка исхудал, и выставила ему угощение: «Перекуси пока, сейчас мы тебе свежих яиц соберем». Гвидон с Дариной посовещались и спросили у Альмы, когда ей будет удобно ехать к норе.
– Давайте часа через три, – глядя на Ларчика, вылизывающего миску, предложила она. – Пусть рысь поспит после дороги, он всю ночь за рулем провел. Потом попрошу Семена Семеныча присмотреть за детьми и поедем. А после того как поставлю вежу и закреплю наговор…
– Поедем к маме на обед, – продолжила Дарина. – Вас ждут. Они и так уже извелись всей общиной – названивают мне наперегонки, спрашивают, сильно ли ты обиделась, хорошо ли убрано в доме, кушает ли Здравка свекольник и фаршированные перцы, можно ли детям клубнику и черешню. У тети Виктории черешня ранняя, с солнечной стороны уже поспела.
– А у Ларчика в саду еще зеленая. В том доме, где он живет.
– Она разная, – объяснила Дарина. – В общине специально сажали деревья, чтобы с июня по начало августа собирать. Сначала красная, потом желтая, потом снова красная, почти черная. Маринуют позднюю, черную. Она самая мясистая.
Альма вспомнила обманчиво сладкие корнишоны, которыми объелась Здравка, и подумала, что на юге все очень сложно. Еда может оказаться опасной. Зачем они портят черешню, маринуя ее как вонючий лук? Можно съесть так.
– О, Ларчик уже заснул. Ладно. Тогда мы пока к родителям сбегаем и через пару часов вернемся. Светлану тут оставить или забрать, чтобы она тебе не мешала?
– Конечно, оставляйте, – удивилась Альма. – С чего ты взяла, что она будет мне мешать? Они со Здравкой прекрасно играют.
Волк и шолчица побежали в Метелицу на лапах, предварительно прочитав Светланочке длинную нотацию. Та слушала родителей почтительно, временами даже уши опускала, а стоило маме скрыться с глаз, организовала для гостей охоту на кур бабы Таси. Илларион спал как убитый – свернулся клубком рядом с пустой миской и ни на что не реагировал. Альма с трудом изловила перепуганных кур, дождалась, пока Семен Семеныч починит сломанную клетку, распихала пернатых по местам, беспрестанно извиняясь перед старенькой лисицей. Та отмахивалась – «это же Светланочка!» – и сметала рассыпанную кукурузу, складывая в отдельный мешок.
– Я всех рассадила. Только петух в сарае заперт. Там небольшая дырка в двери, дети могут до него добраться.
– Пусть посидит, он себя в обиду не даст. И их сильно не поклюет, убегут. А где они? Что-то их не слышно.
Альма завертела головой и подпрыгнула от душераздирающего вопля. Илларион вскочил, заметался, плохо соображая со сна. Орал Братислав, звук доносился откуда-то с высоты, заглушая отчаянный писк Здравки: «Мама, мама! Помоги! Он упал!»
Через пять минут Альма вытащила перепуганного Брайко из водосточной трубы и вручила Ларчику. После короткого допроса выяснилось, что Светланочка, заботясь о досуге гостей, устроила им экскурсию на дедов чердак.
– Свою голову включать должен, – проворчал превратившийся Илларион и начал читать сыну длинную и нудную нотацию.
Куцее полотенце еле прикрывало чресла, позволяло полюбоваться крепкими ягодицами. Альма мысленно поблагодарила Светланочку, устроившую своевременную заваруху, и погрузилась в созерцание. Семен Семеныч с волком чинили трубу, отказываясь от помощи, дети, дослушавшие речь, спрятались в бурьяне, и можно было вдоволь насмотреться на широкие плечи, оберег Кароя, игру мышц на бедрах, сопровождающую каждый шаг Ларчика.
Дарса мурлыкала, планировала прогулку, собираясь взбираться на деревья и спускаться вниз головой. Альма радовалась тому, что Ларчик нравится кошке куда больше Пепельника, что они совпали в желаниях, и дарса одобряет решение заполучить альфу в постель.
«Он будет нашим любовником, – подумав, постановила Альма. – Никакого супружеского долга. Долг – это плохо. Мы обойдемся без долгов. С Ларчиком будет хорошо».
Приятные раздумья прервало появление Гвидона и Дарины. Супружеская пара превратилась, оделась. Пока волк доставал банки из принесенного мешка, шолчица кратко допросила соседей и устроила Светлане разнос. Гвидон попытался вступиться – «да это, наверное, котята ее научили, она сама такое придумать не могла» – но быстро смолк после окрика Дарины и тихого ворчания Иллариона.
Перед выездом к норе перекусили, чем Хлебодарная послала. Хлебодарная, в лице мамы Дарины, передала им вареную картошку, котлеты, пирог с творогом и черешней и вареники с клубникой. Дарина принесла себе плошку какого-то странного розового соленья – капусту, перемешанную с испорченными фруктами – и съела, делясь виноградинами и кусками слив со Светланочкой. Остатки капусты достались Семен Семенычу, а больше никто есть странное не захотел. Зачем, когда на столе столько нормального?
Наевшиеся дети улеглись спать на заднем сиденье машины. Семен Семеныч включил им мультфильмы, сработавшие как снотворное, и сказал:
– Езжайте спокойно, присмотрю.
Гвидон собрал пустые банки и плошки, сложил в рюкзак со словами: «Надо не забыть и сразу маме отнести». Илларион прилично оделся, вызвав у Альмы и дарсы слитный разочарованный вздох, Дарина потрогала коробку с вежей, спросила:
– Двигаемся? Мы уже сбегали к норе. Я развесила проветриваться тюфяки. Мы не уединялись в Амбарные Ночи, очень много дел было на работе. Может быть, урвем неделю после дня Преломления Хлеба. Сдадим Светлану дедушке с бабушкой и выспимся.
– Тюфяки? – заинтересовалась Альма.
Перед тем, как превратиться, Дарина объяснила ей принцип устройства настоящей шакальей норы и заставила задуматься – а нельзя ли положить тюфяк в дупло? Ведь это очень удобно, мягче, чем подстилка из веток.
Ехали, как ей представлялось. Шолчица хитро улыбалась, волк дружелюбно скалился, вывешивал язык. Звери обнюхивались, вылизывали друг другу носы, роняя шерстинки в коробку с вежей. Альма посматривала на серьезного Ларчика и тоже улыбалась.
Она открыла дверку – вход в нору закрывала чудесная дверка, новенькая, навощенная, со скруткой на гвоздике. Ломкие высушенные травы, можжевельник, тоненький кусок вяленого мяса, такая же тоненькая стружка рыбы. Это была дань Камулу, властвующему в окрестных лесах. Шолчица нахмурилась, сдвинула брови. Альма покачала головой: «Нет, не мешает».
Вежа нашла место сама. Линша подтолкнула ее руку, легкое жилище с обитателями соскользнуло на перину в маленьком отнорке. Альма прошептала слова наговора, коснулась Гвидона, потом Дарины, сказала:
– Пусть хотя бы до вечера постоит. Или до завтра. Потом заберете. В общем, когда почувствуете, что надо – перевезете на дачу или туда, где будете уединяться. А потом заберете в новый дом.
Она присела на корточки, позволила волку и шолчице лизнуть себя в нос, пощупала развешанные на ветках тюфяки. Звери забрались в нору, толкаясь и повизгивая от восторга.
– Сейчас они все проверят, насмотрятся, и мы поедем обратно, – пообещала Альма, которой показалось, что Ларчик скучает.
– Когда скажешь. А эти тюфяки зачем? В нору кладут, чтобы мягче спалось?
– Да. Я думаю, что в дупло тоже можно класть тюфяки, – поделилась идеей Альма и замерла, ожидая реакции. Что скажет? Одобрит? Или заявит – ну его, это дупло, не хочу о таком даже говорить.
– В дождь будет вода затекать, – сдвинул брови Ларчик. – Раза три намочит, потом проветривай, не проветривай – сопреет. Даже если на зиму забирать.
Альма закусила губу. О дождях она не подумала.
– Дверку надо вешать, – переведя взгляд на нору, продолжил Ларчик. – Спросить у Гвидона, где они такие дверки заказывают, дупло обмерить, заказать, купить петли, взять дрель на аккумуляторах. Работы на полдня, и дупло будет шикарное. Всем на зависть.
«Умный! – взвизгнула дарса. – И работящий».
– Настоящий кошачий тюфяк надо набивать ягелем, – озвучила озарение Альма. – Нужно заказать сушеный ягель. Сменить набивку в шакальем тюфяке и нашить плетеные шнуры с кисточками.
Илларион кивнул. Альма услышала небесное мурлыканье – все остальные наверняка приняли его за далекий раскат грома, порожденный бродившими на горизонте тучами. Остальным было простительно. Но она, кошка, наделенная даром Линши, безошибочно отличила голос своей богини. Линша одобрила ее выбор. Велела искать дупло здесь, рядом с шакальей общиной. Дупло и новый дом, в который она приведет своего альфу и его брысенка. Дом, в котором все разношерстное семейство будет счастливо. Дом, в котором будет место для новых котят.