Там-то, у реки, и случилось событие-открытие, после которого Илларион распрощался с попытками сопротивления. Хвост! Дарса носила свой прекрасный длинный хвост в зубах! Выражение мордочки делалось сосредоточенным, как будто кошка выполняла задачу государственной важности. Слегка пожеванный кончик хвоста торчал из пасти, движения были неуверенными – из-за утраты элемента баланса. Это не помешало дарсе ловко перебраться на другой берег – пока Илларион выл, глупо таращился и капал слюной в реку.
Он последовал за своей избранницей, понимая, что влип еще глубже, чем с Бертой – и не только из-за удивительного способа переноски хвоста. Рысь несся, присматриваясь к большим дубам, отмечая кряжистые стволы с дуплами. Мурлыкал, предвкушая уединение с дарсой, объятия в тесноте древесной норы, обмеры, заказ дверки и проветривание тюфяков, набитых ягелем.
Дом – настоящий северный терем с башенкой-смотрильней – предстал перед ними внезапно. Дубовая роща надежно охраняла жилище, не позволяла разглядеть ни флюгер, ни резной балкон, ни огромные окна с переплетами. Легкий ветерок принес запах запустения и плесени. Похоже, что в чудо-тереме давно никто не жил – башенка слегка покосилась.
Дарса взбежала на крыльцо, тронула лапой перила со столбиками-рыбками, спросила: «Нр-р-равится?». Рысь восторженно ответил: «Мда-а-а!», заткнув Иллариона, который попытался вякнуть, что такая красота ему не по средствам. Они проникли внутрь через выбитое окошко – дарса проскользнула, а рысь едва не застрял. Внутри было сумрачно и душно. Дарса осмотрела комнаты, поднялась на второй этаж, чихая от пыли. Выбралась на смотровую площадку и удовлетворенно заурчала. Вокруг, куда ни кинь взгляд, расстилалось древесное море, колыхавшееся волнами дубовой зелени. Тучи опускались все ниже, словно хотели коснуться флюгера-лосося, заржавевшего в ожидании новых хозяев.
Раскат грома заставил вздрогнуть. Рысь услышал ворчание Линши, разозленной упрямством двуногого. Присел, почтительно мяукнул, обещая богине: «Я выполню твою волю. Он не посмеет расстраивать ведунью». Дарса еще раз чихнула, потерла мордочку лапой, ухватила хвост в зубы и побежала вниз по лесенке. Рысь, повизгивая, помчался за ней – прочь из пыльного дома, на поиски дупла, которое они будут делить на двоих. Иллариону досталось отрывистое приказание: «Сделаешь ей приятно. И прибьешь дверку. Остальное – я».
Путешествие было коротким. Дарса добежала до поляны и остановилась перед огромным дубом-близнецом. Два мощных ствола переплетались в неразрывном объятии, смешивали крону и корни, раскидывая огромный зеленый шатер. На одном из стволов темнело пятно дупла, скрытое занавесью из омелы. Дарса выплюнула хвост, подпрыгнула, содрала пук прилипчивой зелени, обнажая вход в убежище. Рысь оттеснил ее плечом – «я первый, я проверю, нет ли там чего-то опасного». Получил в ответ одобрительное мяуканье, взобрался по стволу, роняя клочья омелы. Порылся в сухих листьях и желудях, улегся вместо тюфяка и позвал: «Иди сюда!»
Кошка была легкой, как пара котят. Лапы мягко потоптались по боку Иллариона, усы пощекотали нос, зубы прикусили кисточку на ухе. Рысь замурлыкал – громко, с нотками любовного призыва – и получил красноречивый ответ. Дарса улыбнулась, примерилась и боднула его лбом. Осторожно, неумело, но и этого знака внимания хватило, чтобы мурлыканье превратилось в самозабвенный вой. Рысь обнял дарсу четырьмя лапами и начал выводить рулады, сообщая всему лесу, что прекрасная мраморная кошка оказала ему честь и согласилась разделить с ним дупло и ложе. И неважно, что в дубраве не было ни одного кота, способного понять смысл песни и позавидовать – рысь пел для дарсы и Кароя с Линшей, делясь радостью и прося о снисхождении и благости для двоих.
Он замолчал, когда очередной раскат грома пророкотал прямо рядом с дуплом, а листья зашуршали, принимая тяжесть первых капель дождя. Дарса поднялась, проурчала: «Бежим в Ежовку! Мы сюда еще вернемся!». Хвост мазнул по носу, поддразнивая, будоража азарт в крови. Рысь выбрался наружу, слегка расширив выход из дупла, тяжело спрыгнул на землю и пустился в погоню – за белым силуэтом и прекрасным длинным хвостом.
Они добежали до свай, пересекли реку, намокая под струями дождя – полило как из ведра, скрывая Ежовку за водной завесой – выскочили на асфальт, почти не запачкав лапы, и притормозили возле крыльца, на котором стоял Семен Семеныч с огромным черным зонтом.
– Уложил детишек, – сообщил он. – Умаялись. Перекидываться отказались, легли вдвоем на одну кровать. Я им лапы влажным полотенцем протер, подушки положил и простынкой укрыл. Еда в холодильнике. Завтра с утра нас ждут в Метелице, Светланочка попросила дедушку сводить гостей на рыбалку. Я, с вашего позволения, пойду? Или еще что-то нужно?
– Спасибо! – Альма превратилась. – Отдыхайте. Дальше мы сами справимся.
Илларион тоже встал на ноги и обнял Альму, прижимая к себе, скрывая наготу, которой не успел полюбоваться. Дождь полил еще сильнее, капли ощутимо били по голове, хлестали по щекам, словно Линша, получившая изъявление покорности от рыси, решила проучить строптивого двуногого. Не задумываясь о том, что заодно карает и красавицу-ведунью.
Медведь сошел с крыльца, растворился в дождевой завесе, прикрываясь почти бесполезным зонтиком. Илларион рывком приподнял Альму, надавил на затылок, заставляя спрятать лицо в ямке между своей шеей и плечом. Несколько шагов – по луже, по скользким ступенькам, по половику в прихожей – и крыша дома надежно скрыла их и от непогоды, и от гнева богов. Дверь, подгоняемая порывом ветра, захлопнулась. Илларион вытянул шею – котята, спавшие на кровати при свете ночника, даже не шелохнулись – и понес свою добычу в сторону душевой кабинки.
В первый раз жадность победила. Поначалу он держался, пытаясь растянуть удовольствие, ласкал свою кошку сначала в душе, потом на намокшей простыне, изучая губами рельеф тела. Альма прогибалась под его руками, мурлыкала и постанывала, подстегивала потемневшим взглядом. Илларион вошел в нее, добившись удивленного: «Ох?» и довел до тягучих и сладких стонов.
После пика наслаждения Альма долго мурлыкала, но когда у Иллариона дрогнул локоть, издала недовольный визг. Пришлось переворачиваться на бок – не хотелось доводить дело до травм. Мурлыканье возобновилось. Альма боднула его лбом, всмотрелась в лицо, проурчала:
– Красивый.
– Это ты красивая, – вырываясь из цепких объятий дремы, пробурчал Илларион. – А я – обычный.
Понежившись, они сходили в душ, заглянули к детям – две плотно закрытые двери отсекли звуки, сон котят ничего не потревожило.
– Хочешь есть? – спросила Альма, перехватив его взгляд в сторону кухни. – Перцы?
– Только один, – подумав, ответил он. – Если объемся – засну.
– Два, – постановила Альма, направляясь к холодильнику. – Заснешь – не беда. Потом проснешься.
– А вдруг ты убежишь? – спросил Илларион, обнимая свою кошку за талию и нежно прикусывая ухо.
– Глупости, – фыркнула Альма. – Куда я убегу? Это ты все время куда-то бежишь.
Илларион съел полтора перца, а половинку скормил Альме – ему не нравилось, что она постоянно готовит, а сама ест очень мало.
– Надо, – строго сказал он, впихивая в Альму кусочек. – А то на удовольствие сил не будет.
Альма рассмеялась, промурлыкала:
– Ты умеешь подбирать аргументы.
Взаимная кормежка закончилась поцелуями, перевернутыми табуретками и быстрым переходом в спальню. На этот раз Илларион не торопился. Альма смотрела на него широко открытыми глазами, не мурлыкала, но что-то тихо шептала, не позволяя разобрать слов. А когда Илларион усомнился и попробовал убрать руку, ухватила его за запястье и сказала:
– Сделай так еще.
Илларион сделал и так, и этак, и делал, пока не услышал:
– Не дразнись, я больше не могу.
Второй раз получился длинным и тягучим, разбавленным поцелуями – они сталкивались языками, вылизывали друг друга, глотая стоны и урчание. Достигнув пика, Илларион сразу уложил Альму на бок и задремал – все-таки, надо было ограничиться одним перцем, полтора было много. Он вырубился, да так крепко, что не заметил, как Альма выбралась из кровати, не слышал утреннего детского шума и отъезда котят в Ежовку.
Илларион проснулся около полудня, чувствуя себя живым и счастливым. Потянулся, обнюхал соседнюю подушку, боднул, делясь с миром переполнявшей его радостью.
«Превращайся!» – потребовал рысь.
«Подожди. Сначала выйду во двор. Может быть, надо будет с кем-то поговорить».
Он выглянул с крыльца, увидел Дарину и Альму, сидевших бок о бок на бревне и рассматривавших какой-то глянцевый журнал. Дворы заливало яркое солнце, просушивающее землю, деревья и траву, уничтожавшее последние следы дождя. Грязный Гвидон в относительно чистых шортах бродил вдоль забора, загорал и зевал.
– Мы копали! – сообщил он Иллариону. – Волк копал. Звери решили, что в норе нужен еще один отнорок. В эти выходные выкопаем, а в следующие я стены глиняным раствором промажу. А то дверка новая, а в норе непорядок.
Илларион воспользовался случаем и спросил, где берут дверки.
– А вот, – указал на глянцевый журнал Гвидон. – Дарина Альме каталог принесла. «Всё для уюта в вашей норе». Там и дверки, и скрутки, и пошив тюфяков индивидуального размера, и подбор перин под цвет окружающей растительности.
– Можно я выберу сама? – спросила Альма, отрываясь от каталога.
– Конечно! – с облегчением согласился Илларион, которого в перинах интересовала только мягкость. – Не забудь петли. А установку дверки не заказывай, я справлюсь.
Ссора – короткая, но бурная – случилась на кухне, когда они ели перед походом в лес. Илларион хотел оплатить расходы на благоустройство дупла, но наткнулся на отчаянное сопротивление.
– Я сама! – с ноткой рыдания в голосе выкрикнула Альма. – Не надо покупать за меня и для меня, я хочу купить сама! Для нас.
– Ладно, – пошел на попятную Илларион. – Если тебе это так важно…
– Важно. Очень важно. А ты посмотришь, какие я выбрала петли. Правильные или неправильные.