— Конечно, лучше бы вызов на Большой Совет пришел зимой, — заметил Трейгарт, вырывая принца из его раздумий.
— Почему? — искренне удивился Эттрейг.
— Потому что ты успел бы стать совершеннолетним, — отрезал Трейгарт. — И на Совет бы поехал как король, а не как королевский племянник.
— Как... король? — задохнулся Эттрейг.
Трейгарт, прищурясь, одарил его долгим взглядом.
— По-твоему, я нарек тебя наследником престола для собственного развлечения? — поинтересовался король.
— Нет... но... — Эттрейг потерял дар речи окончательно. Нет, он знал, что когда-нибудь унаследует корону... но ведь наследство получают от того, кто умер — и как такое сказать прикажете?"Я, дядюшка, ожидал этой чести только после вашей смерти" — так, что ли?
— Или ты дожидаешься, пока я окончательно скрещу лапы? — Трейгарт прищурился еще сильнее. — Не рановато ли?
— Прекрати, — фыркнула Талле. — У тебя с утра пораньше шуточки такого пошиба, что никакой наследник престола не поймет, даже Этти.
Трейгарт ухмыльнулся.
— Ладно, любимая, — покаянно произнес он — вот только в его карих глазах не было ни следа раскаяния. — Хотя я всегда считал, что король должен уметь понимать любые шутки. Даже самые сомнительные.
— Вот когда станет королем, тогда и будет понимать, — возразила Талле. — А сейчас ему не до шуток. Какие шутки, когда ему со дня на день уезжать!
До слов Талле Эттрейг главной частью этой сногсшибательной новости полагал формулировку «как король» — и лишь теперь уяснил, что чудовищная фраза содержала слово «поехал».
— Так значит... это я поеду? — оторопело прошептал он.
— Конечно. — Король встал, и руки Талле мягко соскользнули с его плеч. — Чем раньше ты начнешь привыкать к своим обязанностям, тем лучше. Ты умеешь уже почти все... эта поездка восполнит ту малость, которой тебе пока недостает. И потом, Этти — вдвоем мы ехать не можем, кто-то должен остаться здесь. Ехать без тебя? Так ведь взять Талле на совещание королей я тоже не могу — а что, если меня прямо там и прихватит?
Будь оно проклято, это проклятие!
— Не вешай нос, волчонок, — усмехнулся Трейгарт. — Пора привыкать. Еще несколько месяцев — и это все твое.
— Я привыкну, — с угрозой пообещал Эттрейг. — Меня ведь не корона пугает.
— Да? — поинтересовался король. — А что же?
— А то, — с расстановкой заявил Эттрейг, — что когда ты спихнешь корону на мою голову, то наконец-то надумаешь жениться, а меня на свадьбу не позовешь, чтобы я не отвлекался от своих королевских обязанностей. Только ты учти, я тогда вас на медовый месяц отправлю в Адейну. Своей королевской волей. Розы нюхать.
— Вот видишь, — Трейгарт с самой серьезной миной обернулся к Талле, — понимать монаршие шутки он еще не научился, а вот сам так шутить — вполне. Еще бы пару уроков ему дать... жаль, что и впрямь некогда.
Эттрейг только развел руками и поклонился. Перешутить дядюшку в его излюбленной манере у принца до сих пор не получилось ни разу — не получится и впредь. Во всяком случае, в ближайшее время.
— Привет суланскому лису передать? — обратился он к Талле.
— Обязательно, — ответила она. — Спасибо, Этти.
Выходя из королевских покоев, Эттрейг с изумлением поймал себя на том, что улыбается, сам не зная, чему. Нет, не предстоящая поездка так обрадовала его и тем более не близость короны. Тут уж скорее плакать надо, а не смеяться.
И все же, несмотря ни на что, Эттрейг не мог отделаться от мысли, что в этом утреннем разговоре прозвучало что-то очень важное — и очень, очень хорошее.
— Больно много чести, — сухо отрезал Аженк. — Поедешь именно ты. Ты, а не я.
— Но почему? — Его высочество принц Орвье, взметнув ресницами, устремил на отца умоляющий взгляд. Ресницы у Орвье были изумительно хороши: пушистые и длинные, как у девушки. Одна беда — аффральский принц никак не мог разобраться, радует его это или скорее огорчает. Оно конечно, девушки от его ресниц просто млеют... но взгляд в тени этих ресниц кажется таким наивным, таким... таким неискушенным. Как же обидно выглядеть несмышленышем! Орвье частенько перед зеркалом пытался придать своему взгляду потребную для наследника престола твердость и решительность — после чего страдал сугубо... до тех пор, пока уста очередной придворной красавицы не приникали с томным вздохом к его длинным, пушистым ресницам.
— Почему?! — вновь едва не возопил Орвье.
— Я же сказал, — желчно откликнулся король. — Много чести. Найлисс и вообще в последнее время слишком многое на себя берет.
— Но после того, как Найлисс замирил нас со степью... — начал было Орвье.
— Вот именно! — раздраженно бросил Аженк. — После того, как Лерметту удалось то, что не удавалось ни одному королю за последние шесть веков! Есть отчего голову высоко держать!
Он поднялся с трона и принялся нервно расхаживать по залу, не в силах унять себя привычным усилием воли.
— А теперь именно Найлисс объявляет Большой Совет — зачем бы в мирное-то время?
Принц непонимающе уставился на Аженка.
— О Боги, — сквозь зубы выдохнул король. — Когда же ты научишься? Тебе бы хоть десятую часть ума найлисского пройдохи — вполне бы приличный король со временем получился. Вот Лерметт, тот не дурак. Он не рисковал ничем. Степь он знает, как не всякий шулер собственную колоду — наизусть. Он не рисковал, о нет! Сыграл наверняка — и сгреб все, что было на столе. А теперь он надбивает ставку.
— Но ведь мир он выиграл для всех нас, — робко возразил Орвье.
— А нынешнее положение Найлисса в Восьмерном союзе — для себя! — его величество Аженк дернул губами. — Позиция Найлисса упрочена, как никогда. Кого мы должны благодарить за прекращение военной угрозы? Лерметта, конечно, кого же еще!
— И Сейгдена, — отважился вставить Орвье.
— Вот именно! — подхватил Аженк. — Лерметта и Сейгдена — но масть разыгрывал все-таки Лерметт. Сейгден ему всего-навсего помогал... вот и подумай, что собой представляет найлисский мальчишка, если суланский лис у него всего-навсего в подручных ходит!
Орвье сглотнул. Король Сулана произвел на него впечатление человека отнюдь не слабохарактерного и очень умного. Действительно, что же это получается, а?
— Он надбивает ставку, — повторил Аженк. — Объявляет Совет — чтобы все короли живехонько притрусили к нему на задних лапках. И гавкали исключительно тогда, когда он им позволит. Нет уж. Аффраль такого унижения не потерпит. Совсем не явиться на Совет Королей нельзя — но я на него не поеду.
— Но я... — взмолился Орвье.
— Что — «но ты»? — Король повернулся на каблуках и устремил на сына исключительно неприятный взгляд.
Орвье потупился и без всякой нужды одернул полы своего бархатного майлета. Золотые мотыльки, вышитые по синему бархатному полю над пестрыми цветами Аффрали, всплеснули ажурными крылышками и замерли.
— Но я... если все обстоит именно так... — принужденно пробормотал принц, — какой я ему противник?
— Никакой. — Аженк слегка взмахнул своей узкой белой рукой, словно подчеркивая этим жестом уничижительный смысл своих слов. — Совершенно никакой. Но ведь это от тебя и не требуется.
— Но... ведь если ехать должен я... — теперь Орвье уже окончательно ничего не понимал.
— Ты вовсе не должен что-то делать, — пояснил Аженк. — Ни в коем случае. И думать даже не смей трепыхаться. Никто не требует, чтобы ты напрягал мозги, которых у тебя нет, проницал ими хитромудрые планы найлисского короля и давал им достойный отпор. Ничуть. Само твое появление на Совете вместо меня — это и есть наш отпор Найлиссу. Наш ответ во всей его полноте.
— И в чем же он заключается? — тоскливо поинтересовался Орвье.
— В том, что Аффраль отказывает Найлиссу в той чести, на которую он претендует, — отчеканил Аженк. — И на Совете им придется обойтись оболтусом-наследничком, а не королем Аффрали. Я не поеду в Найлисс. Много чести.
Принц прерывисто вздохнул — очень тихо, чтобы отец не услышал. С этим ничего не поделаешь. Ехать придется. Но... Боги, как же не хочется! И почему Лерметту вздумалось зажечь беглые огни именно сейчас? Почему не раньше? Или, для разнообразия, не позже? Почему именно осенью, когда в Аффрали начинается череда балов и прочих празднеств?
Орвье вырос не самым умелым воином и уж тем более не дипломатом. Ночью, в предсонных мечтаниях, он созерцал себя и тем, и другим... но в беспощадно сером утреннем тумане ночные грезы делались такими же серыми и тусклыми, а неумолимый рассвет окончательно развеивал их призрачные клочья. Зато в пиршественной зале, зато на охоте или на балу... о, тут Орвье не было равных во всей Аффрали!
Рядом с желчным, подозрительным, сухим в обращении королем Орвье казался средоточием доброжелательности — и люди тянулись к нему. Ему не требовалось завоевывать сердца дворян — они благоволили юному наследнику без малейших усилий с его стороны. Да что там усилий — он и сам не мог бы сказать, как это у него получилось. Зато его величество Аженк понимал происходящее отлично — и одно лишь это понимание утишало его тревогу, когда он думал о будущем сына. «Балбес, любимый своими подданными, имеет побольше шансов усидеть на троне, чем непопулярный умник», — бывало, говаривал Аженк сам себе, глядя, как вспыхивают среди придворных улыбки неподдельной симпатии, когда Орвье гордо выпрямлялся, закладывая левую руку за спину, как того требует четвертая фигура старинного танца рейнот, и кланялся танцующей напротив него даме. Орвье даже не дурак — он всего-навсего дурачок... но при виде него у людей теплеют глаза... он отцарствует свое без помех.
Эти мысли отца, само собой, оставались для Орвье неведомы. Зато во время бала он находился в своей стихии — и уж это он знал преотлично. Пожалуй, он и счастлив-то бывал исключительно осенью, сам не понимая, отчего. Еще с весны он предвкушал нынешний бальный сезон... и на ж тебе! Бросать все только оттого, что у отца так некстати задрался нос выше короны, и ехать — ехать не куда-нибудь, а в Найлисс... туда, где ему неизбежно придется заседать