Король Риэрна Эннеари сразу не понравился, сразу — и крепко. Настолько не понравился, что на свиту его Арьен и внимания толком не обратил. Зря, оказывается. После надо будет с Лерметтом непременно о сегодняшней стычке поговорить. Нельзя оставлять его в неведении.
Но это и впрямь будет после — а сейчас надо отрешиться от давящего гнева, надо улыбнуться легко и беспечально, надо сосредоточиться, вспомнить обещанную Шеррин историю про гнома-овцевода... а еще лучше про пьяного барсука и эльфийские сапоги. И неважно, что истории глупее Арьен отродясь не слыхивал — зато рассмешить она способна кого угодно. Даже ее высочество принцессу Адейны.
— Постой! — Шеррин вскинула голову. — К Старой Галерее надо взять направо. Нам не в эту сторону...
— Именно в эту, — улыбнулся в ответ Эннеари — легко и беспечально, как и хотел. — Не ты ведь брала ожерелье — не тебе и возвращать. Да и как ты объяснять станешь, откуда оно к тебе попало?
— Я... скажу, что нашла его на парковой дорожке. — Видно было, что Шеррин только теперь задумалась над последствиями мерзкой проделки юных свинтусов из самых знатных семейств Риэрна. Сказать всю правду как она есть невозможно, немыслимо — но ведь и принять на себя чужое преступление недопустимо. Тень его падет не только на саму Шеррин, но и на всю Адейну.
— О да, — кротко согласился Эннеари. — Вероятно, ему вспала охота прогуляться по дворцовому парку — а когда оно притомилось и рухнуло в изнеможении под кустик, ты любезно утерла ему слезы отчаяния и помогла вернуться домой. Что ты такое говоришь — нашла! Это ведь не просто безделушка, а священный талисман. Его невозможно прихватить с собой случайно, по ошибке или по рассеянности — а потерять или выронить случайно тем более.
Все-таки не сдержал Арьен своего гнева. Стоило ему только подумать, заговорить только о пакостной выходке — и куда все самообладание подевалось? Он не хотел ехидничать — да и не заслужила эта измученная усталая девушка ни одного язвительного слова! Само с уст сорвалось... Эннеари внутренне напрягся, ожидая возмездия за свою несдержанность — вот сейчас лицо Шеррин снова искривится гримасой привычного самообладания, оцепенеет... ох, Арьен — да когда же ты научишься держать себя в руках!
К изумлению Эннеари, Шеррин усмехнулась ему в ответ — может, не очень весело, но усмехнулась. Вот и гадай теперь, отчего она не обиделась на его дерзость. Все-таки люди — совершенно непостижимые существа... а девушки тем более.
— Принцесса ни в коем случае не должна лгать, — в тон Эннеари откликнулась Шеррин. — Этикет не дозволяет. Принцесса не должна лгать, ибо это позорно. Равно как и говорить правду — это неприлично. И уж тем более принцесса не должна отмалчиваться — это невежливо. Замечательное поучение. Словно нарочно к нынешнему случаю выдумано. Вот только что принцессе делать, если нельзя ни молчать, ни врать, ни правду говорить?
— Поручить все это первому попавшемуся эльфу, — невинным тоном предложил Эннеари.
Шеррин вскинула на него изумленный взгляд. Арьен старательно придал своему лицу внушительное выражение и поклонился так церемонно, что самому поневоле смешно сделалось, а уж Шеррин тем более.
— Ожерелье я отнесу сам, — уверенно произнес Эннеари. — Если получится, сам и на место положу незаметно. А если нет... найду, как отговориться.
Арьен мог только догадываться, что Шеррин сделает или скажет в ответ... он и догадывался... и снова не угадал — да что ж это такое делается? Нет, она не стала ни благодарить, ни возражать, только посмотрела на эльфа... ох, как посмотрела! Словно старый каменотес, настолько привыкший к своей усталости, что уже и не замечает ее, налег на кирку — а та выскользнула из рук и ускакала прочь, посулив на ходу: «Не тревожься, сама все сделаю». Вот точно такими глазами каменотес на этакое чудо и глядел бы.
— Да, и вот еще что, — добавил Эннеари и снова улыбнулся. — В твоих покоях тебе сейчас тем более делать нечего. — Фразу «не то как бы тебя и там прихлебатели риэрнского мерзавца не застигли» Арьен благоразумно сумел-таки оставить при себе. — Нет, я кое-что повеселее придумал.
Он и в самом деле придумал — еще прежде, чем выстрелил. Той доли мгновения, которая требуется, чтобы натянуть тетиву, ему хватило. Удивительная какая-то ясность мысли посетила его. Никогда прежде Эннеари не доводилось думать так четко — и при этом так быстро. Вот другим доводилось — но Арьен их рассказам не очень-то и верил: всякий может поддаться искушению преувеличить. Опытные лучники говаривали ему не единожды, что в момент выстрела или сразу перед ним иной раз накатывает нечто вроде ясновидения. Похоже, они были правы. До ясновидения Арьену, конечно, еще очень далеко — так ведь по мелочам оно и не осеняет. И того уже довольно, что мысли ускоряют свой бег, выстраиваясь легко и без путаницы. Стрела еще не сорвалась с тетивы, а Эннеари уже знал, что и в каком порядке он будет делать. Нужно распугать обнаглевшую придворную свору. Добыть из воды ожерелье. Успокоить принцессу. Вернуть ожерелье на место, пока не поднялся переполох — самому вернуть, принцессу в это дело не вмешивать. Но ни в коем случае не оставлять девушку ни на миг без присмотра.
Тогда, посылая стрелу в полет, Арьен думал, что необходим именно присмотр. Да, ему отлично удалось напугать риэрнцев — ух, как они порскнули прочь от пруда! Однако не стоит преувеличивать могущество испуга. Загнанный в угол мерзавец способен на многое — вот уж в чем-чем, а в этом он имел возможность убедиться самолично. Стоило ему хоть на пару лишних мгновений промедлить в Долине, и Лерметта уже не было бы в живых. А все потому, что отравленный опальным канцлером отец Лерметта упомянутое свойство мерзавцев недооценил, а то и вовсе не принял в расчет. Эннеари его ошибку повторять не собирался — хотя бы уже потому, что за ошибку платиться придется вовсе не ему, а вот этой девушке с измученными глазами. Хорошо, если риэрнское хамье сидит по своим комнатам и дрожит от страха — а если все-таки нет? Вот уйдет он, оставит принцессу одну — и наскочит Шеррин на свору ополоумевших от страха подонков... да он же себе во всю жизнь такого не простит! Во всю свою длинную эльфийскую жизнь.
Однако, поговорив с принцессой, пусть и недолго, Арьен понял, что не в одних только подпевалах Иргитера таится опасность. Есть и еще одна опасность, куда более насущная. Шеррин не просто нельзя оставлять без пригляду — ее и вообще нельзя оставлять одну. По крайней мере, сейчас. Нельзя оставлять ее наедине с собственными мыслями. После того, что случилось возле пруда — нельзя. А то ведь этак и с ума сойти недолго. Арьен всей душой, всем телом своим ощущал исходящее от Шеррин отчаяние. О да, она разговаривала вполне спокойно, она даже смеялась его шуткам... а отчаяние текло под покровом ее спокойствия своим чередом, словно талые воды, готовые взломать такой уже ненадежный лед. Оно не день и не два накапливалось, это отчаяние — и для того, чтобы заглушить его голос, мимолетной беседы с малознакомым эльфом никак уж не достаточно.
Впрочем — а так ли важно, почему нельзя оставлять Шеррин в одиночестве, если Эннеари так и так не собирается этого делать? Он ведь еще перед выстрелом решил, кому препоручить принцессу Адейны, покуда сам он будет заниматься ожерельем.
— Я хочу познакомить тебя с моими друзьями, — заявил он в ответ на вопросительный взгляд Шеррин. — Они тебе сразу понравятся.
— Они тоже знают истории про эльфов и слонов? — с улыбкой осведомилось Шеррин.
Вот это самообладание!
— Не только, — в тон ей ответил Эннеари. — Про трех эльфов и курятник медведя — тоже.
— Про чей курятник?
— Какая разница? — плутовски ухмыльнулся Эннеари. — Главное, что знают. Тебе нравятся жареные на костре охотничьи колбаски?
— Не знаю, — слегка растерялась принцесса. — Я вообще-то никогда не была на охоте. В Адейне кругом сплошные розы, лесов почти что и нет.
— Значит, нравятся, — нахально заключил Эннеари. — Тогда пойдем скорее, а то все колбаски без нас слопают.
Он намеренно сказал «слопают», а не «съедят» — сам не зная, почему. Просто так было правильно. Здесь и сейчас — правильно.
— Понимаешь, — рассказывал Арьен, ведя изрядно сбитую с толку принцессу рука об руку, — в нашей Долине круглый год сплошное лето. На снег, если захочется, мы и в Пограничных Горах наглядеться можем, а вот весна, осень — это нам в диковинку. Пока для нас покидать Долину было запретно, кое-кто удирал, конечно, тихомолком — но все сплошь опять же летом. Весну мы в этом году увидели... — Арьен мимо воли мечтательно улыбнулся, припомнив свое знакомство с весной. — А вот осень... осень эта для большинства из нас первая. И загнать эльфийское посольство чинно трапезничать в пиршественной зале я просто не могу. Да и не хочу, по правде говоря. Мне хоть осень видеть и доводилось, а все едино глаз оторвать никаких сил нет. Век бы смотрел... и того мало.
— Значит, мы идем не во дворец? — уточнила Шеррин.
— Конечно, — отозвался Арьен. — Разве во дворце можно развести костер? Знаешь... Найлисс, конечно, сказочно красив — я и представить себе не мог такой красоты — но если бы не посольство, мы бы до зимы в лесу сидели и любовались. Ладно... здешний дворцовый парк тоже неплох. А вот будущей осенью...
Эннеари замолк на середине фразы: оказывается, они уже пришли — а он за беседой и не заметил. Вот и костерок, против всех и всяческих правил разожженный в дворцовом парке с соизволения короля... а вот, кстати, и сам король — уплетает колбаски наперегонки с эльфами. Нет, действительно ведь кстати.
Прозрачная жаркая листва пламени колыхалась на ветру. Костер был прекрасен, и в любое другое время Арьен непременно отдал бы должное его упрямой переменчивой прелести — но сейчас он едва ли не заставлял себя глядеть на огонь. Глядеть — и любоваться, и наслаждаться им, и радоваться, и слушать, как звенят угольки и потрескивает хворост... чтобы хоть ненадолго заглушить тяжкий рев совсем иного пламени — того,