работает. У Акеритэн собственная защита есть. Оно может разве что в плену от пыток избавить, и только. Мало ли какой дурень чего захочет, а то и по ошибке смертное слово произнесет — так и что же, умирать ему? Нет, слово смерти ничем не могло помочь Виллет — а как это сделать иным способом, она не знала, вот и отправилась в зачумленный Эттарм. Глупо, конечно. Навряд ли эльфийской королевы, да вдобавок еще и целительницы, чума могла бы коснуться... хотя — в таком расположении духа... пожалуй. Пожалуй, все же могло и сработать. Вот только нужды в том не возникло.
Тэйрмонт и сам, бывало, говаривал, что сердце тогда всего податливей на новую любовь, когда не совсем еще от прежней остыло. Себе в оправдание, понятное дело, говорил — а что еще сказать тому, кто с тремя разом любовь крутит, а еще четверых про запас придерживает? Однако сказал он, похоже, правду. Именно там, в чумном квартале Тейге, столицы Эттарма, Виллет и удалось сделать то, что не давалось ей долгие годы.
И король тогдашний, и наследник престола живенько скрутились — никто в Тейге и не заметил, когда и как они сбежали прочь из чумной столицы. А вот младший сын короля остался. Там его Виллет и повстречала. Еще и смеялась после: дескать, чудо, как из себя хорош был — едва увидела, чуть с перепугу и впрямь не померла. Тощий, как палка от швабры, серый, как пепел, под глазами круги... ну, если спать из расчета два часа на трое суток, а остальное время работать, рук не покладая, сказочной красотой отличаться не станешь. От такого и эльф подурнеет при всей своей живучести, что уж о человеке говорить. Он тогда умирающего мальчишку с ложечки кормил и ругался очень неромантичными словами: не добром, так грубостью хоть бы кого побудить сопротивляться болезни. Виллет из колодца бадью воды притащила... вот в ту самую минуту, когда принц чумного квартала принял бадью из ее рук, Тэйрмонт наконец-то смог умереть. А мальчишка тот не умер, и вообще от чумы никто больше в Тейге не умер. А когда и вовсе жизнь в Эттарме наладилась, у эльфов сменились король с королевой. Именно тогда ими стали Ренган и Иннерите. А Виллет обвенчалась с принцем в часовне того самого, бывшего чумного квартала, и они в тот же день уехали за море. Им обоим было что забывать. Не стоило Виллет бывать на могиле прежнего возлюбленного... ну, хотя бы до тех пор, покуда травой не порастет. А принцу взглянуть в глаза отцу и старшему брату и вовсе горше смерти показалось. Останься он в Тейге, и был бы у Эттарма новый король, даром что младший сын, его же только что на руках не носили... но принц правильно сделал, что уехал. Думал, года на полтора... на полтора и вышло, только не года, а века. Как раз об ту пору умер Лавелль, и отец, только-только ставший королем над Долиной, замкнул ее от людей, дозволив лишь немногим эльфам из тех, кому до людей нет никакого дела, пересекать изредка Хохочущий Перевал. Незачем было Виллет и принцу возвращаться. Теперь, когда запрет снят, и разговор иной. Бывшая королева вернулась домой сразу после листопада, едва только сведала, что путь открыт. Не одна, само собой, вернулась. Вот тогда Эннеари впервые увидел из обоих — и Виллет, и эттармского принца... Лоайре, и тот с лица постарше смотрелся, чем этот парень — да уж, никак не Тэйрмонт, сразу видать! Высокий, худой, обаятельно нескладный, загорелый, с выгоревшими почти добела волосами, с прозрачными усмешливыми глазами цвета сосновой коры после дождя... стоит только взглянуть в его глаза, взгляд его увидеть — и без вопросов ясно станет, почему этот взгляд перечеркнул в сердце Виллет прежнюю ее любовь. Невероятное совершенно создание, невероятное во всем... вот разве что не певец. Нет, эттармцу не медведь на ухо наступил — все медведи всех окрестных лесов почтили его уши своим вниманием! Для принца эттармской крови случай почти что небывалый... ну да чего не бывает в жизни. Зато он живет, как песню поет... вот бы Лерметту сотоварищ в нынешней передряге! Непременно надо будет их познакомить. Принца чумного квартала и упрашивать нужды нет, ему только покажи, где беда, а разгребать ее он и сам полезет, успевай только за полы придерживать.
Эннеари с силой провел холодными пальцами по лбу и тихо, почти неслышно рассмеялся.
Нет, ну вот же придет в голову блажь! Лейна стал вспоминать, Тэйрмонта... нашел, с кем лучшего друга сравнить. Ты бы еще «неких гномов» помянул, дурачина. Не их — эттармца вспоминать было надо! Вот на кого Лерметт похож, а вовсе не на слабодушного менестреля. Арьен, да когда же ты отучишься друзей хотя бы в мыслях своих оскорблять? Это ведь еще додуматься надо — вообразить себе Лерметта бессмертным старикашкой! Лерметта! Да разве он чем хуже избранника Виллет? А тот ни на единый день не состарился. Каким бы ни был срок человеческой жизни, а любовь эттармца за этот предел давно перешагнула. Но ведь Лерметт с ним — будто двое братьев, пусть и непохожих... так чего же ты испугался, Эннеари? Что друг твой искуса не выдержит? Ох, стыдно-то как...
Нет, уж если Лерметт и впрямь кого полюбит, так не только на всю жизнь, а и на всю вечность. А чтобы безответно... да быть того не может! Не может, и все тут — да разве перед моим братом названым хоть одна девушка устоит! Будь она хоть из людей, хоть из эльфов, хоть статуя каменная — да перед таким, как Лерметт, и каменное сердце дрогнет. И ничего иного просто не может быть... потому что я не хочу, чтобы ты умер, Лерметт, я так этого не хочу, что не будет иначе, как по-моему... я не буду тебя оплакивать, Лерметт — слышишь? — я буду плясать на твоей свадьбе... и я, и Лоайре, спасенный тобой — неужели ты и его оставить вознамерился?.. никуда ты от нас не уйдешь, даже и думать не моги... прости меня за сегодняшний страх, о котором ты никогда не узнаешь, прости за то, что я тебя оскорбил этим страхом, призрака я испугался, морока... да та судьба, что мне помстилась, тебе просто-напросто мала, вздумай ты ее напялить, она же у тебя на плечах треснет... я буду плясать на твоей свадьбе, Лерметт, я это знаю наверняка — потому что в твоих глазах уже мерцает неведомо для тебя предчувствие любви... и не только в твоих.
Твоя сказка сложится счастливо, Лерметт. Уж поверь ты мне.
Если только ты хоть мгновение лишнее на нее выкроишь, идиот!
Вот уж подлинно, придумал, Арьен — испугался, что сбудется твое мечтание. Того испугался, что Лерметт полюбит. Ты того бойся, что не полюбит — потому что не успеет. Да и когда ему влюбляться в заезжих эльфиек — ему поглядеть на них толком, и то некогда! Шутка ли сказать — лик земли изменить... а прежде того еще и прорву королей, будь они трижды и четырежды неладны, уговаривать...
Ладно же. Королей попробуем взять на себя. Если к каждому королю по эльфу приставить хоть на пару часов в день... да, пожалуй. Лерметту даже малая передышка нужна, как воздух, покуда он себя и вовсе насмерть не загонял. Пусть дух переведет, по сторонам оглядится, девушками полюбуется. Ты ведь у нас всем королям король — правда, Лерметт? Мудрый, гостеприимный, безупречно вежливый и внимательный... так разве же можно хозяину дома и вдобавок королю оставлять гостей надолго без внимания... и особенно девушек? Никак нельзя. Вот и не оставляй. А королями и без тебя будет кому заняться. Может, даже и не без пользы заняться. Уж если, к примеру, Лоайре, безупречно логичный и жарко страстный в каждом своем доводе Лоайре никого из королей уговорить не поможет, я назовусь гномом и съем свой боевой лук. Со сметаной. А если тот дурак, который ухитрился до сих пор не влюбиться в Шеррин, так и не ответит на ее любовь — то и с горчицей.
— Куда?! — Илери показалось, что она ослышалась. И немудрено: из всех мест, сколько их есть на этом свете, самым невероятным был именно Мозаичный Коридор — но именно туда, если верить огорченной служанке, Шеррин и направилась.
— Но Мозаичный Коридор — это ведь Риэрн, — удивилась Джеланн.
— А что поделать. — Служанка по-прежнему обращалась к Илери, очевидно, полагая ее самой главной среди посетивших ее принцессу эльфиек. — Уж такие девки наглые, ваша светлость! Как есть уволокли.
Служанка самочинно произвела Илери в некое непонятное ей человеческое, да вдобавок еще и придворное звание, но Илери сейчас было решительно не до того.
— Какие девки? — осведомилась она. — Куда уволокли?
— Так я же и говорю — наглые! — Служанка всплеснула руками. — Фифы расфуфыренные! Заявились, будто их тут кто дожидался, и ее высочество утащили, ясное дело.
Служанке дело, может, и представлялось ясным, а вот Илери о себе этого сказать не могла. Чем больше служанка сыпала пояснениями, тем больший в мыслях у Илери воздвигался кавардак. До сих пор ей казалось, что она овладела человеческими языками неплохо — так почему же речь этой милой особы так упорно не желает складываться в нечто осмысленное?
— Кажется, понятно, — произнесла Наэле. — Шеррин ждала нас — а взамен сюда заявились риэрнские фрейлины и каким-то образом увели ее в Мозаичный Коридор.
— Образом! — фыркнула служанка. — Образины у них, а не образа! Наглые, как я не знаю что! Накрученные, умазюканные во всю морду...
По словам служанки выходило, что риэрнские придворные дамы явились с визитом, даже не умывшись, но на эту странность Илери решила не обращать внимания.
— Значит, Мозаичный Коридор? — задумчиво произнесла она. — А ведь мы там, по-моему, еще ни разу не были. Самая пора на него полюбоваться — разве нет?
— А ведь нас там не ждут, — напомнила Наэле пресерьезным тоном — и только нос ее предательски сморщился от усилия сдержать смех. Наэле любила всяческие проделки почти так же сильно, как Лэккеан — а сейчас, вне всякого сомнения, намечалась проделка — и какая!
— Все хорошее случается нежданно, — отрезала Илери. — Например, мы.
— А ты уверена, что мы хорошие? — поинтересовалась Джеланн.
Вопрос ее остался без ответа. Беззаботно шутливая перепалка требует времени — а его сейчас у Илери и не было. Да и не только времени. Незачем попусту растрачивать силы и выдумку: чтобы выдрать Шеррин из риэрнских когтей, они понадобятся целиком. Судя по неразборчивым возгласам служанки, не жалевшей праведного гнева на «наглых девок», Шеррин им удалось увести совсем недавно — хоть это хорошо. Ведь если вспомнить сцену у пруда, увиденную ею глазами Арьена, риэрнские дамы и кавалеры в средствах не стесняются и к цели своей идут напролом — и цель эту нельзя назвать благой даже в бреду. Трудно сказать, зачем Иргитер натравил свою свору на адейнскую принцессу, зачем пытается ее унизить и запугать, но и то и другое придворные его риэрнского величества выполняют с таким остервенелым рвением, что Илери вчуже страшно делается — а ведь это не ее запугивают. Что уж говорить о Шеррин! Непонятно, каким чудом бедняжка еще держится. О да, она гораздо крепче, чем кажется — уж в этом Илери уверена крепко, у нее на душевную стойкость глаз наметанный. Но всякая стойкость имеет свой предел. Тем более сейчас, когда в сердце Шеррин, словно кинжал в ране, торчит всем на погляд безответная любовь — как будто ей и без того горя мало! Нет, ну почему среди мужчин попадаются такие безнадежные болваны? Как можно настолько не видеть очевидного? Ничего не скажешь, Шеррин держит себя в руках крепко, ей прятать боль и улыбаться как ни в чем не бывало явно не впервой... но ведь это же просто бросается в глаза! Арьен —