Лариса почувствовала, что спорить бесполезно, решение принято, но не уступать же, не дав вообще никакого боя.
–Что с вами, Михаил Михайлович?
–Что вы имеете в виду?!– начал закипать шеф, несмотря на то что дал себе слово провести данный разговор без вспышек и взрывов.
–Что с вами сделало время?!
Ноздри большого ноздреватого носа затрепетали, всасывая дополнительный воздух. Шеф сделал два шага к столу, оперся на него не, как обычно, широкими ладонями, а костяшками огромных кулаков, костяшки сделались желтыми.
–Вместо придуманной вами встречи с генералом Белугиным состоится конференция солдатских матерей.
Лариса молчала. Дело, оказывается, даже хуже, чем ей вначале показалось.
–Разве вам это не интересно, вы же сама мать будущего солдата. И вам, наверно, самой захочется выступить на этом мероприятии.
Вот сволочь, со спокойной злостью подумала Лариса, как он хорошо подготовился к столкновению, как ни дергай поводья, не объедешь.
–И вообще, Лариса Николаевна, зачем он нам нужен?
–Кто?
–Ну, этот ваш Белугин.
–Что вы хотите сказать?!
–Да ничего особенного я не хочу сказать, успокойтесь. Я просто недоумеваю, каким образом в нашей лекторской работе может быть использован опыт данного интендантского чина. Он всего лишь военный завхоз!
Белугин не любил афишировать, чем именно он занимается на службе, но Лариса догадывалась, что не спутниковой разведкой, и в данном случае укол Михаила Михайловича пропал даром. Он ничуть не отравил образ бравого и таинственного генерала в ее сердце. Наоборот, сам ехидный шеф сделался в ее глазах еще менее уважаемым и значительным, чем даже был до того. Одно только было непонятно – зачем ему именно сейчас заигрывать с либералами? Перезрелый пацифизм героя-малоземельца? Одно было несомненно – шеф принял решение окончательное и никакими контратаками ничего не изменить.
–Какая жалкая попытка. Как измельчали ваши жесты,– сказала она почти про себя.
Шеф не все понял, наклонился вперед:
–Что, что?
–Не зря все-таки Сталин разогнал вашу десантурскую банду после войны.
Развернулась и вышла. Даже не пытаясь рассмотреть, какого именно цвета пятнами пойдет физиономия Михаила Михайловича. Это был поворот очень старого разговора. Однажды шеф схлестнулся тут у себя в кабинете с известным военным историком по поводу некоторых фактов из истории морской пехоты. В том разговоре Лариса со всей яростью громила военного спеца, считавшего, что генералиссимус вполне обоснованно упразднил после войны этот «слишком преторианский» вид войск. Тогда Михаил Михайлович был ей благодарен, ибо выше всего на свете ценил факт своего участия в боевых подвигах морпехов. Юность, геройство, воспоминание об этом – как глоток озона в трудный момент. Он даже терпел колкости того рода, что, мол, он, товарищ Александров, ныне уже не тот, что в те опаленные годы. Начинает сдавать. Где твоя бескозырка, моряк?
Но чтобы так рубануть прямо по святому, по самой идее морской пехоты!
Но ей теперь было все равно.
Она пересекла холл в полнейшем оцепенении. Что она скажет Белугину?! Внутри крутилось сразу несколько стремительных мысленных кругов. Иногда они цеплялись друг за друга, высекая какие-то нервные искры. Она была в отчаянии и одновременно с этим твердо знала – вот-вот что-то придумается!
–Лар-рисочка,– услышала она тихий, почти певучий баритон откуда-то слева. Невысокий, коротко стриженный человек в больших квадратных очках, на губах смутно знакомая улыбка.– И ты меня тоже не узнаешь.– Он вздохнул, и по вздоху она его узнала.
–Карапет!
Он снял очки и поклонился со всей своей прежней церемонностью.
–Пойдем в кабинет.– Это был не приступ гостеприимства, хотелось поскорее убраться подальше от внимательных глаз секретарши.
Уселись.
–Рассказывай.
–Что рассказывай…– он опять вздохнул,– сама ведь все видишь.
И она увидела. На правой стороне головы у Карапета Карапетовича было большое, поросшее короткими волосами, как и весь остальной череп, углубление. На миг Лариса даже отвлеклась от сильнейшей внутренней судороги.
–Операция. Опухоль. Доброкачественная,– успокаивающе замахал руками Карапет. Он еще рассказал, что написал книгу. Наверно, о врачах, подумала Лариса.
–О докторе Гаазе, был еще давно тогда, тюремный доктор.
–Как же, как же. А у нас какими судьбами?
Оказалось, ищет работу. Может быть, ему помогут в прежнем родном доме, потому что нигде больше не берут.
–Ты бы волосы отрастил подлиннее.
–Что?
–А знаешь что, пошли-ка со мной.
Через приоткрытую дверь было слышно, как Саша вбегает в кабинет к шефу и выбегает из него.
Лариса с покорно бредущим вслед Карапетом вышли в коридор, проследовали до лифта.
–Куда мы?– скромно спросил гость.
–Сейчас попадем в «Историю»,– применила Лариса старую-старую шутку, но Карапет не улыбнулся.
Ребров встретил их растерянно. Лариса была его начальницей, а вот ее спутник ему сразу не понравился. Настроение его еще больше ухудшилось, когда он узнал имя этого странного типа.
–Он уже работал у нас, в отделе.
–Древнерусской истории,– услужливо сообщил Карапет.
–И теперь хочет обратно. Не обязательно на прежнюю должность.
–Хотя бы простым лектором,– опять улыбнулся Карапет.
Лариса подумала, что вместе с опухолью у него удалили большую часть самоуверенности, а потом подумала, что нехорошо так думать.
Ребров кивал, кивал.
–А Михаил Михайлович в курсе?
–Если хочешь, спроси у него сам.
Ребров был в сильном затруднении. Он имел по закону полное право на независимую кадровую политику, но бывает ли она вообще где-то, независимая политика?
–Карапет Карапетович, идите пока к Галке, попейте чаю, а мы поговорим о деталях.
Он встал, снял очки, посмотрел на благодетельницу долгим, проникновенным, спитакским взглядом. Она ему поощрительно улыбнулась.
–Лектором, Ребров, лектором, он тебя не разорит, тем более что у тебя есть вакансии.
–Вакансии есть, но – лектор без головы!
–Не говори глупостей, удачная трепанация черепа. Не бросать же хорошего человека на улице.
–Ну, я не знаю.
–Может, ты также не знаешь, как выйти на Останкино?
Ребров захлопал глазами, что за пируэт? Чего она явилась?
Чего крутит?! У него были выходы «на телевизор», но «тольки трохи, и тольки для сэбе».
–Не жидись, Ребров, не объем.
Он вздохнул.
–Давай, давай, а то я ведь злопамятная. Но ведь и благодарная, ты это знаешь.
Он стал осторожно выспрашивать – для чего ей «телевизор»? Какие именно люди нужны? когда? не скомпрометирует ли эта помощь его самого. Лариса хоть и без предварительного обдумывания отвечала очень здраво и собеседника не спугнула.
Ребров понимал, что один номерок он ей дать будет должен, никуда он не денется, но как тогда быть с больным армянином, он что, просто угроза? Типа, купи кирпич! Если приоткроет калитку в «Останкино», оперированного лектора может отпихнуть? Спросить об этом прямо, конечно, нельзя. Цинизм какой-то. Хотя и очень хочется.
Засовывая бумажку с телефоном в карман брюк, Лариса улыбнулась сбитому с толку руководителю «Истории»:
–Я всегда знала, что ты очень хороший человек.
На лице Реброва появилась растерянная улыбка. Так отменяется армянин или нет?!
Заглянув в машбюро, Лариса выпила чаю с Галкой, Тойво и Карапетом, совсем почти как в прежние времена. Сказала вот да, все вроде как в былые годы, только не слышно грохота «Ятраней».
–Компьютеры,– сказал Карапет.
–И по коридорам бродят странные люди.
–Арендаторы,– опять сказал Карапет.
Тойво ласково погладил его по той части головы, где у него не было выемки.
–Хороший человек ваш Ребров, он мне твердо пообещал, что Карапетика возьмет на работу,– сказала Лариса.
35
Они сидели в кафе у подножия Останкинской башни. Свою атаку на телевидение Лариса начала с поездки в Малаховку. Она рассчитывала найти там своего старого знакомого Виктора Петровича в деревянной малаховской избе, а нашла черноволосую, неприветливую женщину в двухэтажном каменном тереме. Новая хозяйка с Ларисой говорить отказалась, и той пришлось применить телефон, вырванный у Реброва. После преодоления немалых недоумений ей удалось добиться пропуска в телецентр. Лариса очень смутно представляла себе, с чем ей там придется столкнуться. Она не очень надеялась на Виктора Петровича, но больше не на кого было надеяться. Лариса запретила себе задаваться вопросом – что там будет? Посмотрим, как пойдет. Возможность поражения не признавала.
Репутация «ящика» среди ее патриотических друзей была ужасающа – великий разлагатель души народа. «И словно в помойную яму в цветной телевизор глядит»,– вспоминалась ей строчка когда-то знаменитого подпольного поэта. И признаться, она сама держалась той же точки зрения. Но, с другой стороны, ведь тот же Виктор Петрович туда как-то ввинтился и лечит из «ящика» простой народ народными же средствами.
Цель у нее была такая: устроить во что бы то ни стало выступление Белугину по ТВ. По любому каналу, в любой программе, хотя бы в три минуты сюжетец. Это будет ее приданое и одновременно ее взнос в банк общего великого дела по обновлению страны. Она понимала, если хочешь по-настоящему привязать к себе мужчину, недостаточно быть ему просто женой, желательно стать еще и соратницей.
Времени было в обрез.
Во-первых, атмосфера в стране, отчетливый привкус назревающей политической грозы.
Во-вторых, и это даже главнее: Белугин находится в опаснейшей стадии переползания из одной хаты в другую. Понятно, это непростое дело: детишки, сомнения, то да се, и надо ему помочь. Надо сделать процесс необратимым. На запах большой карьерной пользы он поползет резвее.
Заручившись заветным пропуском, она подготовила легенду для народного лекаря, с помощью которой его можно будет втянуть в более-менее продолжительную беседу. Там посмотрим.