И вот наконец сегодня подписал.
Саша все утро готовилась к чему-то похожему на землетрясение. Наверно, думала она, шеф тоже очень боится, почему и собирает себе на подмогу целую бригаду. Если бы не было так страшно, то интересно было бы посмотреть на историческое событие.
Вернувшись в предбанник, Саша обнаружила там невысокого полноватого мужчину лет пятидесяти, одетого с неталантливой небрежностью: потертые джинсы с мокрой бахромой, черный, растянутый свитер, лицо неприятное, щекастое, непривлекательная седина, бледная, жалобно торчащая из свитера шея. Он все время шмыгал тонким, крючковатым носом. Ему нужна была Лариса Николаевна. Саша тут же ей доложила – посетитель.
–Кто такой?
–Ой, я забыла спросить,– побледнела Саша.
–Я тебя выгоню,– сказала Лариса.– Сколько лет ты сидишь в предбаннике – и не усвоила самых простых вещей. Что за посетитель, какой из себя?
Секретарша, как могла, описала его. Сидевшая за столом хозяйка кабинета вскинулась:
–Что, что?– Ее интерес показался секретарше совершенно неадекватным. Ее как будто всю затрясло.– А ну сюда его! Нет, погоди, я сама!
Она резко встала и вышла в предбанник, там ей навстречу поднялся из кресла смущенный господин Перков.
–Не ждала?– с явно отрепетированной, напускной нагловатостью поинтересовался он, прилизывая ладонью отставшую прядь.
Совершенно погасшая Лариса что-то пробормотала. По описанию секретарши, ничего не сказавшей о возрасте гостя, она решила, что это Егор.
–Ждала. Но не тебя.
–Войти-то позволишь?
–У меня мало времени,– сказала она, пропуская его в кабинет.
Михаил Михайлович оглядел собравшихся. Здесь были: Прокопенко, Волчок, Бабич, Милован. Последней прибежала Галка, теряясь в догадках, с чего бы это заинтересовались ею.
Шеф хмурился, прохаживаясь вдоль стола:
–Я должен с вами посоветоваться.
Собравшиеся переглядывались.
–Мне сейчас позвонили, какой-то незнакомый женский голос. Надеюсь, это не жестокая шутка.– Теперь никто не переглядывался, все смотрели на шефа.– Дело касается Ларисы Николаевны.
–Сколько мы не виделись, Лара?– Гость оценивающе оглядывал кабинет, прошелся вдоль короткого стола для заседаний, считая толстыми пальцами стулья. Сел в кресло с самым хозяйским видом.
–Много лет, и я бы не отказалась, чтобы ты снова пропал на столько же.
Гость грустно хмыкнул:
–Очень предсказуемая реакция.
–Раз ты все можешь предсказать, значит, должен был знать, что приходить не надо, зачем ты пришел?
Поэт Перков-Принеманский вздохнул и вдруг обмяк в кресле. Начал медленно, слабосильно массировать на коленях свой скомканный, влажный плащ, намекая тем самым: видишь, что сделала со мной жизнь.
–Я пришел за помощью.– Лариса от неожиданности открыла рот. Он заторопился: – Да, да, дело в том, что мне не к кому обратиться.
–Я была уверена, что ты давно уже сгинул где-нибудь под забором.
–Да, Лара, я дважды был очень близок к этому. И именно что под забором. Покрутила меня жизнь на разные манеры. Я и завклубом был, и проводником, и в избиркоме работал, в области. Зоопарк сторожил.
–Ты же поэт,– с особым, прочувствованным презрением произнесла Лариса.
–Да, вот по этому поводу я и у тебя.
На лице у хозяйки появилась улыбка, как бы говорящая: ну-ка, ну-ка.
–Ты сначала объясни мне, как ты меня нашел?
Это ей и правда было интересно. Он тогда очень уж начисто исчез из ее жизни, ни ползвука о нем не доходило. Прошлое в этом направлении было как будто забетонировано. Но живой росток пробивается сквозь любое дорожное покрытие. Лариса презрительно взирала на это старое бледное растение.
–Как я тебя нашел? Очень просто. В одном хорошем доме дали адрес.
–В каком еще доме?!
–У Венедикта Дмитриевича, знаешь ведь такого.
–Как ты туда попал?!
В Ларисе было оскорблено самое сокровенное. Дом Поляновского она хранила в своем сердце как церковь высокого человеческого общения, прекрасно помнила, как непросто она сама туда проникала, а это жабоподобное жлобище просто выпрыгнуло из своего болотного небытия – и сразу в алтарь! Нет в мире справедливости!
–Поэту повсюду есть вход,– небрежно пояснил Перков, как будто уловил смысл ее возмущения.
Лариса медленно грызла свои губы.
–А почему ты мне чаю не предложишь, я же видел, у тебя там вон секретарша бегает.
–Это ты от робости хамишь, да?
Перков вдруг тяжело и глубоко вздохнул, переложил плащ на спинку соседнего стула, понурился:
–Конечно. Хреновато себя чувствую, криз у меня был гипертонический, почки барахлят, и давно. И задумался тихо так я – что после меня останется потомкам и друзьям? Собрал свои листочки, сложил в кучку, образовалась книжка. Она первая у меня, она же и последняя, наверно, будет.
–«Мои пораженья»?
Поэт быстро, удивленно заморгал:
–Откуда знаешь?
–Я не знаю, я помню.
–А-а… нет-нет. То были другие «Мои пораженья», как бы любовные неудачи. Я, кстати, принял твою опечатку, как родную. Она усиливает, и ты вроде как бы чуть-чуть соавтор мне.
Лицо Ларисы перекосило.
–Спасибо.
–Да ладно. Но теперь у меня совсем другое название. Я совсем другой смысл вкладываю в слово «Пораженья». Оно идет не от поражения, как было, не от неудач в любви, а оттого, что я поразился или был чем-то поражен до глубин натуры. Человеком, событием, чувством! Понимаешь? Я не оплакиваю свою несчастную, никому не интересную жизнь, но, наоборот, к миру рвусь с благодарностью, с восторгом почти!
–И ты решил, что я помогу тебе с изданием?
–Конечно. У тебя связи, Москва. Сдохну ведь, никто не вспомнит. А у меня… сын.
Он опять стащил плащ со стула и прикрыл им вытертые колени.
–Ну, на этот счет не волнуйся. Можешь считать, что у тебя нет сына.
Перков вздохнул с тяжеловесной покорностью, щеки его обвисли еще больше, и весь он стал насквозь дрябл и неизлечимо виноват. Прямо хоть жалей. Раньше хотя бы подловатая скандальность была в этом гаде, что-то живое, а теперь хочется сравнить с гнилым одуванчиком. Тонкие ноздри слипаются от беззвучного шмыганья. Прогнать, конечно, можно. Соберется и уйдет, только это не будет самый лучший способ растоптать его.
Лариса всегда решения принимала быстро, так получилось и на этот раз. Настучала острым пальцем номер колбасного Бабича на клавиатуре:
–Здравствуй. Тихо, не надо. Да, столько лет не разговаривали. Сегодня к тебе придет человек. Человек с рукописью. Ты профинансируешь ее издание. Нет и нет. Не интересует. Надеюсь, все понял?
Перков стал приподниматься и разводить руки в стороны, видимо стараясь показать, какого размера благодарность овладевает им, но Лариса усадила его тем же пальцем, что и набирала номер, как будто только им одним соглашалась прикоснуться к данной ситуации.
–Иди на седьмой этаж, найдешь там молодого человека по фамилии Бабич, он отвезет тебя куда надо.
–Я…
–Иди. Все. Чтобы больше я тебя не видела.
–Может, это розыгрыш, глупая шутка?– сказала Галка.
Михаил Михайлович отрицательно покачал головой:
–Я бы тоже хотел на это надеяться, но не надеюсь.
–А когда он успел?– удивился Прокопенко.
–Да, Лариса ничего и не говорила о том, что он уже служит.– Это уже Милован.
–Говорила…– Михаил Михайлович сел за стол и стал массировать виски,– говорила, и все это слышали. На конференции. И все решили, что это блеф. Я, например, решил именно так. Лариса ради красного словца не пожалеет иной раз… никого. А оказалось, что это правда.
–Так он что, в госпитале?– спросил опять Милован.
–А почему этот голос не позвонил сразу Ларисе?– вопросительно хмыкнула Галка.
Михаил Михайлович пояснил:
–Эта женщина звонила много раз. Ларисы не было в городе, не только на работе. Она сегодня приехала на работу прямо с поезда.
–То есть это мы должны Ларисе сообщить?– спросил тихо Волчок.
Шеф поглядел на него из-под руки, которой продолжал массировать виски.
–Нет, не знаю, какая-то темная история,– сказал Милован.– Что-то мне не хочется спешить.
–Может быть, позвонить этой женщине и сказать, что Лариса уже на месте, пусть звонит ей.
Михаил Михайлович сменил руку:
–Да, Галя, это хорошая мысль, только у меня нет телефона этой женщины.
–Вообще-то спешить надо,– сказал Прокопенко,– если Егор в госпитале и в тяжелом состоянии, то надо, чтобы Лариса успела повидаться, если там плохо все.
–Женщина сообщила, что состояние тяжелое… и больше ничего. Кома,– сказал Михаил Михайлович.
–А куда ехать-то? Где госпиталь? Какой госпиталь?!
Шеф не успел ответить, в кабинет вошла Лариса. Ничего особенного в ее облике не было.
–Мне нужно уехать, Михаил Михайлович.
–Да, да, конечно.
–Я возьму вашу машину?
–Да, да, конечно. В полном вашем распоряжении.
–Лариса, если там помочь, и…– привстал Бабич и вслед за ним Милован.
Она отрицательно кивнула:
–Нет, я поеду с мужем.
Когда дверь за нею закрылась, собравшиеся в кабинете молча и с явным облегчением переглянулись.
–До нее дозвонились,– сказал Прокопенко.
–Она что, замуж вышла?– задала вопрос в пространство Галка.– Когда?
–Все может быть,– сказал Михаил Михайлович.– Может быть, она опять не выдумывает.
По дороге вниз Лариса завернула на этаж «Истории». Там было пустовато, никто из вызванных в кабинет шефа еще не вернулся, только из одной, открытой в коридор двери раздавались голоса. Там Карапет Карапетович заваривал чай на маленьком столике у себя в закутке, а Перков прохаживался подле и вещал:
–Я почти никогда не ошибаюсь, я, конечно, никакой не профессиональный предсказатель, я любитель, и у меня нет нужды все время что-то высматривать там в будущем. Только походя, по живому, непосредственному наитию. Они у меня рождаются как стихи – прозрения. Кстати, может после «поражений» соберусь и на «мои прозренья».
–Что?– глухо переспросил Карапет.