–Да, так. Например, недавно я прочитал статью в «Труде» «Доживет ли империя США до 2017 года?», и моя мысль заклуб илась сама собой, и уже через час я знал достоверно, что случится все значительно раньше. Уже году в 2008-м начнется страшный финансовый кризис, и Америка начнет рушиться и разваливаться на куски. Где-то году в 2015– 2018-м. Я, конечно, не Ванга, но и у меня есть удачи. Я, например, предсказал отпадение Белоруссии от России, то есть развал СССР. Кто бы мог двадцать лет назад до такого дойти?!
Карапет Карапетович уже давно отвлекся от процесса заваривания и потрясенно глядел на говорящего гостя, автоматически поглаживая глубокую выемку у себя на черепе.
Увидев Ларису в дверях, Перков резко, виновато смолк. Она поманила его пальцем:
–Одевайся. Поехали. Не задавай вопросов, я не буду отвечать.
–Ну, а как же рукопись, ведь меня уже ждут!
39
Дверь открыла невысокая плотная девица в коротком халатике на голое тело. Веснушки, короткие рыжеватые волосы, в припухших губах сигарета. Ведь ждала гостей, могла бы привести себя в порядок.
–Здравствуйте,– сказала хрипло.
–Ты кто?– спросила Лариса, проходя внутрь квартиры, и сама себе мысленно ответила: «Шалава».
Перков осторожно двинулся следом. Лариса хотела спросить, где Лион Иванович, но раньше увидела, где он. Дядя Ли лежал на своем раздвижном диване. На нем была пижама, по виду свежая, до пояса он был прикрыт клетчатым пледом. Половина лица у него была намылена. Правой рукой он держал распахнутую опасную бритву в хлопьях мыльной пены.
–Здравствуй.
Он ответил только глазами, но вполне осмысленно, мол, привет, все в порядке, не журись.
Девица подошла к нему, присела на край дивана и, наклонившись, взяла в руки бритву и продолжила начатое. Ее налитые груди, казалось, вот-вот выкатятся из халата прямо на старика. Неуместный эротизм этой сцены злил Ларису. Так что же случилось с Егором, хотелось ей спросить, но одновременно очень хотелось разобраться с девицей. Одно желание перебегало дорогу другому, так что гостья просто зло молчала.
И тут еще раздался детский плач. «Парикмахерша» опять вложила бритву в руку Лиона Ивановича, как в подставку, и быстро вышла на кухню. Лариса вопросительно поглядела на дядю Ли, и конечно же зря. Он по-прежнему был нем. За какой бы то ни было информацией надо было идти на кухню. Она укоризненно покачала головой, ах, дядечка, ах проказник! Он продолжал грустно улыбаться своими выразительными глазами.
На кухне, как ожидалось, Лариса застала самую отвратительную из возможных сцен. Грудь конопатой хамки все же вырвалась на свет и теперь обчмокивалась губами грудного дитяти, вынутого из коляски. Теперь у гостьи начал формулироваться еще и третий вопрос, и она совсем онемела. Перков равнодушно выглядывал из-за ее плеча.
–Егор попал под машину. Вернее, не под машину, она ехала мимо, но был плохо закрыт борт, торчал… я не знаю, как называется, и ему попало в висок. Теперь он без сознания. В госпитале. В Коврове. Я хотела к нему поехать, но не с кем оставить ребенка. Я позвонила – может быть, вы посидите?
Лариса даже не сразу осознала, до какой степени ей хамит эта хамка. То есть вот для чего она сюда вытребовала родную мать Егора, чтобы…
–А ты, собственно, кто?
–Марина.
–Ты жила у Лиона Ивановича?
Марину, кажется, этот вопрос смутил. Она не сразу поняла, как на него отвечать.
–Да. Но не только.
Ларисе было не до ее трудностей. Ее наконец прорвало.
–А как он попал в армию?
–Пришла повестка…
–Почему он никому ничего не сказал?!
Марина пожала голым плечом:
–Все знали, Лион Иванович… Егор вам хотел сказать, но потом решил, что лучше напишет оттуда. Я ему говорила, что так не очень хорошо, но он сказал, что так лучше.
Марина отняла ребенка от груди и уложила обратно в коляску.
–Так ты не сказала мне, кто ты?
–Я Марина. Я понимаю, Егор вам ничего не говорил. Он хотел, но все не говорил.
И тут Ларису, как это обычно говорится, пронзило.
–Послушай, а ты, ты что… ты, что ли, его, в смысле, ты с ним?!
Марина кивнула и медленно передернула плотными плечами, как бы говоря: а что, до сих пор это было непонятно?
Лариса до такой степени была поражена, что даже обернулась к Перкову за поддержкой, все же какой-никакой, а отец.
–И что, Марина, этот ребенок…
–Это девочка.
–А как зовут?– спросил поэт, чтобы хоть как-то поучаствовать в разговоре.
Мать ответила не сразу, посмотрела в коляску, где тихо пускала пузыри сытенькая дочка, потому поглядела на роскошную свекровь и тихо сказала:
–Лариса.
Свекровь несколько секунд молчала, потом сделала шаг вперед и наклонилась над колесной колыбелькой. Осторожно выдвинула из рукава своего пальто кисть руки и медленно протянула в сторону сытого, удовлетворенного жизнью свертка. Когда палец бабушки приблизился к личику девочки вплотную, на губах у нее лопнул какой-то особый пузырь, большой, как какое-нибудь важное слово.
–Радуется,– сказал дед.
–Это Егор сказал, что будет Лариса,– сообщила Марина.
–Да?!– удивленно покосилась на нее свекровь, как будто сама не могла сообразить такой простой вещи.
Из комнаты раздался какой-то булькающий звук. Марина бросилась туда. Лариса не могла оторваться от коляски.
–Ну, парень,– пробормотал Перков.
–Какой тебе парень!
–Я имею в виду Егора. Они жили, наверно, год, а сам ни звука. Почему он тебе ничего не рассказал? И старик мог бы позвонить.
–Не мог,– сказала возвратившаяся Марина.– Мы поселились здесь, только когда у него уже случился удар. А так у меня в общаге больше всего. Никто не знал.– Потом добавила, обращаясь к поэту: – Пойдемте, там надо перевернуть.
Лариса осталась один на один с коляской. Держалась одной рукой за подоконник, другой очень осторожненько прикасалась к подбородочку, к лобику, к кончику носа, и каждый раз с ней происходило какое-то сладостное сотрясение во всем теле. При этом она не беспамятствовала в других отношениях, и раненый Егор, и расплющенный дядя Ли никуда не исчезли из ее сознания. Но все равно эта огромная, больная сложность производила не отчаянье, а что-то совсем другое в душе.
–Ла-арочка. Ну, теперь мы им покажем!
40
В доме остались одни мужчины. Марина с младшей Ларисой в городской квартире. На ней, помимо заботы о дочке, еще и присмотр за инсультным Лионом Ивановичем. Кроме того, Егор, его тоже надо навещать в гарнизонном госпитале. Он пока никого не узнает, и будет ли когда-нибудь узнавать – врачи сказать не могут. Старшая Лариса решила, что его надо будет со временем забрать сюда, в большой дом в Пуговичино. Она была убеждена, что сын поправится, хотя вроде бы никаких оснований для особого оптимизма не просматривалось.
Переговоры о покупке второй половины участка уже прошли. Денег должно хватить. Места хватит всем.
Поэт Принеманский поселился в отапливаемой баньке, и, кажется, ему там нравилось. Николай Николаевич частенько к нему захаживал, чтобы ускользнуть от тихого скандала, который каждый раз разражался, стоило Ларисе завести речь о переселении в общий дом Виктории Владимировны.
Нина Семеновна не сдавалась, хотя Лариса была убеждена, что это дело времени, так же как и излечение Егора. Мать упиралась. Она готова была ходить не только за внуком, но даже за «артистом», раз хороший человек, но «только не она».
Тихое, несгибаемое сопротивление матери изводило Ларису. Какая у нее выстроилась стройная, гармоничная картина будущей жизни, все родные люди за одним большим столом, пусть кто-то не совсем здоров, это мелочи, и не такое переживали. Она часто бывала в госпитале, у постели Егора, и, хотя улучшений пока не было заметно, демонстрировала железобетонный оптимизм. Вытащим!
Между тем устроились дела на работе, Михаил Михайлович отошел от дел по состоянию здоровья, и как-то так получилось, что во главе ЦБПЗ оказалась Лариса Николаевна Конева. Успехам только стоит начаться, как их уже и не остановить. Хитрый-прехитрый Сергей Иванович подъехал к ней с предложением «войти в список», пусть до выборов еще далеко, но от нее ждут участия в руководящих структурах партии. Она даже не обрадовалась и взяла неделю на размышление. И Сергей Иванович это безропотно снес.
Более того, предложил предварительно попробовать себя в публичном деле. Нужно было выйти на телевизионный поединок с представителем либерального лагеря. В одной из самых козырных программ, на одном из главнейших каналов. Лариса горько усмехнулась про себя: за неимением подходящего генерала придется самой. А кто он, поинтересовалась, этот либеральный ворог?
Хакамада!
Если до того она чуть-чуть и сомневалась: а стоит ли?– тут сразу заявила: да, я пойду! У них тоже некого выпихнуть на арену, у них тоже вся надежда на баб.
Что ж, значит, так.
И битва состоялась. Конечно, не в прямом эфире. Лариса привезла своим в деревню кассету с пленкой, собираясь устроить коллективный семейный просмотр. У нее было ощущение, что с развязной полуяпонкой она «разобралась». Но тут выяснилось, что у деревенского телевизора перегорел звук. Без звука смотреть словесную битву было бессмысленно. Лариса сказала, что ничего страшного. Завтра она привезет новый телевизор.
Нина Семеновна ходила как тень по участку. Она поняла, что после этого просмотра у нее уже не будет аргументов против встречи с матерью, потому что дочь перейдет как бы на государственный уровень и ее даже семейные интересы тоже станут как бы немножко государственными. Как страстно любящая мать не может не отпустить на фронт своего мужа или сына, так и она не сможет не пустить на свой порог Викторию.
Лариса посматривала на нее издалека и искоса, ничего не говоря. Считала, что задумала правильно.
Но этому плану осуществиться было не суждено.
Утром принесли телеграмму от Стаси: подготовка к переезду Виктории Владимировны закончена, только вот случилось несчастье – она скончалась.