опнулась дверь, блеснула молния, осветив все закоулки двора, а полсекунды спустя грянул гром.
Внутри, прежде чем пес успел отряхнуться, Нола вытерла его старым полотенцем, которое держала у двери. Пес дрожал от возбуждения, но страха в его глазах не было. Он посмотрел на Нолу оценивающим взглядом, а потом наудачу вскочил на диван. У Нолы для него имелись правила на все случаи жизни — не клянчить, не прыгать на людей, не жевать ничего, кроме специальных игрушек, гадить не во дворе, а только за ним, а также, по возможности, обходиться в доме без срыгивания и слюней. Она даже учила его не есть без специальной команды. Пользование диваном было единственным, в чем Нола проявляла непоследовательность. Иногда она приказывала ему сойти с него, иногда разрешала остаться. Порой даже позволяла прижиматься к себе. Требовалось угадать ее настроение, чтобы узнать, разрешено ему разлечься на священных для него зеленых подушках, набитых искусственным волокном, или нет. Сегодня все признаки казались благоприятными. Он молча свернулся калачиком между Нолой и Мэгги и осторожно надавил на них всем своим весом. Постепенно в его глазах появилось выражение блаженства. Перемещая голову сантиметр за сантиметром, ему удалось пристроить ее возле бедра Нолы.
Дождь лил как из ведра, барабаня по крыше, словно человек, желающий попасть внутрь. Это пугало Мэгги, но не Лароуза. Его отец положил за него в парильне перо орла и поговорил с анимикииг[113], гром-птицами. Он объяснил им, где живет Лароуз, чтобы те не метали в него молнии и не причиняли вред ему и другим людям, находящимся в одном с ним доме.
— Ничего не случится, — обратился Лароуз к Мэгги и коснулся рукой ее щеки.
Едва он сделал это, Мэгги перестала дрожать. Лароуз хорошо знал, что девочка любит, когда он ничего не боится. Для нее было невыносимо одной оставаться бесстрашной во всех ситуациях. Лароуз не объяснил Мэгги, почему они в безопасности, из-за ее слов, что его отец убил Дасти.
Мэгги приникла к мальчику, пока Нола делала бутерброды и наливала молоко. Лароуз смотрел на пелену дождя.
— Давайте перекусим здесь, — предложила Нола, кивая в сторону дивана.
Пес поднял голову, почуяв близко съестное, но постарался скрыть возбуждение.
Они принялись за еду, поглядывая в окно, расположенное на другом конце комнаты. Иногда дом содрогался от раскатов грома. Мэгги зарывалась поглубже в подушки и прижималась к собаке. Когда Лароуз посмотрел на Нолу, ее лицо показалось ему забавным. Это было непонятное лицо, лицо, какого он у нее никогда прежде не видел. Женщина смотрела на стекла, по которым струились потоки воды, и ее глаза сияли. Она казалась завороженной видом деревьев, яростно машущих ветвями. На ее лице играла улыбка.
В школе Лароуза определили в совмещенный класс, где занимались по отдельным программам и дошкольники, и первоклассники. Там учился один более взрослый мальчик по имени Дуги Веддар. Он обижал малышей, устраивая им то, что у него называлось «голландской теркой», — с силой водил костяшками пальцев по голове, причиняя боль. А еще скручивал им уши. Он обратил внимание на Лароуза и почувствовал к нему ненависть. Подставлял ему подножки, толкал, называл «Рози Краснокожая Задница».
— Можно взять твой карандаш? — спросил Дуги у Лароуза во время урока.
Когда Лароуз протянул то, что хотел Дуги, тот сломал кончик и вернул карандаш. Лароуз заточил карандаш.
— Можно взять твой карандаш? — снова спросил Дуги.
— Нет, — ответил Лароуз.
Дуги сделал обиженное лицо и поднял руку.
— Миссис Хипер, миссис Хипер! Лароуз не хочет давать мне карандаш!
— У тебя есть твой собственный карандаш, Дуглас, — пристыдила его учительница.
Дуги схватил заточенный карандаш Лароуза, когда миссис Хипер не смотрела в их сторону, и вонзил ему в плечо, да так сильно, что кончик сломался под кожей. Дуги рассмеялся и сказал, что устроил Лароузу испытание. В ту ночь Лароуз показал Мэгги плечо с глубоко застрявшим в нем кончиком грифеля.
Ее лицо напряглось. Губы сжались. Золотые глаза почернели.
Когда Мэгги было шесть лет, учителя начали называть ее «озорницей». Но после смерти брата ее озорство приняло недоброе направление. Она вносила раздоры, собирая вокруг себя друзей и подруг, отвергала тех, кто ее разочаровывал, стравливала детей друг с другом в борьбе за ее благосклонность. Нельзя было сказать, что она дерзила учителям, но в той нарочитой вежливости, с которой она с ними разговаривала, чувствовался сарказм.
— Да, мисс Тоскоу, — обычно говорила она и прибавляла тихим шепотом, который слышали только другие дети: — Да, мисс Тоска.
За спиной учителей она закатывала глаза и корчила рожи. Ее так ни разу и не поймали, когда она периодически роняла дробины из кармана джинсов. Те катились по всему классу по наклонному полу, издавая высокий тонкий жужжащий звук, который держал всех в напряжении. Она проделывала этот фокус раз в несколько дней, пока мисс Тоскоу не обыскала карманы у всех детей. У Мэгги они оказались пустыми, как и у остальных. Она никому не рассказывала о своих проказах, чтобы никто не смог на нее настучать. Она была дисциплинированной озорницей.
У Мэгги имелся список врагов.
Теперь в него попал Дуги Веддар.
Наступила большая перемена. Дети вышли во двор, и обидчик Лароуза вместе с ними. Его короткие светлые волосы были подстрижены ежиком, а кривая улыбка обнажала кроличьи передние зубы. Он с шумом носился взад и вперед, считая, что находится в полной безопасности. Мэгги дружила с быстрой и проворной старшей девочкой по имени Сариа, которая слыла крутой. Как бы случайно они остановились рядом с Дуги и увели его подальше от других мальчиков.
— Хочешь, поделюсь? — спросила Мэгги и помахала у него под носом шоколадным батончиком из своего завтрака.
Следуя за ней, Дуги очутился за деревом, растущим на игровой площадке. Сариа зашла сзади и завела ему руки за спину. Мэгги специально для этого случая надела обувь на твердой подошве. Она отклонилась назад и нанесла удар ногой прямо в промежность Дуги. Потом, когда тот согнулся от боли, она подавила крик мальчика, засунув ему в рот шоколадный батончик.
— Не трогай моего брата, — произнесла она страшным и одновременно вежливым тоном, на который была мастерица, и от удовлетворения ее глаза стали золотистыми. — Пожалуйста.
Сариа отпустила Дуги, и тот упал на землю, а подруги пошли прочь, разговаривая.
— Послушай, — сказала Мэгги. — Что ему останется делать? Идти жаловаться? Ай, две девочки уронили меня на землю. Отбили мне яйца. Он просто останется там лежать. Может быть, блеванет. Не знаю. В фильмах их часто тошнит, когда им отбивают яйца. Давай лучше посмотрим, осталось ли в школьном буфете шоколадное молоко.
Но прежде чем скрыться в буфете, они остановились взглянуть, что происходит на школьном дворе.
Мэгги приняла меры, чтобы Лароуз находился по другую сторону дерева и видел все происходящее. Однако она велела ему не стоять на месте, а, пробегая мимо, взглянуть на них одним глазком. Затем от него требовалось немедленно исчезнуть, смешавшись с другими школьниками на противоположном краю двора. Лароуз все видел, проносясь поблизости, а затем залез повыше на детскую горку. Он уселся наверху, притворяясь, что смотрит на окружавших его детей, а на самом деле наблюдал, как девочки медленно входят в школьное здание.
Внизу началась суматоха. Мимо промчались учителя. Они бежали в сторону Дуги. Какой-то малыш в ужасе закричал: «Он посинел, посинел». Вот учитель поднял Дуги. Ударил по животу. Кажется, это называется приемом Геймлиха[114]. Вот два учителя подняли Дуги вверх ногами и принялись трясти. Наконец раздались его нечленораздельные вопли. Оказав первую помощь, успокоенные учителя цинично начали посыпать песком лужицу, в которой плавали остатки шоколадного батончика.
Мэгги теперь спала в старой комнате Дасти, а Лароуз перебрался на новую двухъярусную кровать. Она была красная, металлическая, с двуспальным нижним местом. «Как раз подходит, чтобы изредка оставлять кого-нибудь ночевать», — заметила Нола однажды. Когда она это сказала, Лароуз отвернулся. Он знал, что она имела в виду других детей из школы, в то время как его первая мысль была о родных сестрах и братьях. Как бы там ни было, иногда ночью к нему приходила спать Мэгги. Она выскальзывала из его комнаты еще до утра: ее мать следила, чтобы они не спали в одной кровати.
— Дуги больше тебя не тронет, — успокоила Мэгги Лароуза. — Давай посмотрю твое плечо.
Девочка взяла прикроватную лампу Лароуза и внимательно исследовала ранку.
— Болит? — спросила Мэгги, дотрагиваясь до нее.
— Нет уж.
— Уже нет, Лароуз. Надо говорить «уже нет».
Лароуз промолчал. Мэгги осмотрела его плечо с разных сторон.
— Думаю, выглядит круто, — решила она. — Похоже на татуировку. Я тоже хочу такую.
Она подошла к рюкзаку Лароуза и достала пенал. На комоде лежала точилка. Мэгги взяла ее и тщательно заострила один из карандашей.
— Ну теперь ты должен вонзить его в меня, как это сделал Веддар. В то же самое место. Как будто мы обручились или что-то в этом роде.
Лароузу было без малого шесть.
— Мне еще нет шести, — проговорил он.
— Возраст не имеет значения.
— Я имею в виду, что мне страшно его в тебя втыкать.
— Ты хочешь сказать, что расплачешься?
Мэгги метнула в него резкий изучающий взгляд.
Лароуз кивнул.
— Ладно, смотри.
Мэгги схватила острый, как шило, карандаш, словно это был нож для колки льда. Она вгляделась в ранку Лароуза, облизала губы и нанесла себе небольшую отметину в то же место, что у него. Затем подняла руку и вонзила карандаш себе в плечо. Кончик обломился. Она отбросила карандаш в дальний угол комнаты и упала на кровать, суча ногами, держась за руку и кусая подушку, чтобы не закричать.
Через некоторое время девочка села. На руке показалась кровь, но застрявший графитовый кончик мешал ей течь, и ее было немного.