[127] пытались называть себя «опасной четверкой». Но до сих пор это название воспринимали скорее как шутку. Члены этой компании были тощими, слабыми и отставали в росте. В основном они забавлялись видеоиграми и бренчали на гитарах Кертанза, доставшихся тому от брата. Они раздобыли сборник песен, но не знали нотной грамоты и не умели настраивать инструменты. По их мнению, звук и так был что надо. Дуги открыл брату, как Мэгги пыталась его убить. Тайлер рассказал своим друзьям, и они стали ждать, когда появится возможность с ней поквитаться. Но ничего не получалось. После уроков Мэгги всегда садилась в автобус. Потом она получила роль поющего гриба в школьной постановке, и ей пришлось оставаться на репетиции, после которых ее забирали родители.
Однажды им посчастливилось, потому что ее мать опоздала.
Мэгги ходила по кругу, злилась и пинала опавшие листья. На улице было холодно, грязно и мокро. Ей это не понравилось. Тайлер подошел и спросил участливым голосом:
— У тебя все в порядке?
Он был настолько старше, что она его не узнала.
— Нет, — ответила Мэгги. — Моя мама опаздывает.
— Мы живем вон там, — он указал в сторону гаража, где ошивалась их компания. — Я и мои братья. Хочешь потусоваться с нами, пока твоя мама не приедет? Ты сможешь увидеть ее из бокового окна.
— Не знаю, — засомневалась Мэгги.
— Моя мама там.
— Ну ладно.
Она последовала за ним к гаражу, и они вошли. Там ждали друзья Тайлера. Они неловко обступили ее, а затем Тайлер спросил:
— Хочешь сесть на диван? — Как только Мэгги села, она поняла, что дело принимает плохой оборот. Они зажали ее с двух сторон, пригвоздив к спинке, и Тайлер произнес: — Ты пыталась убить Дуги.
Потом он и другие парни начали хватать ее за разные места. Их лапы лезли к еще не появившейся груди, просовывались в трусики с надписью «вторник». Они напали на нее, как свора собак, их грязные пальцы щипали ее, пронзали, разрывали на части. Она была в состоянии, близком к обмороку, чувствовала себя ослабевшей и обессилевшей. Сквозь колышущуюся завесу наплывала беда. Голова гудела. Но пальцы двигались все быстрей, и вдруг ожог перевернул все ее внутренности. Она вскрикнула. Когда Тайлер попытался заткнуть ей рот, она укусила его за палец и не разжимала зубы, пока не почувствовала вкус крови. Багги толкнул ее на подушки, но она закричала еще громче и ударила его коленями в промежность, да так сильно, что он взвизгнул и заскулил, как щенок. Кертанз попытался ее удержать, но большие пальцы Мэгги впились ему в глаза. Он повалился на спину, крича, что ослеп, а она прыгнула к гитаре, размахнулась ею и ударила Брэда по лицу. Тот ударился об стену и обхватил голову руками.
Багги, скорчившись, лежал в углу и орал во всю глотку. Брэд хрипел. Они все были травмированы.
— Мальчики? Мальчики? Вы не проголодались? — раздался голос матери у задней двери.
— Не-а-а! — отозвался Тайлер.
Мальчики, все, кроме Багги, по-прежнему свернувшегося на полу, встали, тяжело дыша, и посмотрели друг на друга.
Наконец Тайлер сказал:
— Офигеть. Это было нечто. Эй, Мэгги, нам нужен фронтмен. Девушка. Хочешь присоединиться к нашей группе?
— Присоединиться?
Мэгги откинула волосы, медленно отодвигаясь назад. Поправила одежду. Действие адреналина заканчивалось, и обычный страх говорил ей, что надо найти дверь.
— Мы все расскажем, если ты не присоединишься, — заявил Тайлер.
Она подошла к двери, открыла ее. Ярость кружилась вокруг нее, как огненный хула-хуп.
— Расскажете? Расскажете? Ну попробуйте. Ты знаешь Ландро, который убил моего брата? Так вот, теперь он мой отчим. Он выследит каждого из вас. Он по очереди отстрелит вам головы. Пока.
Мэгги побежала назад к углу, где должна была встретиться с матерью. Ее автомобиль как раз подъезжал.
— Прости, что опоздала, дорогая. Тебе не было скучно?
— Заткнись, — рявкнула Мэгги.
— Заткнуться? Заткнуться? Да понимаешь ли ты…
— Заткнись! Заткнись! Заткнись! — завизжала Мэгги.
Она побежала прямиком в дом, в свою комнату. Хлопнула дверью. Через некоторое время вышла и пошла в ванную. В коридоре к ней подошел Лароуз.
— Прекрати преследовать меня, мелкий паршивец, — окрысилась Мэгги. В голове была забавная пустота, как будто эти парни высосали мозг. Трогавшие ее грубые руки, казалось, оставили на ней бактерии глупости. Хотелось мыться и мыться. — Маленький засранец.
Мэгги готова была ударить Лароуза.
Но она не могла упорствовать в своем желании вести себя, точно маленькая стерва. Лароуз препятствовал этому, успокаивал ее, не делая ничего особенного, за исключением того, что он ни разу не причинил боль ни одному существу. В тот день стемнело рано, и Мэгги с Лароузом отправились на первый этаж посмотреть, нет ли там чего поесть. В морозильнике они нашли мороженое и съели.
Мэгги открыла банку папиного пива и налила в собачью миску для воды. Пес подошел и подозрительно понюхал, но запах ему понравился, он повелся и вылакал все до дна. Мэгги налила еще. Он опорожнил вторую миску. Его глаза стали пьяными, он ткнулся головой в закрытую стеклянную дверь и упал. Лароуз открыл дверь и помог псу выйти из дома.
— Бедная тупая собака, — сказала Мэгги.
Пес начал ходить кругами, а потом упал с помоста. Лароуз сел рядом с ним на холодную траву и положил его голову себе на колени. Пес тяжело дышал, глаза у него остекленели, но он добродушно ворчал и, кажется, улыбался. Мэгги сидела, поеживаясь, на шезлонге и глядела на них.
Пес захныкал, как заправский пьяница.
— Тебе нужен кофе, — рассудил Лароуз.
Пес не двигался. Вспененные слюни текли по морде и капали на руки и колени Лароуза.
Мэгги смотрела и восхищалась Лароузом — тем, как он позволил собаке измазать себя слюнями. Он всегда вел себя так. Было что-то особенное в том, как он ловил пауков, не причиняя им вреда, как успокаивал кур, которых должны были зарезать, спасал летучих мышей, наблюдал за жизнью муравейников, никогда не разоряя их, возвращал к жизни птиц, разбившихся об оконное стекло.
Перед ужином, когда все собрались за столом, Нола принялась читать католическую молитву. Вдруг в голову Мэгги пришла неожиданная мысль. Она взглянула на Лароуза, который рассматривал еду в своей тарелке. Он был похож на того монаха в коричневой рясе, которого звали Франциск. Животные шли к нему и ложились к его ногам. Они тянулись к нему, зная, что будут спасены.
Эту мысль сменила другая — Мэгги возмутило то, как мать жует. Застольные манеры Нолы вызвали у Мэгги приступ негодования. Она все еще была в ярости из-за того, что мать опоздала. Из-за того, что подвергла ее жизнь опасности со стороны этих скотов. Мэгги пыталась отвернуться, притвориться, что матери не существует. Но она не могла не смотреть. Нола воткнула вилку в стручок зеленой фасоли, затем поднесла ее ко рту. Иногда Нола, сидя за столом, оглядывалась по сторонам, чтобы посмотреть, ест ли кто-то еще фасоль одновременно с ней. В данный момент стручок был на вилке лишь у нее одной. Нола перехватила устремленный на нее взгляд Мэгги, полный презрения. Удивившись, она открыла рот, раздвинула губы и сняла стручок фасоли с вилки одними зубами.
Мэгги мотнула головой. Как можно так есть? Что за долбаная манера? Соскребать еду с вилки. Это клацанье металла о зубы. Мэгги почувствовала, как в ней поднимается волна протеста. Она смотрела на свою тарелку, на стручковую фасоль и пыталась изгнать из себя ненависть, словно сатану, как учил ее отец Трэвис, когда Нола однажды притащила ее на исповедь.
Она глубоко вздохнула и взяла стручок пальцами. Никто не обратил внимания. Потребовалось шесть взятых руками стручков и один ничего не значащий возглас «Эй, эй, мама!». За ним последовали провокационный безумный блеск в глазах, когда она зачавкала отправленной пальцами в рот фасолью, и нелепая ухмылка, которая всегда давала желаемый результат.
Нола откинулась на спинку стула, источая гневную властность. Ее вилка осталась наполовину поднятой.
— Ну как ты ешь фасоль, Мэгги, — пожурила она дочь.
Затем раздвинула губы, подняла вилку и соскребла с нее фасоль зубами.
Мэгги посмотрела прямо на мать и одними губами произнесла то, что могла прочесть только Нола: «Ты отвратительна».
— Что происходит? — вскричал Питер, почувствовавший, как над столом пронесся беззвучный крик, но пропустивший движение губ Мэгги.
Пес завозился в углу. Его мучило похмелье.
Лароуз взял плошку, в которой лежала фасоль, выложил остатки себе на тарелку и стал быстро есть. Потом он взволнованно поглядел в угол, но собака уже потихоньку засыпала.
Лицо Нолы потемнело. Она тяжело задышала, когда к «Заткнись» прибавилось «Ты отвратительна». Мэгги, довольная, откинулась назад. Она извинилась, вышла из-за стола и неторопливо пошла вверх по лестнице. Взгляд Нолы, меча молнии, следовал за дочерью. Она вырастила монстра, которого ненавидела всеми фибрами души, но которого также любила со смертельным отчаянием. Откинувшись на спинку стула, она на пробу съела стручок с конца вилки. Ни Питер, ни Лароуз, казалось, ничего не заметили. Значит, дело не в ней? Она не отвратительна? Слеза капнула в ее тарелку.
Вторую слезу Питер заметил.
— С тобой все в порядке?
— Знаете, что мне сегодня сказали? — спросил Лароуз.
Питер обнял Нолу, словно подавая руку помощи. Он чувствовал, что такая поддержка ей необходима.
— И что же?
— Мне сказали: «Твоя мама красивая».
Нола улыбнулась тусклой, растерянной улыбкой.
Перед тем как сообщить это, Лароуз убедился, что Мэгги закрылась в своей комнате. Было так нелегко вечно лавировать между ними — признался он недавно Джозетт. Это сестра научила его слову «лавировать». Она же открыла ему, что у Мэгги, скорее всего, душевное расстройство, вызванное горем, которое и заставляет ее вести себя так импульсивно. «Нам следовало бы ее удочерить, — сказала Сноу. — Мы любим ее, но ей тяжело». К тому же в доме Равичей были проблемы с взаимопониманием. Джозетт утверждала, что такие отношения с матерью типичны для возраста Мэгги. Ей и Сноу повезло с мамой, потому что Эммалайн родила их молодой, а потому не слишком отличалась от них по возрасту, не строила из себя паиньку и не пыталась командовать. «Делай, что сможешь, — посоветовала Джозетт, — но мне тебя жаль, так как лавировать нелегко».