Лицо Дасти просветлело, и он кивнул головой.
Через некоторое время все встали и ушли. Просто удалились в разных направлениях, беседуя и смеясь. Лароуз сел и долго смотрел вслед женщине в шляпе. Он сложил одеяло вдвое, потом свернул, закинул рюкзак за спину, сунул скатку под мышку и двинулся к дому Равичей. Настроение у него было приподнятое. Он добрался по тропе до куста сирени, в котором любила сидеть Мэгги, а потом вошел в заднюю дверь, надеясь, что Нола не сразу заметит его присутствие. Зайдя в ванную, он сразу подошел к крану, открыл его и подставил рот под струю воды. Вода показалась ему удивительно вкусной.
— Лароуз?
— Я вошел через заднюю дверь, — крикнул он со второго этажа.
— Я не слышала, чтобы кто-то подъехал.
— Меня высадили на дороге.
Он лег в постель. Внезапно вновь нахлынувшее чувство уюта заставило его сразу же уснуть крепким сном, лишенным сновидений.
После того как его любимая учительница и другие дамы так подло над ним подшутили, Ромео больше не мог принимать таблетки с прежним чувством уверенности в себе. Предательство подкосило его. Проделки, которыми он занимался всю жизнь, мошенничество и мелкие кражи перестали получаться сами собой. В довершение всего он получил работу, на которую подавал заявку. К худшему это было или к лучшему, он еще не решил. Настоящая, подлинная работа. Его выбрали из нескольких претендентов. Сначала чувство удивления пробудило в нем усердие. Затем он заинтересовался историями, которые разворачивались прямо у него на глазах. Он начал работать сверхурочно, потому что ему казалось, будто он принимает участие в живом телевизионном шоу. Чтобы попадать в разные палаты и черпать там новую информацию, ему приходилось делать нечто большее, чем просто возить шваброй по полу. Он постоянно опустошал мусорные бачки, в особенности во время собраний персонала. Полировал полы большим электрическим полотером, потому что все любили ходить по натертому полу. После такого ухода за полом люди доверяли ему больше. Он подметал его, протирал стены, убирал блевотину и смывал кровь в соответствии с регламентом. Ему стало нравиться соблюдать правила! Он полюбил носить резиновые перчатки! Люди начали думать, будто ему нравится вести правильный образ жизни, и он позволил им оставаться при таком мнении. Он стал регулярнее ходить к отцу Трэвису на встречи анонимных алкоголиков. До сих пор дела у них шли неважно. Теперь он стал одним из примеров успешной деятельности этого общества.
Потом однажды кто-то сказал, что в больнице грядет тестирование на наркотики. Проверять будут всех, даже уборщиков. Не скоро, но в обозримом будущем. Ромео заскрежетал зубами, бросил метлу и прошел пешком весь путь до поселка. Работа была для него терпимой также и потому, что он чувствовал себя на ней в безопасности. И все-таки прошло много времени с тех пор, как его старые травмы были официально обследованы. Может, ему следует похлопотать и получить законные рецепты на новые, более сильные лекарства? Его настроение улучшилось. Ноги сами привели к «Мертвому Кастеру», хотя даже теперь, имея постоянную работу, он не любил тратиться на выпивку в баре. Может, там окажется кто-то из знакомых, у кого есть деньги. Вдруг ему не с кем выпить, и он готов раскошелиться.
После того как зрение приспособилось к тусклому освещению бара, Ромео быстро поискал глазами священника. Ему хотелось поговорить с отцом Трэвисом, причем не о тестировании на наркотики, а о последних новостях. Увы, священника нигде не было видно. Однако, к удивлению Ромео, он обнаружил в конце бара собственного сына.
Он подсел к Холлису.
— Как это понимать? — осведомился он.
— У меня день рождения, — пояснил Холлис. — Я родился в августе, помнишь?
— Конечно, конечно, — воскликнул пораженный Ромео.
Холлис пошел в школу поздно, потому что, когда он был маленьким, ему постоянно приходилось выезжать на какие-то секретные задания, связанные с необходимостью спать на задних сиденьях автомобилей, посещать вечеринки и есть «Хэппи мил». Ромео забыл отправить его в школу, но только на первые пару лет. Холлису сейчас исполнилось восемнадцать, хотя ему еще предстояла учеба в выпускном классе. Он вытащил свои водительские права из бумажника и показал их Паффи, бармену.
— Вот, заказываю свое первое в жизни пиво!
— Закажи-ка мне тоже, сынок.
— А почему бы тебе не поступить наоборот и не заказать его нам обоим? — отозвался Холлис. — Сегодня же мой день рождения.
— Я бы с удовольствием поздравил тебя таким образом, но у меня ни шиша, — брякнул Ромео.
Холлис заказал два пива.
— Для чего еще нужны сыновья? — устало проговорил Холлис. — Но не пытайся развести меня, папа.
— Нет, нет, у меня и в мыслях такого не было.
— Хорошо.
— Вот только моя рука…
Ромео, поморщившись, закатал рукав.
— Ну, да, твои рука и нога.
Холлис посмотрел вниз на ногу Ромео. Когда он в последний раз видел отца, его нога была обтянута черной искусственной кожей. Теперь он носил прочную коричневую хлопчатобумажную ткань с добавлением полиэстера, как человек, имеющий почетную работу.
— Знаешь, как я сломал ногу? И что в этом виноват Ландро?
— Да. Ты говорил мне тысячу раз.
— С того самого дня нога у меня ни к черту.
Ромео засмеялся, потому что не смог удержаться. Перспектива выпить пива с сыном его тронула. Холлис, завидев его, не вышел из бара. Ромео кивнул, покачал головой и улыбнулся в ожидании выпивки.
— Хорошо посидеть с тобою вот так, сынок.
— Знаешь, я перешел в выпускной класс.
— Ничего себе, — отозвался Ромео.
— И поступаю в Национальную гвардию. Уже получил приглашение.
Онемев, Ромео подал знак Паффи, чтобы тот быстрее нес пиво.
— Я начал задумываться об этом с тех пор, как они разрушили башни в Нью-Йорке, — сказал Холлис. — Моя страна была добра ко мне.
— Что? — Ромео был в шоке. — Ты индеец!
— Я знаю, конечно, они нас почти уничтожили. Но опять же, теперь нам дано больше свободы, верно? И у нас есть школы, больницы, казино. Когда кто-то из нас сейчас дает маху, то в основном по собственной вине.
— Ты сошел с ума! Это, мой мальчик, называется межпоколенческой травмой. Не наша вина, что мы влачим жалкое существование. Они разрушили нашу культуру, семейный уклад, а больше всего нам нужно вернуть обратно нашу землю.
Холлис сделал свой первый легальный глоток пива.
— Да, это правда. Но я все время представляю себе, как стал бы спасать людей во время наводнения. Как повез бы их на моторном надувном плоту, а их дети сидели бы в спасательных жилетах. Собаки запрыгнули бы в лодку в последнюю очередь. Я так и вижу все это. В смысле, все, связанное с Национальной гвардией. Возможно, я даже не уеду из нашего штата.
— Надеюсь, что нет, — тихо пробормотал Ромео.
Принять выбор сына, догадался он, и есть часть того, что называется быть отцом, и сделать это оказалось сложней, чем он представлял. Потом у него в голове промелькнула ревнивая мысль.
— А как насчет Ландро? Это он присоветовал тебе стать гвардейцем? Из-за «Бури в пустыне»[176] и всего такого?
— Вовсе нет, — возразил Холлис. — Он на другой стороне. Он никогда не выходил на тропу смерти, просто помогал парням, обслуживая спасательное оборудование и тому подобное. Но с решением, которое я принимаю, на самом деле связаны большие перспективы. Я изучу сварку, мостостроение, возможно, научусь водить грузовик. Тяжелую технику. А еще подзаработаю немного деньжат и получу полагающиеся льготы. Поступлю в УСД[177]. Может, съезжу посмотреть Гранд-Каньон[178] или даже Флориду. В любом случае поколешу за пределами штата.
Ромео кивнул. Ему стало жарко.
— Я не был величайшим из отцов, — промямлил он. — Кто я такой, чтобы учить?
— Все в порядке, папа. Я знаю, ты жил в школе-интернате. Люди говорят, это там тебя так перекорежило…
Ромео откинул голову назад.
— Говорят? Люди говорят? Они ничего не знают. Меня перекорежило то, что я ее покинул. Учителя не могли на меня нарадоваться, и все в один голос утверждали, что я из тех, кто поступает в колледж.
Верно, подумал Холлис. В нем не было ненависти к отцу — ему доводилось видеть отцов и похуже. Единственное чувство, которое он испытывал, было раздражение, и ему захотелось уйти от Ромео. Но он вспомнил, что никогда не ссорился с матерью, и ему захотелось узнать, кто она и где находится. Он хорошо вписался в семью Айронов, пожалуй, даже слишком хорошо, потому что постоянно думал о том, как было бы здорово понравиться Джозетт. Может быть, она когда-нибудь согласится выйти за него замуж…
— У тебя есть девушка?
Ромео спросил об этом голосом побитой собаки, боясь, что сын скажет что-нибудь саркастическое, и, когда Холлис не ответил, подумал, что обидел его.
— Знаю, что был не ахти каким отцом, — продолжил Ромео, — но теперь ты можешь на меня рассчитывать.
Холлис посмотрел на отца, такого тощего, так жаждущего любви, и смущенно опустил глаза.
— Ты тоже можешь рассчитывать на меня, папа, — ответил он.
Ромео нахмурился, глядя на остатки пива, и сморгнул слезу.
— Прямо как в книгах, — пробормотал он и протянул руку для сердечного рукопожатия.
Холлис смог высвободиться лишь после того, как заказал еще пару пива. Потом Холлис попросил Паффи переключить канал висевшего над барной стойкой телевизора, так как знал, что его отец любит смотреть Си-эн-эн. Кто-то запротестовал, не желая смотреть новости, но Паффи его утихомирил. Разумеется, Ромео подался вперед и уставился на экран.
Через несколько минут он откинулся на спинку и доверительно наклонился к Холлису.
— Значит, этот угонщик Атта[179] встречался в Праге с каким-то иракцем? Год назад, в апреле.