Ландро чувствовал, что работа над трубкой — форма той молитвы, которой свойственна многозадачность. Он часто брал с собой трубку, чтобы работать над ней, пока его клиенты проходят процедуры, ожидают сдачи анализов или смотрят телевизор в больничных комнатах отдыха.
Вот и сегодня Ландро взял ее, отправляясь к Отти и Бап. В первую очередь он помог Отти с гигиеническими процедурами: отвел в душ и тщательно обработал катетер на груди, обеспечивающий доступ к подключичной вене. Ландро также выкупал собаку Бап — просто чтобы доставить ей удовольствие. Бап гостила у дочери в Фарго. Отти подкатил коляску поближе к телевизору, наставил на него пульт с полуразряженной батарейкой и принялся хаотично переключать каналы, пока Ландро делал сэндвичи, тщательно избегая всего сочного. Иногда, по словам Отти, ему так сильно хотелось съесть апельсин, что у него на глазах выступали слезы. Он был на диете с ограничением приема жидкости. Отти нашел кулинарное шоу, которое ему нравилось, и они принялись за еду, наблюдая за мельканием ножей, скворчащим беконом, вымешиванием теста, показанным крупным планом, и финальной дегустацией. Но Отти еще не отошел после сделанного ему накануне диализа, отчего не смог доесть бутерброд, и вскоре даже любимое шоу не смогло удержать его внимание. Однако ему хотелось поговорить. Он выключил телевизор и спросил тонким и мягким голосом, как у Ландро идут дела.
— Думаю, можно сказать, что сейчас ситуация стабильная, но все равно говенная, — ответил Ландро. Отти улыбнулся ему одними тусклыми глазами.
Ландро вертел в руках чашку трубки и никак не мог успокоиться.
— Я должен избегать бранных слов, пока делаю эту трубку, — продолжил он. — Рэндалл говорит, она может обидеться. К трубке нужно относиться, словно к бабушке или дедушке.
— Ты слишком почтительный внук. Бабушка Трубка не разозлится, — возразил Отти. — Бабушки нас жалеют. А кроме того, это еще не священный предмет. Ее предстоит благословить.
— Верно, — отозвался Ландро.
— Выругайся, — разрешил Отти. — Очисти душу.
— Прошу прощения, но иногда на меня накатывает.
Отти знал, что Ландро мог напиться.
— Чего там.
Отти решил сменить тему.
— Когда вы с Эммалайн познакомились?
Он сам удивился своему вопросу. Пожалуй, мужчины не спрашивают друг друга о таких вещах. Но медленно умирать было чертовски скучно.
— Итак?
— На похоронах Эддибоя, ее дяди. Во время соответствующего обряда перед погребением, когда Эддибой лежал в гробу, выглядя на все сто, Эммалайн встала и начала про него говорить. О том, что ей запомнилось в связи с ним. Например, о еноте, которого он приручил и который часто сидел на его голове, точно шапка. О том, как он позволил детям изображать живые гири, которые он поднимал и опускал. О зеленых туфлях из кожзаменителя. Он предстал, словно живой, понимаешь?
— Я помню Эддибоя.
— Люди улыбались и кивали, когда Эммалайн о нем вспоминала, как сейчас улыбаешься и киваешь ты, — сказал Ландро. — Помнишь утреннюю бутылку «Шлица»[208], которую выпивал Эддибой? Он ведь никогда ничего не пил в другое время. А его гавайские рубашки, яркие и цветастые? А то, как он говорил «Представляете?» в конце любого анекдота, который рассказывал? Я смотрел на Эммалайн и думал, что тот, кто может припомнить эти мысленные зарисовки в такой печальный момент и заставить людей улыбаться, должен быть очень хорошим человеком. И, кроме того, наблюдательным.
— Несомненно, — согласился Отти. — Бьюсь об заклад, поминки Эддибою понравились.
— Картофельный салат, макаронные ракушки. Пища богов. Конечно, мы поели вместе, потом я ушел. В то время я работал в Гранд-Форкс[209] ночным портье. Я взял у нее адрес и писал ей каждую ночь письма на официальных бланках с шапкой «Мотель 6»[210]. Она до сих пор хранит мои письма.
— Я тоже писал Бап! О чем говорилось в твоих письмах?
Ландро улыбнулся:
— О том, что я буду рад умереть за нее, что готов есть землю, перейти через пылающую пустыню и так далее. Может быть, о том, что стану пить воду, в которой она моет ноги. Не помню. Надеюсь, до этого не дошло.
У Отти был такой вид, будто он ожидал продолжения, а потому Ландро начал рассказывать дальше:
— Ну ты знаешь. Думаю, мы испытывали друг друга. Хотя нет, это было больше похоже на то, что мы на какое-то время исчезли, растворившись друг в друге. Исчезли из обычного мира. Честно говоря, в одно время мы крепко поддавали, накачивались наркотиками. Потом протрезвели. Мы хотели ребенка. Сноу родилась недоношенной, и мы должны были помогать друг другу, чтобы ее выходить. Эммалайн еще училась в школе. Мы прошли через все это. Еще раньше у нас на руках оказался Холлис. А потом на свет появилась Джозетт. Восемь фунтов![211] Мы вернулись сюда и стали жить в соответствии с давними традициями. Во-первых, чтобы оставаться трезвыми, а во-вторых, чтобы духи благословили нашу семью. Мы углубились в индейские верования и еще до детей поженились в соответствии с ритуалами предков. А когда родились малыши, обвенчались у отца Трэвиса. Наша семья росла: сперва Кучи, потом Лароуз. Одно цеплялось за другое, в хорошем смысле, пока…
— Ты пропустил самое главное, — остановил его Отти. — Тебе посчастливилось найти Эммалайн, но это не простое везение. Ты и сам хороший человек.
Отти оживился во время рассказа Ландро, однако теперь его накрыла волна усталости. Внезапно он уснул, и воздух со свистом вырывался из его рта. Ландро закрепил дорожную подушку на шее Отти, чтобы он мог спокойно спать в инвалидном кресле. Воспоминания о прошлом раздразнили Ландро. Прошло много времени с тех пор, как он в последний раз вспоминал о взаимоотношениях между ним и Эммалайн в самом начале их знакомства. Теперь думать об этом было и больно, и приятно.
До Эммалайн он жил во сне. Клевал носом, находясь на ногах и делая тысячу разных вещей. А потом она встряхнула его, и когда он осмелился взглянуть ей в глаза, то увидел: они оба проснулись. Она стала жить в нем. Чувства переполняли его. Появились странные мысли. Если б она оставила его, он бы ослеп. Оглох. Забыл, как говорить и дышать. Когда они спорили, он начинал рассыпаться. Атомы и молекулы, из которых он состоял, понемногу удалялись друг от друга. Он чувствовал, что становится газообразным. Как она это проделывала? Иногда ночью, когда жена покидала кровать, а полудрема приковывала его голову к подушке, он не мог двигаться. Его охватывали страх, паника, становилось трудно дышать, он ощущал беспокойство и страдания, которые прекращались только тогда, когда он чувствовал, что она снова зашевелилась рядом с ним. Если бы Эммалайн в ответ постоянно не доказывала свою любовь, Ландро умер бы от мук неразделенного чувства. Он словно родился в пещере и воспитывался как волчонок или обезьяний детеныш, которому бутылка, подвешенная на проволочке, заменяла мать. Человеческие эмоции были для него слишком сильны, чтобы их вынести.
Ландро вспомнил о сильных обезболивающих пластырях, хранящихся в ванной комнате в задней части шкафчика для лекарств. Они применялись при неизлечимых болях в культе Отти.
— Сиди спокойно, — сказал Ландро самому себе.
Он схватил трубку и наблюдал, как костяшки пальцев белеют, пока потребность в Эммалайн не перешла на более низкий уровень, что на самом деле было опасно: он мог решить, будто совладал с этим чувством, хотя оно хитрым обходным маневром все равно могло проникнуть в его сознание. Желание, позор, страх, от которых останавливалось дыхание, стихали. Он был инфицирован чувствами, они жили в его теле, словно бойкие вирусы. Но Ландро мог заставить себя расстаться с ними, найдя безопасность в забвении. Он приложил камень ко лбу и подождал, пока не почувствует себя защищенным. Потом глубоко вздохнул. Странные чувства в нем улеглись.
— Вот и хорошо, молодцы, — произнес он, будто уговаривая их. — Оставьте меня в покое.
Ландро с любовью повертел трубочный камень в руках. Это была кровь предков, которая помогала Эммалайн и его детям жить в этом ненадежном мире.
Наступил октябрь. В конце недели Мэгги провожала Лароуза к его братьям и сестрам. За ночь до этого сильный ветер сдул яркие листья с деревьев, и теперь они прилипали к подошвам. Мэгги осталась в доме Айронов, чтобы сделать домашнее задание с девочками, а еще потому, что ее пригласили посетить их импровизированный спа-салон. Джозетт и Сноу собирались превратить кухню в расслабляющий мир ухода за кожей и волосами. Необходимые средства можно было найти в погребе и в холодильнике. Сахар для лица. Солевой пилинг для ног. Корица с медом в качестве отшелушивающего средства для губ. Яичный белок для лица, чтобы подтянуть кожу. Огуречная маска для глаз. Маска для глаз из замороженного чайного пакетика. Лимонный ополаскиватель. Майонез для увлажнения волос. Они решили, что начнут с конца списка.
Сноу поставила на стол банку с майонезом и достала рулон пленки для заворачивания продуктов. Потом налила в миску четверть чашки растительного масла. Мэгги села на кухонный стул, ее плечи накрыли полотенцем и принялись втирать майонез с маслом канолы[212] сначала в голову Мэгги, а затем в каждую прядь ее волос. Мэгги хотелось смеяться. Запах был странным, но массаж Сноу действовал так хорошо, что изнутри Мэгги словно наполнилась пузырьками какого-то пенящегося напитка. Она закрыла глаза и плотно сжала губы. Расхохотаться было бы странно. Сноу обернула голову Мэгги полиэтиленовой пленкой, плотно подоткнула ее концы, а затем повязала сверху полотенце так, что оно напоминало тюрбан.
— Теперь можешь пересесть в папино кресло. Джозетт положит замороженные чайные пакетики тебе на глаза и сделает солевой пилинг ступней. После этого она нанесет майонез мне на волосы, а затем мы сделаем маску для лица из яичных белков.