. Она находится в подземной шахте, отмеченной только квадратной гравийной насыпью с идущей по верху сетчатой изгородью. Вы проходите мимо, удивляясь, кто это там сидит внизу, в глубине, в одиночестве, безумно вглядываясь в экран, как сейчас, уставившись на губы Кондолизы Райс, делает Ромео, как никто другой знающий, что перед ним голодная женщина, которая строго контролирует свои аппетиты. Эта женщина настолько умней всех окружающих мужчин, что она играет ими, перебирая, словно клавиши рояля, своими музыкальными руками. Даже волевой Чейни[237] с его отвратительными зубами — у него, должно быть, миллионы, так почему бы ему не сделать новые зубы? — даже Чейни в мыслях — ее раб. Он этого не знает, но так и есть. Ее глаза сверкают. Рот темно-красный, как кровь. У нее нет чувств ни к одному человеку. Она всех съела. Говорит о винтовках. О дымящихся «пушках».
Ромео ее обожает.
Из всех политиков она самая умная, и у нее самый президентский вид. Неужели этого никто не видит?
Он опустошает карманы, вытряхивая свой ночной улов на поднос, украденный в кафетерии. Тщательно осматривает их содержимое, отбрасывая в сторону таблетки — крошечные синие, толстые белые, круглые зеленые, овальные розовые. Он совершенно уверен, что еще одна подсказка скрыта в подслушанном этим вечером рассказе о том, как кто-то истек кровью и умер от одних только поверхностных ран. Это вписывается в его выводы. Кнопка. Место, где разместится записка. Строка, которая соединит фразу с ее возможным значением. Он доберется до истины. Его расследование было красиво, как арт-проект.
Мэгги выклянчила у матери согласие учить ее вождению по дороге в школу. Нола быстро привыкла к этому. Каждое утро после того, как отец уезжал, Мэгги выходила из дома и заводила джип. Нола надевала длинное толстое пальто поверх халата, с сонным видом засовывала голые ступни в войлочные сапоги Питера. Держа пластиковую чашку кофе из термоса, удобно устраивалась на пассажирском сиденье. Лароуз устраивался сзади. Затем в течение получаса в обязанности Нолы входило издавать поощряющие звуки, чтобы подбодрить Мэгги, и переключать радиоканалы, ища религиозные радиостанции. Пустые разглагольствования, произносимые скороговоркой. Бодрая поп-музыка и бесстрастные отчеты о положении дел в сельском хозяйстве. Это помогало Ноле проснуться, освобождало ее от липких объятий успокоительных. Радио и его знакомый хаос словно включали в мозгу Мэгги кнопку, отвечающую за удовольствие. Из-за того, что мать находилась в безопасности рядом с ней, надежно пристегнутая, а Лароуз сидел в не меньшей безопасности сзади, и оттого, что она была за главную, Мэгги чувствовала себя легко и радостно.
Она напевала себе под нос и постукивала пальцами по рулю. Ни снег, ни черный лед, ни холодный дождь, делавший асфальт скользким, не могли ей помешать. Мэгги была абсолютно уверенным в себе и внимательным водителем.
Когда она доезжала до школьной стоянки, мать мечтательно целовала ее, а затем обходила автомобиль, чтобы нырнуть за руль и отправиться домой. Мэгги отпускала ее. Потом она отпускала Лароуза. Она шла по коридору средней школы, потряхивая волосами, и приветствовала других девочек. Теперь тех, с кем она здоровалась, было много. Иногда она звонила домой из учительской, чтобы услышать голос матери. С одной стороны, Мэгги теперь неизменно вела себя как заботливая дочь, постепенно привыкающая к удушливому страху, связанному с психической неустойчивостью матери. С другой — она продолжала работать над собой.
Это дисциплинировало.
Она была хорошенькой, в духе супермодели Шерил Тигс[238], за исключением того, что волосы Мэгги были темными, а глаза либо золотыми, либо черными, а еще иногда в ее брошенном искоса взгляде читалось горячее презрение. Мэгги была строга с собой. С некоторых пор она принялась изучать мальчиков. Ее интересовало, как работают их головы, сердца и тела. Парень ей не был нужен, но Мэгги представляла себе, что он у нее есть и она обходится с ним, как с марионеткой. Может, им мог бы стать один из «опасной четверки». Мэгги бы загнала его в угол, разбила сердце. Съела живьем и без соли, несмотря на вегетарианскую диету, которую пыталась соблюдать, потому что та полезна для кожи.
Каким-то образом этот ее настрой не коснулся верзилы Уэйлона. Вот и теперь он стоял у ее шкафчика и смотрел, как она меняет учебники — утренние на дневные.
— Ты как, в порядке? Тебя никто не задирает?
Последний вопрос Мэгги нашла странным и ответила на него утвердительно, что показалось ей еще более чудным, потому что на самом деле ее никто не задевал.
На интересном и приятном лице Уэйлона появилось выражение сосредоточенности. У него были черты Элвиса, фотографии которого Мэгги видела только потому, что Сноу нравилась старая музыка. Он был массивный и широкоплечий, с нежной кожей, покрывающей рельефные мышцы не знающего жалости футболиста. Пальцы у него были невинные, выразительные, почти учительские. Его летняя короткая стрижка, оставшаяся после игры в футбольной команде, успела превратиться в густую курчавую шапку волос, напоминающую овчину. Он был выше Джозетт, но ниже Сноу. Мэгги пристально посмотрела на его волосы и решила, что они ей очень нравятся.
Взгляд Уэйлона помрачнел.
— Кто? — спросил он наконец.
— Что?
— Кто тебя задирает?
— Этих ребят здесь нет, — объяснила Мэгги. — Они из моей старой школы.
Уэйлон серьезно кивнул, не произнеся ни слова. За него говорило его лицо. Он нахмурился, показывая, что ждет продолжения. Мэгги это тоже понравилось.
— Есть кое-какие ребята, называющие себя «опасной четверкой». Ты их знаешь?
Челюсть Уэйлона скользнула вбок, зубы резко обнажились, прикусив нижнюю губу. Он наклонил голову на сторону и прищурил сонные глаза.
— О-о-о д-а-а-а, — протянул он. — Я знаю этих парней.
— Они очень сильно ко мне приставали, — проговорила Мэгги со спокойной, ясной улыбкой. — Особенно Багги. Хочешь, пройдемся вместе до класса?
Уэйлон слегка покачивался при ходьбе, как будто ему требовалось устанавливать вертикально свое тяжелое тело после каждого шага. Он шел рядом с Мэгги, такой неимоверно красивой и решительной, видел устремленные на них взгляды и застенчиво краснел от удовольствия.
Когда Нола и Питер посещали родительские собрания в школе Мэгги в Плутоне, им говорили одно и то же: небрежное выполнение домашних заданий, проблемы в классе, заносчивое поведение. Написанные в кабине туалета неприличные слова, возможно, тоже были делом ее рук. Однако ее контрольные работы всегда оценивали на «отлично». Получалось, она достаточно умна, чтобы изменить свое поведение, если захочет. Разумеется, она все делает нарочно, говорили учителя. Питер всегда выходил из класса Мэгги, задыхаясь и уговаривая себя успокоиться. Нола молчала, сжимая его руку, и губы ее шевелились. Они шагали по коридору нетвердой походкой. Однако после того как Лароуз пошел в школу в Плутоне, учителя принялись так сильно его хвалить, что печальное впечатление, остававшееся после суровых отзывов о Мэгги, стало быстро развеиваться.
Ах, Лароуз! Может, не первый в классе, но работяга, спокойный и такой добрый. Вежливый, с легким характером, приятный, немного застенчивый. А эти ресницы! Какой милый мальчик. Иногда мечтательный. И воспитанный! Может нарисовать что угодно. Поет, не попадая в ноты, но как выразительно. Фаворит шоу талантов с номером «Мальчик в черном», во время которого он исполнял песни Джонни Кэша. Лароуз просто прелесть, — изливали свои чувства учителя. Ради него стоит браться за трудную работу. Нола и Питер знали, что учителя имеют в виду: им придется повозиться с Мэгги, и борьба за ее душу стоит потраченных усилий, раз у нее есть такой брат, как Лароуз.
Может, теперь, когда Мэгги перешла в девятый класс, дела пойдут иначе. Теперь, когда она получила больше свободы. Теперь, когда все ее братья и сестры — Холлис, Сноу, Джозетт, Уиллард и Лароуз — учатся с ней в одной школе.
Питер и Нола съели по безвкусному печенью с тарелок, расставленных в коридоре. Они потягивали пережаренный кофе, ожидая, когда первый учитель закончит беседу с родителями, пришедшими раньше них. Наконец они вошли в класс.
— Если она пытается здесь утвердиться, пиная ногами двери, этот номер у нее не пройдет, — сказала Гермейн Миллер, учительница английского языка.
— Я стараюсь изо всех сил не заваливать ее: не сомневаюсь, что она подает надежды, — подытожила преподавательница общественных наук.
— Ах, если бы она делала домашнее задание! — покачал головой Кэл Дорфман над оценками по математике.
Нола объяснила, что Мэгги каждый вечер делает домашнее задание по математике. Питер добавил, что он даже пытался его проверять, но дочь теперь стала такой независимой. Все трое огорченно переглянулись. Учитель вздохнул и сказал, что Мэгги, вероятно, не сдает домашнее задание, поскольку ей не хватает организационных навыков. Отныне он каждый день будет останавливать занятия, пока она не вручит ему домашнюю работу. Дальше пошло то же самое.
Исключение составила физика. Мистер Хоссел встретил их блеклой улыбкой. Они представились, но тот уже заговорил о том, какая у них трудолюбивая дочь и как они должны гордиться ее дедуктивными навыками, логическим умом, дисциплинированным подходом к сдаче домашних заданий и тем, как хорошо она работает над групповыми проектами. Например, ее очаровали законы движения, и она превзошла всех в расчете скорости.
Нола раскрыла рот, Питер покраснел, мистер Хоссел еще сильнее воодушевился.
— Она была сверхкрасноречива, описывая электромагнитный спектр, — вскричал он.
— Мы родители Мэгги Равич, — напомнили они мистеру Хосселу.
Учитель почесал руки, поправил очки и продолжил:
— Хотелось бы, чтобы в классе было побольше таких учеников, как Мэгги. Меня впечатляет ее бесстрашие. Она не обращает внимания на ошибки. Это так необычно для молодежи. Они боятся, что их поднимут на смех. Вы же знаете этот возраст! Но Мэгги играет с идеей. Подбрасывает ее, чтобы вызвать дискуссию. В какой момент инерция становится импульсом?