– Рис на месте преступления – кошмар какой-то, – проворчала Люси. – Он каждый раз так счастлив, словно радуется чужой смерти.
Я не знала, как объяснить ей, что Риса когда-то почитали как божество смерти, так что смерть его не слишком удручала. Такими вещами вряд ли стоило делиться с полицией. Я сказала:
– Ты же знаешь, он без ума от старых фильмов.
– Это не кино, – отрезала она.
– Что тебя так выбило из равновесия, Люси? Я видала убийства и пострашнее, чем это. Почему ты так… встревожена?
– Погоди. Посмотришь – не станешь спрашивать.
– Может, ты мне просто скажешь, Люси?
Рис подошел к нам, сияя, как мальчишка июльским утром.
– Здрасте, детектив Тейт. В глазах девушки нет лопнувших сосудов и гематом нет, насколько я видел. Кто-нибудь знает, как она задохнулась?
– Вы осмотрели тело? – Голос Люси был холоден.
Он кивнул, все еще улыбаясь.
– Я думал, нас для того и позвали.
Она указала на Риса пальцем.
– Вас не приглашали на это шоу. Мерри приглашали, и Джереми, и Терезу, но вас… – она ткнула пальцем ему в грудь, – нет.
Улыбка померкла и оставила в его трехцветно-синем глазу только холод.
– Мерри должны везде сопровождать два телохранителя. Вам это известно.
– Да, мне это известно. – Она снова надавила пальцем, достаточно настойчиво, чтобы он слегка подался назад. – Но мне не нравится, что вы здесь болтаетесь.
– Я знаю, как себя вести, детектив. Я не трогал никаких следов. Я не путался под ногами ни у кого, начиная от ребят со «скорой» и заканчивая оператором видеосъемки.
Ветер усилился, стал задувать темные волосы Люси на лицо, так что ей пришлось вытащить руку из кармана, чтобы их пригладить.
– Ну так не путайтесь под ногами у меня, Рис.
– Что я такого сделал?
– Вам это нравится. – Она почти выплюнула последнее слово ему в лицо. – А это, черт побери, не то, что должно нравиться.
И она удалилась в сторону лестницы, ведущей к шоссе, к парковке и клубу, стоящему на небольшом мысу.
– Кто это погладил ее против шерсти? – спросил Рис.
– Ее здорово потрясло то, что там, наверху, что бы это ни было, и ей нужно было на ком-то сорваться. Подвернулся ты.
– А почему я-то?
Холод вступил в беседу.
– Потому что она – человек, а люди скорбят о мертвых. Они не получают удовольствия, тыкаясь в них носом, как ты.
– Это неправда, – возразил Рис. – Все эти детективы ловят кайф от своей работы, а патологоанатом – так точно.
– Но они не бродят по месту преступления, напевая песенки, – пояснила я.
– Иногда бывает, – резонно заметил Рис.
Я нахмурилась, пытаясь сообразить, как бы это объяснить ему попонятней.
– Люди напевают, или насвистывают, или рискованно шутят у трупов, чтобы преодолеть страх. Ты напеваешь потому, что доволен. Все это тебя не волнует.
Он взглянул на тело женщины.
– Ее тоже ничего не волнует. Она мертва. Мы могли бы поставить над ней оперу Вагнера, и ей не было бы дела.
Я коснулась его руки.
– Рис, ты не о чувствах мертвых должен заботиться, а о чувствах живых.
Он нахмурился, не понимая.
Холод подытожил:
– Не будь таким радостным на людях, когда ты смотришь на их мертвецов.
– Ладно, но я не понимаю, почему я должен притворяться.
– Представь, что детектив Тейт – это королева Андаис, и ей не нравится, что ты глумишься над мертвыми.
Я заметила, как по его лицу пробежала какая-то мысль, потом он пожал плечами.
– Я могу умерить свою радость в присутствии детектива, но все же не понимаю зачем.
Я вздохнула и посмотрела на Холода.
– А ты понимаешь?
– Если бы на этой каталке лежал кто-то из моих родичей, у меня возникли бы определенные чувства в связи с его смертью.
Я повернулась к Рису:
– Ну вот.
Он опять пожал плечами.
– В присутствии детектива Тейт я буду скорбеть.
– Хватит просто серьезности, Рис. – Я вдруг представила, как он валится на следующий труп с воплями и причитаниями. – Не переиграй.
Он ухмыльнулся, и я поняла, что он обдумывал как раз то, что я вообразила.
– Я серьезно, Рис. Если ты будешь выпендриваться, детектив Тейт может запретить тебе присутствовать на осмотрах места преступления.
Он вдруг посерьезнел; этот довод на него подействовал.
– О’кей, о’кей, я не буду. Ш-ш-ш.
Детектив Тейт окликнула нас, и ее голос пронесся по ветру, похожий на чаячий крик над головой. Она уже была на середине лестницы, и то, что ее голос донесся так ясно, произвело странное впечатление.
– Побыстрее. Не можем мы на это целый день тратить.
– Вообще-то можем, – заметил Рис.
Я уже брела по мягкому песку, направляясь к лестнице, и очень жалела, что надела сегодня туфли на каблуках. Так что я была не против, когда Холод предложил мне руку.
– Что можем? – спросила я.
– Тратить на эту работу целый день. Да хоть целую вечность. Мертвые никуда не спешат.
Я взглянула на него. Он смотрел на высокую полицейскую с отстраненным, чуть ли не мечтательным выражением.
– Знаешь что, Рис?
Он перевел взгляд на меня, приподняв бровь.
– Люси права. Ты на месте убийства просто кошмарен.
Он снова ухмыльнулся.
– И близко не так кошмарен, как мог бы быть.
– Что бы это значило?
Рис не ответил. Просто обогнал нас. Он-то высоких каблуков не носил. Я удивленно посмотрела на Холода.
– Что он хотел сказать?
– Риса когда-то именовали Повелителем Праха.
– А это что значит? – спросила я и споткнулась на своих каблуках, крепче вцепившись в локоть Холода.
– Прах – устаревшее поэтическое название тел. Трупов.
Я потянула его за руку, останавливая, и уставилась на него. Попыталась заглянуть в глаза сквозь преграду его серебристых волос и моих – красных, вьющихся у лица.
– Если сидхе называют повелителем чего-либо, это значит, что они обладают властью над этим чем-то. Так что это значит? Что Рис может причинить смерть? Это и так понятно.
– Нет, Мередит, я хочу сказать, что когда-то он мог поднять мертвецов, давно упокоившихся и остывших, и заставить их сражаться на нашей стороне.
Я продолжала на него глядеть.
– Я не знала, что Рис обладал такой властью.
– Теперь он ею не обладает. Когда было сотворено Безымянное, Рис потерял способность поднимать армию мертвых. Нам нет нужды больше в армиях для междоусобных битв, а сражаться такими средствами со смертными означало бы наше изгнание из этой страны. – Холод колебался мгновение, потом сказал: – Многие из нас потеряли свои наиболее сверхъестественные способности, когда было заклято Безымянное. Но я не знаю никого, кто потерял бы так много, как Рис.
Я посмотрела вслед удалявшемуся Рису: белые локоны развевались по ветру, сливаясь с белизной плаща. Он из бога, способного поднимать армии одной силой воли, стал… просто Рисом.
– Из-за этого он не говорит мне свое настоящее имя? То, под которым его почитали?
– Он принял имя Рис, когда потерял свою власть, и сказал, что он прежний умер вместе с его магией. Все, включая королеву, уважают его решение. На его месте мог быть любой из нас, отдавших большую часть себя тому заклинанию.
Я покачивалась на одной ноге, снимая туфли. Лучше я в чулках по этому песку побреду.
– Как вы заставили всех согласиться создать Безымянное?
– Те, что были у власти, пригрозили смертью всем противящимся.
Сама могла догадаться. Я переложила туфли в одну руку и снова ухватилась за локоть Холода.
– Я имею в виду, как Андаис удалось заставить согласиться Тараниса?
– Эта тайна известна только королеве и Таранису. – Он коснулся моих волос, отвел их от моего лица. – В отличие от Риса я не люблю так долго быть вблизи смерти и скорби. Я уже жду вечера.
Я поцеловала его ладонь.
– Я тоже.
– Мерри! – крикнула Люси Тейт с вершины лестницы. Рис уже почти поравнялся с ней. Люси скрылась из виду, Рис преследовал ее чуть ли не по пятам. Если можно назвать преследованием обычную походку.
Я сжала локоть Холода.
– Нам лучше поторопиться.
– Да, – согласился Холод. – Не доверяю чувству юмора Риса наедине с детективом.
Мы обменялись взглядами на этом продуваемом ветром берегу и заторопились к лестнице. Наверное, мы оба надеялись успеть прежде, чем Рис отмочит что-нибудь остроумное и совершенно неуместное. Но я не верила, что мы успеем.
Глава 22
Некоторые тела были в мешках для трупов: пластиковые коконы, из которых никогда не выйдет бабочка. Но мешков не хватило, и пришлось оставлять тела неприкрытыми. Я не могла оценить на взгляд, сколько их было всего. Больше пятидесяти. Может, сто, может, больше. Я не могла заставить себя считать, начать расценивать их как просто ряд предметов, так что прекратила попытки прикинуть. Я пыталась прекратить думать вообще.
Я попробовала вообразить, что вернулась ко двору и все это – одно из «представлений» королевы. На ее «маленьких представлениях» нельзя было обнаруживать неприязнь, отвращение, ужас и – самое худшее – страх. Того, кто не мог их скрыть, она нередко заставляла присоединиться к забаве. Но ее «представления» склонялись скорее к сексу и пыткам, чем к настоящим смертям, да и удушение не числилось среди пристрастий Андаис, так что это «неприятное происшествие» ей бы не понравилось. Наверное, она расценила бы его как напрасную трату материала. Столько людей, которые могли бы восхищаться ею, столько людей, которых она могла бы запугать…
Я представила, что моя жизнь зависит от того, сумею ли я сохранить непроницаемое лицо и ничего не чувствовать. Это единственное, что я смогла придумать, чтобы пройти между этими телами и не впасть в истерику. Если я хочу жить, то нельзя впадать в истерику. Я повторяла это в уме, как мантру: хочешь жить – не впадай в истерику; не впадай в истерику… И я смогла пройти вдоль страшных рядов тел, смогла смотреть на весь этот ужас и не закричать.