– Выбор сделали за тебя. Моя мать, она тоже была такой – несчастной, забитой и покорной. Мой отчим измывался над ней, а она терпела. Он бил и насиловал ее…
– А ты? – вырвалось у Шах непроизвольно.
– А что я? Мне было пять, у отчима была бейсбольная бита, которой он загонял меня под кровать, вынуждая молча слушать крики, стоны и неистовый скрип старых пружин.
– Как ужасно… Со мной такого не было, – покачала головой Шахерезада.
– Просто у тебя нет детей. Возможно, они посмотрели бы на твою жизнь иначе, – спокойно отозвался Холли-Билли. – Когда мне исполнилось семь, я решился защитить мать. Отчим взбесился, схватил со стола пластиковую вилку и воткнул мне в глаз. Он целые сутки не позволял матери отвезти меня в больницу. Я чудом выжил – из-за заражения пришлось делать операцию, половина лица сгнила заживо. Когда меня выписали из больницы, мать плакала, а отчим ухмылялся, он считал, что я получил по заслугам… В тот день я дал себе слово, что однажды уберу с его рожи эту чертову ухмылку.
– Ты его выполнил? – на автомате спросила Шах, понимая, что совершенно не желает знать ответ, но было поздно.
– Да. В пятнадцать. Тогда, в день рожденья отчим вознамериться сделать меня настоящим мужиком. Отвел в сарай, где держал в клетках шиншилл, достал приготовленного на убой зверька и дал мне свой нож. Он хотел, чтобы я взял эту маленькую, теплую тварь и содрал с нее шкурку живьем. Конечно, я этого сделать не смог. Отчим дико разозлился, вырвал у меня шиншиллу, чтобы показать, как надо действовать… Он на миг повернулся ко мне спиной, и я больше не ждал – разбил ему голову колуном для дров. Потом подобрал нож, распорол гаду глотку от уха до уха, сорвал с него лицо и отдал соседской цепной собаке, чтобы сожрала эту дрянь вместе с поганой ухмылкой… Навсегда. А на следующий день я отправился на кастинг Ласковых Игр.
Повисла напряженная, гнетущая пауза. Пораженная в самое сердце Шах попыталась разрядить обстановку. Вышло неумело, зато честно:
– У меня тоже была… шиншилла. Я очень любила ее, но однажды забыла закрыть клетку и она… выпала из окна.
– Какая жалость, – Холли-Билли выглядел абсолютно спокойным. Он склонил голову к плечу и, чуть заметно улыбаясь, пристально посмотрел на девушку. – Шиншиллы хорошие животные, они никому не делают зла. Ладно, уже холодает, пойдем спать.
Он бережно снял ноги Шах с собственных плеч и выбрался из ванной. Девушка проводила охотника туманным взглядом, но последовала не сразу. Услышанное камнем придавило к пластиковому дну. Вокруг было тихо-тихо. Жутко.
Безмолвие нарушил дроид. Он сгреб манипулятором вещи Холли-Билли и потащил их в хозблок. Второй робот попытался схватить полотенце, но Шах выбралась из все еще теплой воды, забрала, обмоталась, мелкими неуверенными шажками посеменила в спальную.
Охотник лежал на кровати, его обнаженное тело скрывалось под блестящим лиловым шелком. В этот раз Шах не стала стесняться, почти смело сбросила полотенце и выжидающе легла рядом. Холли-Билли придвинулся к девушке, поделился одеялом и… отвернулся к соседней стенке. Шахерезада долго прислушивалась к его дыханию, пытаясь понять, спит или нет, пока не бросила эту затею – дыхание не менялось.
Решив, что охотник все-таки уснул, девушка осторожно прижалась к его широкой спине, удобно устроив голову между лопаток. Тепло. Тепло и горько. Спокойствие мужчины она растолковала однозначно – безразличие. В голову полезли старые мысли о собственной никчемности, непривлекательности. Конечно, я для него просто пушистая кошечка… Она невольно потерла ноги друг о друга, и слово «пушистая» сразу приобрело обидный оттенок. Кошечка… или несчастная шиншилла, которую нужно спасать от живодеров. Маленькая, беззащитная тварь… не женщина. Нет!
Решив окончательно расстроиться и приуныть, Шахерезада тихонько погладила охотника по боку. «Точно не нравлюсь!» – сделала поспешный вывод.
– Да нравишься ты мне, нравишься, – с напускной грозностью неожиданно заявил Холли-Билли, легко разгадав мысли соседки. – Хочешь, проверь.
Не дожидаясь ответа Шахерезады, он взял ее руку и положил себе туда, куда надо… или куда не надо! И там было все – впечатляющая твердость, бархат кожи и заманчивый узор выпуклых вен под пальцами… Шах пискнула, попыталась освободить руку. Холли-Билли отпустил. Потом одним быстрым, почти неуловимым движением перевернул девушку на спину и сам навис сверху. Теперь она лежала под ним, раскрасневшаяся, с огромными, как плошки глазами… Он смотрел на нее некоторое время, блуждая взглядом единственного глаза по лицу, по груди по шее с бешено бьющейся жилкой, а потом заявил на полном серьезе:
– Прости, милая, но я так не могу. Ты так меня боишься! И пока ты будешь меня бояться, я буду чувствовать себя насильником. Вот, хоть убей! Твой страх меня с толку сбивает. Давай лучше просто спать…
Он сполз с нее и откатился в сторону.
В тот момент Шах охватили двоякие чувства. С одной стороны – облегчение и покой, а с другой – предательская, подлая досада. В кровь ядом сочилось возбуждение, неконтролируемое желание от сопротивления которому начинало колоть виски.
Шахерезада попыталась справиться с собой, урезонив подлый организм воспоминаниями последних событий собственной сексуальной жизни. То ведь были весьма удручающие события: нежеланный, навязанный секс, какое-то механическое, дежурное соитие, потерявшее всякую чувственность и романтику. Но какая романтика? Какой накал страстей? Пару последних лет Шах была уверена, что больше никогда не сможет воспылать желанием к мужчине…
Да и вообще, к какому еще мужчине? Ведь все свое возможное будущее она видела рядом с Жаком. А, значит, неприятный секс навсегда…
Как же резко все поменялось теперь, и от этого страшно! Холли-Билли прав, она боится его, всего происходящего боится! Нет больше привычной жизни, за полигоном она осталась, за стеной. И будущего вроде как тоже нет…
А что есть? Кровавые Игры, обрушенный балкон шестидесятого этажа, судейский люкс, отель-призрак и город-лес … А еще мужчина, полуангел-полудемон, с отношением к которому она так и не смогла пока определиться. И страшно, и притягательно. Сначала было только страшно – страшно до безумия, а теперь нет…
– Эй, чего опять не спишь? – окликнул через плечо Холли-Билли.
– Я сейчас, – Шахерезада принялась старательно жмурить глаза, – уже почти уснула.
– Молодец. Если с утра мой член тебе куда-нибудь упрется, мешая досматривать сладкий сон, просто скажи волшебные слова.
– Какие еще?
– Забыла? «Пошел ты на хрен, Холли-Билли»…
Дина вздохнула, медленно закрыла глаза, потом снова открыла – удивительная картинка не исчезла. В небольшой скрытой скалами низине, до которой они с Киллджо добрались по подземному переходу, цвел сад, и черный гладкий пруд отражал испещренное звездами ночное небо. Перед прудом стояла открытая беседка в восточном стиле, от нее растекались в стороны усыпанные гравием дорожки. В глубине сада, там, где стеной поднималась отвесная скала, ютился невзрачный длинный дом на сваях и с длинной верандой.
– Здесь безопасно? – на всякий случай уточнила Дина. Умиротворенный вид человеческого жилья почему-то не вызвал у зверолюдки доверия.
– Более чем, – успокоил ее Киллджо, и его Дина сразу ощутила себя немного спокойнее.
Охотник направился было к дому, но дорогу ему преградил коллега – коренастый, русоволосый, с черными, как колодцы глазами, парень. Лицо незнакомца от переносицы, через скулу и до уха пересекал свежий глубокий порез, скрепленный скобами из биопластика.
– Мотт? – сдержанно поинтересовался Киллджо. – Почему ты не отвечал на вызовы? На тебя напали?
– Да, – ответил второй охотник хриплым голосом заядлого курильщика. – Собак уложили, и меня порезали. Видишь? – он красноречиво указал на рану, улыбнулся, отчего по щеке его сползли несколько кровавых капель.
– Кто?
– Не видел. Со спины подошли, а потом будто вспышка – и хрясь! Если бы я не отскочил – полголовы бы отлетело!
– Ты видел нападавшего? – продолжил допрос Киллджо.
– Нет, – мотнул волосами Мотт, – вспышка была такая, что я чуть глаза не растерял, отступать пришлось – сбегать, если быть точным.
– Вспышки есть только у персонала, – задумчиво произнес Киллджо, а Дина тут же вспомнила гостеприимных слуг Сайскинга и подземную вагонетку.
– Ай, парень, не будь наивным! – разочарованно отмахнулся Мотт. – Все, что есть у персонала, вполне может перепасть и Претендентам. Я даже не удивлюсь, что вскоре они заявятся на Игры в охотничьих доспехах. Но, утверждать не буду – не видел я нападавшего и все тут!
– А маску зачем снял?
– Покурить хотел, не знал, что какая-то сволочь рядом ползает. Чертов сканер глючит второй день: то сигнал теряет, то ложные показывает. Хрень какая-то… Да, не суть, в общем. Предупреждены, значит вооружены, так ведь, Киллджо?
Мотт снова кроваво улыбнулся, болезненно шикнул, махнув на рану рукой. Потом, заметив Дину, опять оскалился:
– Ты зверушку поймал? Миленькая. Поделишься?
– Не лезь к ней, – отстранив зверолюдку себе за спину, холодно ответил Киллджо, и в голосе его проступил такой металл, что Мотт даже отошел на несколько шагов.
– Да брось, дружище! Не нужна мне твоя конфетка, у меня своих найдется. Пошли, лучше, отдохнем, посидим. Кстати, Фосса тоже здесь. Вчера пришел.
Он развернулся и направился к беседке. Дина принюхалась ему в след. Ветерок принес запах табака и алкоголя. Походка охотника на первый взгляд показалась какой-то неустойчивой, но зверолюдка была уверенна: весь этот раздолбайский флер – лишь напускное. Обычно звериное чутье не обманывало.
– Постарайся от меня далеко не отходить, – тихо подтвердил ее опасения Киллджо. – Будь рядом, поняла?
Дина кивнула.
По одной из дорожек они прошли к дому. Вместо того, чтобы подняться по ступеням вверх, на веранду, наоборот спустились в тень ее навеса. Там отыскалась едва заметная дверь. Киллджо открыл, вошел первым. Дина следом. Их встретил полутемный коридор с тусклыми, забранными в стальные решетки лампами. Пройдя несколько поворотов, охотник остановился перед еще одной дверью, постучал. Ему отпер человек.