Его тон был таким чертовски невозмутимым и одновременно властным, требовательным, что Шах на какой-то миг потеряла кураж, перестав сопротивляться. Она даже сделала несколько шагов вперед, но из глубины души, как цунами, поднялось возмущение.
– Ты учил меня поступать так, как хочу я, – прошипела сквозь зубы. – Я не хочу уходить и не уйду. Смысла в этом уже не вижу.
– Глупая, нашла время практиковать полезные навыки. Оставь меня тут и убирайся отсюда к черту, Шах! – кажется, железное спокойствие охотника дало трещину, а, может, он просто торопился, чувствуя, что мертвая хватка ловушки стала еще плотнее. Доспеху уж недолго осталось сдерживать ее.
Шах поймала его взгляд. Уставилась прямо в глаз, уверенная, как никогда, и какая-то возвышенно-обреченная, словно решившийся, наконец, самоубийца, будто герой-смертник, готовый погибнуть в зените славы и от того счастливый…
– Пошел ты на хрен, Холли-Билли! – ответила дерзко, громко и затряслась, как в лихорадке, потеряв контроль над нервами. – Я решила, я остаюсь…
Она метнулась к деревьям, стала бешено вцепляться в их упрямые ветви, пытаясь выломать хоть одну, чтобы использовать, как рычаг. Руки не слушались, и деревья не слушались – не отдавали. Плача от беспомощности, Шах отыскала, наконец, длинную толстую палку и, всхлипывая, поволокла ее к дороге. А там смертоносные жвала снова двинулись, обкрадывая еще на миллиметр жизни… Время…
– Шах, замри. Стой и замри. Не двигайся.
Голос Холли-Билли прозвучал пугающе тихо, но тон его поменялся, и девушка послушалась. Остановилась, до белизны в костяшках сжала палку.
Позади кто-то был. Кто-то смотрел ей в затылок, практически буравил взглядом череп. Ощущение чужого присутствия стало невыносимым, слишком невыносимым, и Шахерезада повернулась…
За спиной, на опушке леса стояла Богиня…
Шах плотно зажмурила глаза и вновь открыла, решив, что бредит в истерике. Галлюцинации…
Богиня не исчезла. Она продолжала стоять, освещенная солнцем, величественная и обнаженная. На ее коже тени древесных ветвей мешались с рисунком темных пятен, то ли оленьих, то ли леопардовых. В ее волосы вплелись золотые лучи света, а глаза с расширенными до невозможности зрачками скрывали ночную тьму. И была она женственна, словно сама Мать-Природа, и так же царственна и сильна. В волнах этой необъяснимой, но вполне ощутимой силы купалась ее свита – странные твари, лишь в некоторых из которых узнавались дикие зверолюды. Они выглядывали из-за деревьев, нюхали воздух и тихо ворчали, со злобой косясь на коварную сталь…
И Шах не удержалась. Ноги подкосились сами, палка выпала и откатилась в сторону. Рухнув на колени перед лесным божеством, она сложила в молитве ладони и зашептала, глотая слезы, словно безумная:
– Я прошу тебя, помоги! Спаси его и, если нужно, прими в жертву меня… Только помоги мне, я прошу, я умоляю!
Она никогда не молилась так искренне и так отчаянно ни Святому Протери, ни другим богам. Наверное, просто повода не было. А теперь повод появился… И явилось исходящее светом божество на грани реальности… И все это было уже неважно… Неважно…
Шах нервно вскинула голову, встречаясь с Ней взглядом. Лесная Владычица… Царица Зверей… а лицо, такое знакомое… уже почти неузнаваемое, но все же знакомое… И невероятная, крамольная догадка, озарив сознание, неудержимо сорвалась с губ:
– Дина. Это ты? Ты жива…
Богиня не ответила. Только ноздри ее чуть заметно дернулись, настойчиво втянули идущий от Шах запах. Царица в голове уверенно стирала все ненужное, но память все еще цеплялась за жалкие остатки воспоминаний о былой жизни.
– Дина! Это я, Шах! Ты помнишь меня? Ты слышишь?
Запах леса и запах крови… Пустота и тишина… И эта коленопреклоненная маленькая женщина у ног, как пушинка, как пыль… Кажется, она что-то кричит, молит… Как она смеет молить ее о чем-то, глупый и слабый человек! Дина величественно склонила голову, разглядывая трясущееся тело, заплаканное, бледное лицо:
– Кровь за кровь, око за око, клык за клык… Людям… – слова потекли через сомкнутые губы. Необратимые, решенные слова. Приговор всем им. Всему человечеству на ее земле. Зверолюдка замахнулась медленно, не торопясь, чтобы ударить наотмашь, швырнуть своей стае это жалкое, бессмысленно пищащее у ног существо… Потом взглянула на отброшенную палку. В голове, словно вспышка, мелькнуло воспоминание: такая же палка с ремнем на конце давит горло, а маленькие слабые руки – человеческие руки – обрезают его и даруют свободу. Эти руки, даже запах тот же… И губы разомкнулись, произнося. – Свобода за свободу.
Она не ударила – вместо удара указала на капкан. Стая поняла и принялась звать. Дружно, громко, хором настойчивых разноголосых звуков. И их услышали. Из глубин леса вышли существа – зверолюды, – от вида которых у Шах по спине потекли ручейки холодного пота. Огромные, как валуны, как заросшие шерстью-мхом холмы, они бесшумно двинулись к капкану и принялись разжимать его. Потянули в стороны стальные створы, заставляя металл подчиниться и сдаться. Они вытащили оттуда охотника, положили у края тропы и начали крушить побежденную ловушку. В повисшей тишине остался лишь один звук – скулеж разгрызаемого невероятными зубами, разрываемого могучими конечностями металла…
А потом Богиня побежала. Просто развернулась и понеслась прочь, легкая, свободная, отрешенная от всего и вся и в то же время пугающая, опасная, словно грядущая гроза. Стая последовала за своей Царицей. Звериные тени замельтешили, наполняя лес, и не было им числа…
Шах проводила зверолюдов взглядом, бросилась к охотнику. Тот уже поднялся на ноги и, пошатнувшись, прижал дрожащую девушку к себе.
– Испугалась, милая? Я тоже удивился. Сколько зверей, оказывается, на Хоппи. Я ведь, признаться честно, всегда знал, что их тут больше, чем положено, но это… Целый Ноев Ковчег. Умеют, же прятаться. Ну что ты, Шах, не плачь, – он погладил Шахерезаду по голове. – Спасибо тебе.
– Я не знаю, что это… Что происходит? Почему она такая? – девушку понесло, она путалась в словах, шмыгала носом, всхлипывала. Эффект от пережитого страха мог сравниться с алкогольным опьянением. – Эта девочка… зверолюдка, она была со мной на кастинге, на полигоне, а потом попалась Майло… Что она такое… Что они такое…
– Я не знаю, милая, не знаю, – Холли-Билли погладил девушку по спине. – На Играх сейчас черт знает что творится, и языческие богини древних лесов не самое большое безобразие. Хотя, Святому Протери происходящее наверняка бы не понравилось, да, Шах? – он усмехнулся, отстранил и весело потрепал Шахерезаду за плечи.
Она взглянула на него снизу вверх одуревшая и одновременно строгая, как учительница… такая нелепая. Но ее честный взгляд подкупал, а решительность льстила – уроки не прошли даром!
– Даже не думай отправлять меня домой.
– Я и не думал. Вот только как быть с границами Фантазии, к которым я хотел тебя отвести? – единственный глаз смотрел хитро, испытующе, словно была задана загадка, на которую нужно дать единственно верный ответ. И Шах нашла его. Вспомнив цитату из любимой в детстве книги, произнесла уверенно:
– Ты же знаешь, «у Фантазии нет границ».
Они шли в темноте, которую время от времени прорывали вспышки резервных ламп. Тогда на стенах проступали новые фрески – зверолюды, поклоняющиеся своей госпоже, космические корабли, бороздящие небо над Террой-2… И каждый раз, мешая рассмотреть, закрывала их тень Цернунноса в рогатой короне.
– Зверолюды. Почему их здесь так много?
– Прятались на полигоне, они могут быть незаметными, невидимыми, они хитры и коварны. Они ждали свою госпожу, и время настало, теперь они пойдут за ней до конца.
– Конца чего?
– Конца этого времени и начала нового… А я ведь знаю, кто ты, – сказал Цернуннос, будто невзначай, – твой отец поступил верно, отправив тебя на Игры.
– Знаешь? – в голосе собеседника не было особого удивления. Знает и знает. Пусть знает. – Тебе отец сказал?
– Нет. Сам догадался, по лицу и по прозвищу. Джозеф К…
– А что значит твое прозвище? – резко перебил собеседника Киллджо.
– Когда начались первые Игры, я в шутку назвался именем мифического Цернунноса – забытого бога Земли, возлюбленного богини-Прародительницы, Матери всего… А я ведь ученый! Мне не пристало быть суеверным. Но здесь, на Терре-2 все суеверия стали слишком схожи с правдой, – он снял свой венец и медленно водрузил его на Киллджо. – Я взял его с головы последнего завоевателя этой планеты – Пуласа, отца всех ракшей. Я носил его и верно служил своей уснувшей Царице, в надежде, что однажды она проснется, смилостивится и обратит взор на нас, людей. Я слишком долго ждал, я стал стариком, а она наконец возродилась. Теперь она юна и полна сил. Она готова стать Матерью нового мира и нового человечества. И ей нужен новый Цернуннос – Покоритель Зверей, Охотник, Защитник, Любовник, Единомышленник… И, похоже, на эту роль она выбрала тебя. Или ты и вправду думаешь, что ваше притяжение случайно…
– Это уже слишком, Цернуннос! Все это похоже на сумасшествие и фанатизм. Я пришел к тебе не за безумными сказками и не за полусгнившими мощами. Я пришел за зверолюдкой, которая доказала мне, что она не существо второго сорта, не животное. Я пришел сюда за девушкой, которая не должна становиться жертвой Игр. Я заберу ее и выведу за границу полигона, чего бы мне это не стоило.
– Жертва Игр… Хочешь, я расскажу тебе всю правду об Играх и их жертвах?
– Я представляю, зачем нужны Игры, не хуже тебя. Для укрепления и поддержки Президентской власти.
– Президентская власть и так крепка. Ты же знаешь сам, что выборы фиктивны, а власть передается по наследству от отца к сыну. Ты хорошо это знаешь, Киллджо. Мистер Президент все еще силен, как был силен и могуч его далекий предок, завоевавший эту планету для людей.
– Недостаточно силен. Из-за того, что олигархи пользуются критическим состоянием экономики и создают основной приток капитала, Господин Президент зависит от них. Он не может противостоять их беспределу открыто. Игры – хитрость, механизм сдерживания народного гнева и примирения масс с верхушкой.