Дина села на землю, выдохнула устало. Охотник опустился рядом, принялся отстегивать доспех, сбрасывать на землю испачканные кровью и землей пластины.
– Давай помогу, – Дина потянулась к его руке, но вместо нее непроизвольно коснулась щеки парня. Желание оказалось непреодолимым, неконтролируемым. Ей просто хотелось дотронуться и убедиться, что он рядом… что все происходящее не сон.
Киллджо улыбнулся ей. В нем всем было прежним – напряженное спокойствие никуда не исчезло, лишь немного разгладилась складка меж бровей.
– Устала? – он поймал руку девушки и накрыл ладонью.
Ярко мигнул передатчик. Засветил экраном.
– Киллджо, ты еще там или уже вернул гаджет законному владельцу? – раздался из динамика голос Холи-Билли. – О нашей встрече не забыл?
– Я тут, – прозвучало в ответ. – О встречи помню, но вовремя не уложусь, уж извини. Опаздываем.
– Ничего, мы подождем. Я не один, в приятной компании так что…
Дина прислушивалась к словам, доносящимся с другого конца линии. «Не один»… Словно картинка из сна в памяти всплыл момент с освобождением охотника из капкана. Кажется, находясь под властью Царицы она отдавала такой приказ… а еще… Еще она видела ту девушку, что была с ней в начале игр – Шах! Значит, жива? Жива…
– Можем немного передохнуть. Нас дождутся, – голос Киллджо оторвал Дину от воспоминаний.
– Ты уверен?
– Да. Двигаться по полигону будем быстро, так что лучше отдохнуть сейчас. У нас час, советую потратить его на сон…
Киллджо. Он до последнего старался быть невозмутимым, но блеск глаз выдавал. Адреналин уже затопил спокойствие, выплескиваясь в кровь всполохами огня. И Дина сидела перед ним обнаженная, исцарапанная, перемазанная кровью чужой и своей… такая соблазнительная… Ее рука в его ладони казалась раскаленной. В ее зрачках тонули зеленые блики от проступившей на белых корнях Древа росы…
– Давай потратим его на что-нибудь другое, – произнесла она тихо и прикрыла глаза в ожидании поцелуя.
Зеленый сумрак. Бледный свет, и губы касаются губ. Сперва легко и невесомо, а потом все настойчивее. Они и так слишком долго ждали, списывая произошедшее в убежище на змеиный дурман… А теперь этот «дурман» заполнял легкие, отчего становилось тяжело дышать. Казалось, что каждый новый вдох сильнее и глубже предыдущего, что сердце с каждым ударом бьется все быстрее и громче и звук его перерастает в гул камнепада…
Впервые в жизни Дине захотелось стать покорной и слабой. Ведомой. Просто отдаться мужчине – распластаться, раскинуться перед ним на земле, позволить делать с собой все. Ни в этом ли суть доверия?
Пальцы подрагивали, пока она помогала парню избавиться от одежды. Она трепетала, ощутив на себе приятную тяжесть мужского тела, и твердость его и тепло. Короткая острая боль не напугала, напротив, отозвалась в каждой клеточке жгучим импульсом. Она ведь никогда не мечтала о таком… Много всего было подслушано в глупых Идкиных россказнях про людей, но про то, как это – быть с человеческим мужчиной по любви, речи не шло никогда.
Впервые в жизни Дина позволила себе быть доверчивой и нежной, страстной и искренней в своих порывах, тонуть в горячих поцелуях и двигаться в такт, чтобы тела сливались, будто в танце. От безумного коктейля из нежности и страсти кружилась голова, ладони плыли по разгоряченной коже партнера… Нет, не партнера – возлюбленного! Теперь Дину не испугало бы и такое слово.
Она стонала, не слыша собственного голоса. Ощущение реальности покинуло зверолюдку. Остались лишь Киллджо и его движения. Резкие, сильные, напористые, немного грубые. Он ведь тоже ждал этого момента очень долго. Нестерпимо долго! Он заполнил все пространство вокруг зверолюдки – своим дыханием, своим запахом, жаром тела, грохотом сердца, – и теперь желал заполнить всю ее изнутри…
Дина стиснула его бедрами, впилась в спину ногтями, чувствуя, как огонь переполняет ее, выплескивается внутрь и растекается по всему телу, пронзая до кончиков пальцев острыми почти болезненными всполохами, переходящими в сладкую, тягучую негу. Губы девушки приоткрылись сами, чтобы прошептать:
– Киллджо…
– Назови меня по имени.
– Джозеф! Джозеф… Ты унес меня на небеса…
Эпилог
Восемь месяцев спустя
Шах
Шах опустилась на сиденье машины и прикрыла глаза. Вот уже почти год прошел, а она никак не может выбросить из головы эти чертовы Игры! Их последний день и последний миг, когда она, стоя за стеной полигона, смотрела в глаза охотника, желая спросить – встретятся ли они когда-нибудь еще… там, в другой жизни, на другой стороне? Она очень хотела спросить, но так и не решилась.
А потом все было быстро. Бешеная спешка, песок и резиновая лодка, натужно шуршащая по этому песку. Им с Диной пришлось грести по очереди, бороться с волнами и ветром, прежде чем заработал встроенный в ушлое суденышко робонавигатор и подключил мотор. Это означало, что они покинули пределы Хоппи, и Игры закончились для них навсегда.
«Навсегда – какое страшное слово» – думала Шах, пытаясь отыскать ответ в монотонном шуршании мотора. Она бросала взгляды на притихшую и усталую Дину, и не решалась поделиться со зверолюдкой пугающими мыслями. То, что она подслушала ненароком в разговоре охотников, успокаивало мало – «теперь остров зачистят… от греха подальше уберут всех выживших игроков… думаешь, охотников тоже… думаю, тоже – лишние глаза никому не нужны… формальность» Формальность – последнее услышанное слово – оставляло надежду, но без прямого контекста все равно оставалось слишком слабой зацепкой для того, чтобы думать, что все закончится хорошо. Все и для всех…
Добравшись до большой земли, девушки действовали согласно полученным инструкциям, главной из которых было никому и ни при каких обстоятельствах не заикаться по Игры. Если что встретится на пути – полицейский патруль, спасатели, спецслужбы – они должны были назваться туристками-«дикарями», что отдыхали на мысе Эва и случайно заблудились в открытом море…
Много всего случилось потом… разного… Много мыслей было, воспоминаний, сожалений и тревог. Боясь и надеясь, Шах полностью ушла в работу, и теперь она ехала на важную встречу. Это был первый раз за долгое время, когда она не думала об Играх.
Шахерезада сидела перед ним, понимая, что сейчас решится ее судьба. И все же она настроилась решительно. Встав рано, выпила крепкий кофе, приняла душ, надела купленный вечером костюм – неброский, но дорогой, – даже по щекам себя побила. Она была готова. Она верила в себя и в собственную удачу…
– И как вам удалось выжить, ума ни приложу?
– Я старалась.
– Старались… Местный ювелирный рынок суров и жесток. Возить ресурс с Земли дороговато для такого мелкого производства, – мужчина по другую сторону стола сцепил пальцы и поместил на них квадратный подбородок.
– Мы не возили, скупали лом и б.у. – честно сказала Шах, не отводя взгляда от бесцветных глаз собеседника.
– Лом. И что же бирюльки из лома хорошо шли?
– Неплохо, наши изделия нравились клиентам, – пожала плечами девушка. Страха не было. Волнения тоже. Она просто отвечала на вопросы, что ей задавали. Отвечала честно – как есть.
– Так уж и нравились? – а мужчина все еще пытался провоцировать. Конечно, он не унижал ее напрямую, но скрытая в тонких губах насмешка то и дело мелькала, вытянутая из напускного спокойствия колкими фразами, призванными убедить Шахерезаду в ее никчемности.
– У меня хорошие мастера.
– У меня тоже. А еще у меня лучшие дизайнеры. А у вас с этим как?
– Обходились, – уклончиво ответила Шах, но, под требовательным взглядом Карла Лонси, генерального директора крупного ювелирного бренда, призналась. – Дизайн я придумывала сама.
– Ах, вот оно что. Вы еще и дизайнер! – Лонси, наконец, позволил себе расхохотаться. – Это забавно, правда. Я, конечно, за поддержку мелкого бизнеса, но… Кстати, чего вы хотели лично от меня?
Хотела… Да, Шах почти месяц ждала этой встречи!
– Я хотела бы вашего покровительства, а именно – выпускать коллекции под вашим брендом. У меня качественная продукция, у вас оптовые поставки ресурсов. Ваше имя поднимет цену на мои изделия в несколько раз – прибыли хватит и мне и вам.
– Какое милое предложение, – от наглости гостьи в голосе Лонси четко проступили ноты раздражения, – и какое нереальное! Вы представляете, сколько подобных заводиков мечтает работать под нашим крылышком? Простите, но я человек деловой, даже нищим не подаю. Поэтому – сразу нет.
И, несмотря ни на что, она спокойна. Сердце бьется в привычном ритме, слова не путаются. Она уверена. У нее есть козырь, и она его выложит.
– Вы отказываете, даже не взглянув на мои изделия? Не похоже на решение делового человека.
– Что ж, показывайте, – нервный взмах руки отражает всю мощь пренебрежения к нахальной собеседнице. – Удивите же меня! Ну?
– Хорошо, – Шах спокойна. Она не торопится, не спешит, не нервничает. Она знает, чем все кончится. Пальцы с коротко остриженными, покрытыми бесцветным лаком ногтями открывают объемную сумку и вытягивают из недр белую бархатную коробку. – Взгляните…
Лонси тянет к себе коробку небрежно, чуть не бросает перед собой на стол. Вяло, нехотя скидывает крышку и застывает на несколько секунд. Он смотрит… смотрит… не может насмотреться. Он не в силах оторвать взгляда и не в состоянии поверить, поэтому осторожно, затаив дыхание подцепляет холеными пальцами аккуратную золотую цепочку, поднимает до уровня собственных глаз и снова смотрит… долго, неотрывно.
– Боже, кто сотворил это чудо? – произносит наконец, и голос его дрожит. Сложно поверить, что такие властные, решительные мужчины могут плакать от восхищения. Лонси и не плачет, но глаза его округлены до предела и влажно блестят.
– Мои мастера. Дизайн мой, – коротко и спокойно комментирует Шах. Победа близка и обещает быть триумфальной. Ей приятно. Черт возьми, как приятно! Но она держит себя в руках. Спокойствие – лучшее украшение для победителя.