— Приятное, да? — спросила она, сев на диван рядом со мной, хотя напротив стоял другой.
Она устроилась поудобнее, словно кошка, вытянув в мою сторону изящные босые ноги с бледно-розовыми ногтями. И как я мог думать, что ей почти пятьдесят? Тридцать, не больше.
— Что? — спросил я.
— Вино.
— Да, — сказал я, хотя на вкус оно напоминало уксус.
Все-таки надо было принести что-нибудь поприличнее, что-нибудь такое, что мы могли бы как следует обсудить. Было ясно — эта женщина знает, чего хочет.
В кухне гремел посудой Вон, создавая ободряющий фон для нашей беседы.
— Чем вы занимаетесь? — спросила она. — Вон никогда не рассказывал.
— Аналитикой в городском совете.
— Просто дух захватывает! — рассмеялась она.
Я облегченно вздохнул, почувствовав ложь в ее словах. Ей была свойственна ирония. В такую женщину можно влюбиться, подумал я. Даже трахать ее было незачем — мне уже хотелось на ней жениться.
— Кто-нибудь будет кофе? — крикнул Вон из кухни.
— Да, пожалуйста, — ответила Одри.
Она откинула голову на подушки, открыв шею и еще большую часть своего восхитительного декольте. Мне хотелось провести языком ей за ухом, а потом ниже, между грудями, сдвигая навязчивую ткань.
— А вы? — спросил я. — Чем вы занимаетесь?
— Работаю в социальной службе, — ответила она.
Все навыки в ведении бесед вдруг куда-то делись, — скорее всего, виной тому было охватившее меня возбуждение: кровь отлила от мозга, устремившись к более жизненно важным частям организма. Да и вообще, какой смысл во всем этом разговоре? Уж точно надо поскорее его закончить и отделаться от Вона, чтобы потрахаться. Причем ей этого хотелось не меньше, чем мне.
Едва возникла подобная мысль, я понял, что нужно что-то делать.
Я кашлянул и встал. Она удивленно посмотрела на меня.
— Гм… э… можно воспользоваться вашим туалетом?
Она облегченно улыбнулась:
— Конечно. На второй этаж по лестнице. Боюсь, тот, что внизу, временно не работает.
Я неуклюже поднялся наверх. Взглянув налево, я увидел спальню Вона, чего, честно говоря, предпочел бы не видеть, — бледно-серые стены, дальняя оклеена яркими однотонными обоями. Как там это называется — «особенная стена»? Голова бы разболелась, доведись мне тут спать.
А вот и туалет. Естественно, мне вовсе не было туда нужно. Я просто ждал ее.
Я прикрыл дверь, глядя на аккуратную бежевую плитку и гадая, как давно Вон ее положил — недавно, судя по едва заметному запаху шпаклевки, — и на блестящие хромированные краны, наверняка стоившие небольшое состояние.
«Одри, Одри», — подумал я, словно мог заставить девушку подняться по лестнице, используя ее имя как заклинания.
Я взглянул на аккуратно расставленные на подоконнике туалетные принадлежности, все без исключения мужские: шампунь, гель для душа, бритва и какая-то чудовищная фирменная пена для бритья, окислившаяся у основания. Никаких дорогих профессиональных шампуней, никаких духов, никакой косметики.
Снова открыв дверь, я пересек коридор и вошел в спальню Вона. И опять-таки она оказалась полностью мужской. В углу даже стоял тренажер, вид которого вызвал у меня смех. Я представил, как Вон занимается на нем до седьмого пота, накачивая мускулы на животе. Хотя вряд ли он вообще им пользовался.
Значит, прелестная Одри еще сюда не переехала. Впрочем, и бывала она в этом доме нечасто, иначе здесь уже появились бы какие-то ее вещи, а я не видел ни одной. А вдруг, подумал я, в каком-нибудь ящике у Вона лежат ее трусики, может быть, какие-нибудь особенные… Которые она надевает только для него, только когда собирается с ним потрахаться?
— Все в порядке?
Одри стояла за моей спиной. Я не слышал, как она поднялась по лестнице.
— Все отлично, — улыбнулся я, поворачиваясь к ней.
— Что вы делаете? — прямо спросила она.
— Хотел узнать, переехали ли вы сюда, — ответил я, выбрав правду.
Если бы сюда поднялся Вон, я бы сделал какое-нибудь замечание насчет обоев. Но пришла Одри, и валять дурака не было никакого смысла. Она пришла, потому что я ее позвал, дал понять, чего от нее хочу. И вот она здесь, рядом со мной, совсем близко, даже ближе, чем требуется.
— Могли бы просто спросить. В любом случае — нет, — тихо сказала она.
Грудь ее тяжело вздымалась от одышки.
— Почему же? — поинтересовался я, делая маленький шаг в ее сторону.
Она отступила назад. Ах, значит, еще слишком рано? Я поторопился? Надо бы вести себя поосторожнее, помягче, чтобы ее не напугать. Она стоила любых усилий, стоила того, чтобы ее добиваться.
— У меня есть жилье, — сказала она со странным выражением на лице.
Это был явно не ответ. Зачем она регистрировалась на сайте знакомств, если не хотела серьезных отношений? Ведь все женщины хотят партнера с домом, куда можно переехать, замужества, детей? Если только она не искала чего-то другого. Если только она не искала просто секса.
Я снова посмотрел ей в глаза и не отвел взгляд.
Она не двинулась с места.
Ага, сопротивляется! Мне это понравилось. Мне нравилось иметь дело с достойным противником. Я ободряюще ей улыбнулся.
— Одри, куда принести кофе?
— Иду! — крикнула она, не сводя с меня глаз.
Голос ее звучал ровно, словно у робота, выражение лица невозможно было прочитать. Привлек ли я ее? Хотелось ли ей, чтобы я ее поцеловал? А если я ее поцелую — что она станет делать?
— Вы…
— Что? — прошептал я, облизывая губы. — Что — я?
— Вы чертовски странный человек, Колин, — ответила она, повернулась и спустилась по лестнице, ни разу не оглянувшись.
Ах ты, Вон! Сейчас я с радостью бы его убил. Я бы схватил его за горло и придушил. Если бы нас не прервали, она наверняка была бы моей. Она хотела меня.
Я пошел следом, ощущая в воздухе ее запах. Она была так близко. Как же мне хотелось, чтобы она уступила! Но, возможно, в следующий раз согласится. Только бы застать ее одну, найти повод с ней встретиться…
Она вернулась на кухню к Вону. Они о чем-то перешептывались, и я напряг слух, думая, что она может сказать что-то полезное — будто она ни с того ни с сего повела себя не так, как следовало бы, будто на нее вдруг что-то нашло, — но ничего такого не услышал. Просто приглушенный разговор двоих, пытающихся не ссориться, когда их могут подслушать другие.
Откинувшись на спинку кожаного дивана, я выпил еще вина. Через десять минут я извинился, вызвал такси и уехал. Вечер оказался не столь занимательным, как я надеялся, к тому же возникла очередная дилемма: сперва мне хотелось женщину, потом я понял, что женщина мне вообще не нужна, а потом стало ясно, что я снова ее хочу, но на этот раз не любую, а только одну. Только Одри.
Час спустя в одиночестве собственного дома, разрядив наконец сладостное напряжение, уже казавшееся невыносимым, я начал думать, как мне ее завоевать. Смогу ли я сделать так, чтобы она перевела взгляд с Вона на меня? И что нужно сделать, чтобы она меня захотела?
Ночью я просыпаюсь. Естественно, мне снилась Одри. Она была здесь, в моей комнате, и Вон тоже, судя по всему, для того, чтобы раздеть ее для меня. Я лежал навзничь на кровати, прикрыв лишь лодыжки. Вон привел ее ко мне, словно ценную добычу, словно приносимую в жертву девственницу, и в ответ на мой разрешающий кивок начал постепенно снимать с нее одежду. Она стояла неподвижно, и лицо ее не выражало ничего, кроме бесконечной скуки, — вряд ли это можно назвать как-то иначе. Она смотрела прямо на меня, но глаза ее словно не видели. Она здесь потому, что у нее нет иного выхода, а не по собственной воле. Мне не нравилось, когда кого-то к чему-то принуждали силой, но само ее присутствие неудержимо меня возбуждало.
— Одри, — проговорил я во сне, но даже тогда она не взглянула в мою сторону.
Вид у нее был угрюмый и усталый, словно у капризного ребенка, которого оторвали от игры и заставили заниматься работой по дому.
Вон стянул с нее колготки — колготки, не чулки, конечно же не чулки; как я мог представить нечто столь притягательное на ее прекрасных стройных ногах? — и по очереди поднял каждую ее ногу, словно подковывающий лошадь кузнец, снял нейлон со ступни и отложил колготки в сторону, словно сброшенную кожу.
Она осталась в бюстгальтере и трусиках, никак друг к другу не подходивших, — бюстгальтер серый, с дырой в кружевах, а трусики большие и черные. Одетая, в кухне у Вона она казалась, возможно, не умопомрачительно красивой, но, вне всякого сомнения, сексуальной. В любом случае она была достаточно привлекательна, чтобы возбудить во мне страсть. Но сейчас, во сне, все потускнело. Ее каштановые волосы уже не падали сверкающими волнами на плечи — они приобрели коричневатый оттенок и висели тощими космами. Лицо ее посерело, глаза стали грязно-голубыми. От былой привлекательности не осталось и следа.
Вон не мог остановиться, хотя мне этого и хотелось.
«Хватит, Вон, — думал я, — прекрати, наконец. Я не хочу видеть остального».
Но он продолжал, словно автомат, следовавший некой программе, которую нельзя было завершить досрочно.
В полусне, все быстрее двигая рукой под одеялом, я с глухим стоном наблюдаю, как Вон снимает серый нейлон и черный хлопок со своей ко всему безразличной подружки. Голая она выглядит еще хуже. С обвисшей кожей, торчащими меж ног пучками седых волос; даже колени ее распухли и покрылись родинками. Но несмотря на все это, несмотря на то, что она находится сейчас где угодно, только не голая в моей спальне, я задыхаюсь от оргазма и, чувствуя, как замирает сердце, лечу в пропасть. Я будто гляжу в бездну и вижу, как она смотрит прямо на меня.
После вечера в обществе Одри и Вона я проснулся поздно. Я лежал, глядя на проникающие сквозь щель в занавесках лучи солнца, вспоминал прошлые вечера с быстро иссякавшей бутылкой виски и размышляя, не пора ли обратиться за советом по поводу моих проблем. Что же касается мастурбации — благодаря тому сну, или кошмару, когда я дрочил над затянувшимся и все более жалким стриптизом Одри, я уверен, что смогу воздерживаться самое меньшее неделю. Не слишком-то приятно посреди ночи менять простыни и принимать душ из-за того, что перепачкался, словно подросток. И это понимает даже мое подсознание.