Он отхлебнул остывающий кофе. Свою чашку я уже осушила за пару глотков.
— Выбор уйти из жизни?
— Да. Выбор уйти из жизни — по той или иной причине. Возможно, из-за апатии или в знак мятежа. Кто знает — вдруг мы имеем дело с чем-то похожим?
— Мятежа? Против чего?
— Не знаю. Вероятно, это лишь побочный эффект экономического спада — депрессия, отчаяние. Или в нашем обществе есть нечто такое, с чем они не желают иметь дела. Так что, может, вы и правы — следует обратить внимание на медицину, социальные службы и тому подобное.
— У меня нет доступа, — сказала я. — Я уже пыталась.
— А в материалах дел ничего нет?
— Нет никаких дел, в том-то и проблема. Это не убийства, даже по большей части не смерть при подозрительных обстоятельствах. Это просто люди, которые умерли. Как только их забирает похоронная служба, полицию они больше не интересуют. Мы сообщаем родственникам, если удается их найти, — и все. Никаких записей не остается — в том просто нет смысла. Насчет тех, у кого были родственники, у меня нет почти никакой информации — интерес представляют лишь те, кто до сих пор не опознан.
Он нахмурился и еще сильнее наклонился вперед, внимательно слушая.
— Вы знаете, что это я нашла Шелли Бертон?
— В самом деле? Не знал.
— Я живу в соседнем доме, почувствовала странный запах. Я думала, дом пуст, но она все это время была там.
— Наверняка кошмарное зрелище, — заметил он.
— Просто ужасное. Она…
Я вдруг поняла, что чересчур разговорилась, поддавшись чужому интересу. Ведь передо мной сидел не кто-то, а журналист. Он мог даже записывать нашу беседу! Об этом я не подумала… Идиотка. Это могло стоить мне работы. Неужели я способна на такую глупость?
— Что? — спросил он. — В чем дело?
— О чем вы?
— Не знаю… Вы что-то вдруг забеспокоились.
В наблюдательности ему нельзя было отказать. Вероятно, это профессиональное — способность замечать нервозность собеседника, умение задавать существенные и несущественные вопросы, способность запоминать длинные фрагменты разговора, а затем слегка их изменять, чтобы казалось, будто собеседник действительно сказал то, что ты хотел от него услышать, даже если он этого не говорил.
— Мне нужно идти, — сказала я, вставая.
— Аннабель, подождите.
— Нет, в самом деле, спасибо вам за кофе, но мне надо идти…
— Мы сможем еще увидеться?
Я остановилась, наполовину надев пальто, и уставилась на него — слишком уж странно прозвучала его фраза.
— Зачем?
Он поднялся, преграждая мне путь к выходу.
— Я знаю, что для вас это важно, — сказал он. — Я не хочу никоим образом вредить вашей работе и не хочу доставлять вам неудобств. Что бы ни происходило, оно будет происходить и дальше. Мы должны попытаться убедить их, что нужно принять какие-то меры, а сделать это можно единственным образом — выяснив, что происходит на самом деле. Вы мне поможете?
Я прикусила губу. Он стоял слишком близко, и мне это не нравилось. Я чувствовала себя припертой к стене — во всех смыслах.
— Не знаю, что тут можно сделать, — ответила я. — Я уже все перепробовала.
— Самое сложное я возьму на себя. Мне нужны лишь данные — те, с которыми вы имеете дело каждый день. Я могу надавить на начальство, напечатав больше обо всех этих людях, и могу добыть эту информацию из других источников. Мне просто хотелось бы получить лучшее представление о том, кто они такие.
— А как же закон о защите персональных данных? — запинаясь, сказала я.
— После смерти закон теряет силу, — ответил он.
Похоже, он заметил мою неловкость, поскольку отошел в сторону, пропуская меня.
— Позволите, я провожу вас?
Я что-то пробормотала в ответ, и он вышел следом за мной на залитую ярким светом дорогу. На тротуаре толпились покупатели, и, хотя он шел рядом, нас то и дело разделяли.
— Послушайте, — сказал он наконец, когда мы свернули на широкую пешеходную улицу, ведшую вниз по склону холма к реке. — Мне действительно хотелось бы поддерживать с вами контакт. Вы — единственная из тех, с кем я говорил, кто воспринял случившееся всерьез. Я пытался подключить и своего редактора. Она согласилась начать кампанию, которая побудила бы всех поинтересоваться жизнью своих соседей, но мне до сих пор кажется, что речь идет о чем-то более зловещем, чем простое отсутствие общественного духа.
— Зловещем?
— Ну, вы поняли. В том смысле, что их убивают.
Остановившись как вкопанная, я повернулась к нему.
— Вряд ли их убивают, — сказала я.
— Вы и впрямь так не думаете?
— Нет никаких оснований предполагать, что их убили. В дома никто не вламывался… — Не считая соседнего, подумала я, вспомнив провалившееся внутрь кухни дверное стекло. — Никаких травм, никакого насилия. Они просто умерли.
— Возможно, они отравились медленнодействующим ядом, — сказал он, — или газом из бойлеров, или еще чем-нибудь.
— Слишком натянуто, — заметила я. — К тому же нет улик. Почему вы решили, будто их убивают?
Щеки его покраснели, он понизил голос, так что пришлось придвинуться ближе, чтобы его услышать.
— Может, и не убивают. Но кто-то явно в этом замешан. Не могли же они просто так взять и решить умереть?
— Почему бы и нет? Почти как ваши японские подростки.
Мы пошли дальше. У подножия холма мне оставалось лишь перейти дорогу к полицейскому управлению. Не хотелось, чтобы кто-то видел, как я разговариваю с журналистом, и я придумывала повод расстаться с ним раньше.
Сэм шел сгорбившись, сунув руки в карманы. Вид у него был задумчивый, словно он пытался найти какой-то решающий аргумент, который положил бы конец разнице во мнениях. Я остановилась на углу.
— Мне в ту сторону, — сказала я не терпящим возражений тоном. — Приятно было познакомиться.
— И мне, — ответил он.
Что такое? Неужели он так легко готов сдаться?
— До свидания, Аннабель. — Он крепко пожал мне руку; ладонь его была теплой.
— До свидания. Удачи вам.
— И вам.
Я посмотрела вслед Сэму, а потом повернулась и нажала кнопку светофора, дожидаясь зеленого сигнала.
В офисе не оказалось никого, кроме Кейт.
— Я думала, ты заболела, — сказала она. — Почему пришла?
— У меня раскалывалась голова, — ответила я, снимая пальто и вешая его на стойку у двери, — но сейчас все прошло.
Я села, включила монитор, ввела номер пользователя, пароль и дождалась, когда пройдут все необходимые проверки и можно будет приступить к работе. Как обычно, процесс занял целую вечность.
— Пойду поговорю кое с кем, — сказала я Кейт, которая смотрела в окно в состоянии глубокой задумчивости.
— Угу, — ответила та.
Фрости сидел у себя — дверь в кабинет была полуоткрыта. Я постучала.
— Вы сильно заняты? — спросила я.
Он поднял взгляд от монитора:
— Не настолько, чтобы вас не принять. Входите, садитесь.
Я опустилась на стул напротив его стола.
— Только что встретила вашего друга, — сказала я.
— Вот как?
— Сэма Эверетта.
Фрост рассмеялся:
— Я знаю Сэма еще с младенчества.
— Вам известно, что он интересуется теми трупами и пытается уговорить своего редактора раздуть из этого историю.
— И что вы ему сказали?
— Ничего, — быстро ответила я. — А что, собственно, я могла сказать? Ему следовало обратиться в отдел по работе с прессой, а не ко мне.
— Боюсь, там все как всегда: у отдела по работе с прессой свои планы, и, увы, наши трупы в них не входят.
Наши трупы? Неужели он наконец заинтересовался, причем серьезно?
— Вы знаете, что самый последний нашла я?
— Нет, не знал, — подался он вперед.
— Это была моя соседка. Потому я и начала разбираться, что к чему.
— О господи, Аннабель. Какой кошмар. Вы хорошо себя чувствуете?
Он говорил серьезно.
— Да, вполне, — ответила я. — Вот только запах вряд ли скоро забудется.
— Верно, — кивнул он. — Первый труп в своей жизни я увидел, когда мне было восемнадцать, я служил стажером в патруле. Я пытался подготовиться заранее, но на самом деле это невозможно. Я пошел в тот дом, соседи сказали, что не видели пожилую леди уже три недели. Я почувствовал запах, еще не дойдя до двери, а когда вошел… В общем, ничего хорошего там не было. Она лежала в постели, а когда тело наконец сдвинули с места, ее скальп, прилипший к спинке кровати, слез с черепа. Меня стошнило на заднем дворе.
— Меня не стошнило. Хотя, может, было бы лучше, если бы стошнило. Мне просто пришлось несколько раз принять душ. И выкупать кошку, которая извалялась в этой дряни.
— Брр.
— Послушайте, вам не кажется, что дело принимает серьезный оборот? Это уже двадцать четвертый труп, и наверняка скоро появится следующий. Вряд ли вы сомневаетесь в том, что многих мы еще просто не нашли?
— Да? — спросил он. — А с чего вы взяли, что будут еще трупы?
Я прикусила губу, не в силах скрыть разочарование, — еще мгновением раньше я полагала, что он на моей стороне в отличие от остальных, которые ничего не понимали. Но я надеялась, что хотя бы он что-то понял. Он знал, что от этой проблемы все равно никуда не деться.
— Вы же сами знаете, что будут, — сказала я.
Он посмотрел мне прямо в глаза:
— Если будет возможность, попытаюсь еще раз поговорить с кем-нибудь наверху. Хорошо?
Под «кем-нибудь наверху» он подразумевал руководство — начальника управления или одного из главных инспекторов. Впрочем, все они видели мою презентацию на оперативном совещании и у них имелись данные. Если это их не убедило, то не могло убедить уже ничто.
— Предоставьте это мне, — сказал он, давая понять, что разговор окончен.
— Хорошо, — ответила я. — Спасибо.
Я встала, собираясь уходить. Фрости уже смотрел на экран компьютера, и я задалась вопросом, помнит ли он вообще о тех пяти минутах, что занял мой визит?
Я ехала домой на автобусе, закрыв глаза и прислонившись головой к холодному стеклу. На работе я задержалась дольше обычного, пытаясь наверстать утренние часы. Тактическая оценка отставала от графика, но не совсем по моей вине — из-за сбоя системы в центральном управлении база данных оказалась временно недоступна.