Мама даже не пошевелилась. Потянувшись, я откинула одеяло и с трудом поднялась из кресла. На мгновение закружилась голова, я на негнущихся ногах проковыляла к окну и, отодвинув штору, выглянула на улицу. На стоянке внизу зияли свободные места. День был пасмурным, в небе висели серые тучи. Деревья на дальней стороне парковки покачивались — вероятно, от ветра.
Я вернулась в кресло.
В семь утра я спустилась вниз и вышла, миновав регистратуру, на свежий воздух. В месте для курения все так же толпились люди — интересно, те же самые? Заряда батареи в телефоне хватило ровно настолько, чтобы отправить сообщение Биллу и еще одно Кейт. Затем я снова поднялась в палату к маме. Ничего не изменилось.
Около девяти я пошла прогуляться по больнице. В коридорах уже царило оживление, по ним целеустремленно двигались люди. Санитары везли больных на каталках, родственники толкали инвалидные коляски, матери катили коляски с детьми. Забрела в кафе возле главного входа, но от запаха еды меня замутило, и я купила в киоске бутылку воды и пакетик леденцов. Пока хватит.
Я прошла по всему коридору, мимо амбулатории, мимо рентгеновского кабинета, до самого отделения онкологии и двустворчатых дверей в конце, а затем отправилась назад. В конце концов я сдалась и вернулась наверх в инсультное отделение.
В половине одиннадцатого наконец пришла женщина из паллиативной терапии — тоже медсестра, но в модных брюках, зеленом джемпере и толстом ожерелье. Похоже, уже стало ясно, что мама умирает. Изменился и звук ее дыхания — храп стал громче, а затем постепенно утих, сменившись размеренными короткими вздохами.
— Ее успокаивает капельница с морфием, — объяснила медсестра. — Сейчас она просто очень крепко спит.
— Долго она так пробудет? — спросила я.
— Трудно сказать. Может, день или два, может, меньше. Но недолго. Вам нужно кому-нибудь позвонить?
Я совсем забыла о двоюродной сестре, но какой смысл сообщать ей сейчас? Мы с ней не разговаривали много лет.
— Нет, — сказала я.
В конце концов она ушла. Прошло еще полтора часа. Формально наступило время обеда, так что я открыла пакетик с леденцами и положила один в рот. Я собиралась съесть четвертую конфету, когда в дверь коротко и резко постучали и вошли две медсестры в фартуках и перчатках.
— Мы переоденем вашу маму, — сказала одна из них, — чтобы ей было удобнее.
— Мне выйти?
— Пожалуй, так будет лучше. Мы недолго.
Я вернулась в помещение, куда меня привели посреди ночи. Телевизор в углу показывал какое-то ток-шоу, которого я раньше не видела. Сев, я безразлично уставилась в экран, думая о работе и о кошке.
Полчаса спустя я вернулась в мамину палату. Сестры ушли. Я снова пошла на пост — на этот раз целых три медсестры пили там чай.
— Простите, что побеспокоила, — сказала я.
— Ничего страшного, — ответила сидевшая ближе всего ко мне — та самая, что занималась мамой.
— Я подумала, может, мне съездить домой? Нужно покормить кошку…
— Конечно! — кивнула медсестра. — Заодно сможете принять душ и поесть. Если что, я вам позвоню.
Проходя мимо курильщиков, я низко опустила голову в надежде скрыть свое горе. Впрочем, я могла не беспокоиться — в их кругу царила атмосфера всеобщего веселья, несмотря на явное наличие среди них серьезно больных.
Я настолько сосредоточилась на тротуаре, что не замечала впереди человека, пока не налетела на него. Он повернулся и подхватил меня за локоть, не дав упасть в карман для машин «скорой» у главного входа.
— Прошу прощения. Я…
— Аннабель?
Удивленно подняв взгляд, я в замешательстве уставилась на него.
— Я Сэм, — напомнил он. — Мы с вами вчера встречались.
Вчера? Казалось, с тех пор прошли годы.
— Ах да, — сказала я. — Конечно. Извините. У меня был… Слишком долгий день.
— Все в порядке? — спросил он, кивая в сторону больничного входа.
— Моя мама… Упала у себя дома.
— Сочувствую. Как она?
«Она умирает», — подумала я, но слова застряли в горле.
— Без сознания, — наконец сказала я. — Еду домой.
Я повернула было в сторону парковки, не обращая внимания на острую боль в лодыжке. Все нормально, убеждала я себя, ничего страшного, нужно просто размять ногу. Потом вспомнила о хороших манерах.
— А вы? — спросила я. — Что вы тут делаете?
— Последние дни выдались по-настоящему безумные. А сейчас я просто жду такси, хотя, думаю, быстрее дойду пешком.
— Я подвезу, — вырвалось у меня. — Куда вам?
— В город, — ответил он. — На Китс-роуд.
— Не знаю, где это. Придется вам меня направлять, — сказала я, идя к парковке.
— Спасибо, — ответил он. — Воистину рад, что вы на меня наткнулись.
Я изо всех сил старалась идти ровно.
— Что с вами? Вы хромаете.
— Все в порядке, — сквозь зубы проговорила я. — Просто слегка подвернула лодыжку.
— Давайте помогу. — Он протянул мне руку.
— В самом деле ничего страшного.
Пожав плечами, он снова сунул руки в карманы пиджака. Впереди уже виднелась стоянка, вокруг которой медленно кружили автомобили, дожидаясь, когда кто-нибудь освободит место и туда можно будет нырнуть, прежде чем это сделает кто-то другой.
Нашарив ключи, я открыла дверцу и с облегчением опустилась на водительское место. Внутри было прохладно. Протянув руку, я отперла противоположную дверцу. До сих пор в пассажирском кресле не сидел никто, кроме моей матери.
Я завела двигатель и включила обогреватель на полную мощность, чтобы отпотело лобовое стекло.
— Эндрю Фрост говорил вам, что случилось со мной вчера? — спросил Сэм.
— Нет, — ответила я, — а что случилось?
— Звонок застал меня на работе, когда я уже собирался уходить. Звонила женщина, но голос ее показался мне странным… Каким-то далеким, не знаю. Так или иначе, она сказала, что есть еще один труп, и назвала адрес.
— И что вы сделали?
— Я проверил, что там.
— И?..
— Потом позвонил в вашу контору.
— Вы кого-то нашли?
— Да. В общем… Я нашел тот дом, заглянул в окно, а потом сообщил в полицию. Последние три часа я провел в больнице, пытаясь получить хоть какую-то информацию от работников морга, но человек, с которым я обычно общаюсь, оказался в отпуске, так что у них не хватает персонала, и никто, естественно, не желает говорить с репортером… В итоге я так ничего и не узнал.
— Что вы увидели, когда заглянули в окно?
— Немногое. Я увидел что-то вроде ноги, торчавшей из-за кресла. Собственно, я понял, что это нога, лишь потому, что на ней была домашняя туфля. Цвет был странный… в смысле, у ноги. А туфля была… темно-красная… с узором в виде белых снежинок…
— Что ж, — заметила я, — из вас получился бы прекрасный свидетель. Уверена, вас обязательно спросят, как выглядела туфля.
Сэм коротко рассмеялся:
— На ногу я старался не смотреть.
Похоже, у меня слегка приподнялись уголки рта, совсем чуть-чуть, поскольку Сэм сказал:
— Вам следует чаще улыбаться.
Подобие улыбки тут же исчезло с моего лица — и о чем я только думала? И что, собственно, он имел в виду? Казалось, будто он пытается со мной заигрывать, и при мысли об этом мне становилось не по себе.
Похоже, он заметил мою реакцию и замолчал. Лобовое стекло уже более-менее прогрелось, я включила фары и задним ходом выехала с парковки.
— Спасибо, что предложили подвезти, — наконец сказал он. — Моя машина на техосмотре. Мне должны были дать служебную, но не дали, а поскольку я все равно целый день в офисе, я решил, что это не так уж и важно. Сюда я приехал на такси.
Я его почти не слушала. Мы стояли на светофоре, ожидая поворота на ведущее в город шоссе.
— Что с вами?
— Гм? Ничего.
— У вас рассеянный вид.
— Я просто устала. Я всю ночь провела в больнице.
— Похоже, дело серьезное.
— Да, похоже. Сейчас еду домой покормить кошку и переодеться, а потом возвращаюсь назад.
— Мне очень жаль, Аннабель. Вам вовсе незачем было подвозить меня, я мог бы подождать такси…
— Все в порядке, не волнуйтесь. Порой приятно хоть с кем-то поговорить.
— Очень важно иметь хорошие связи, — сказал он. — Знаете, на своей работе я обзавелся многими добрыми приятелями. Главное, так построить отношения с людьми, чтобы они тебе доверяли. Люди не очень-то склонны доверять журналистам; даже если ты с ними мил и любезен, они думают, что ты просто хочешь вытянуть все интимные подробности их жизни, чтобы потом напечатать в газете. Не знаю уж, чем они считают «Кроникл»…
В центре города царило обычное для обеденного времени оживление. В небе висели серые осенние тучи. Светофор на односторонней улице, казалось, не переключался целую вечность.
— Но я работаю вовсе не так — мне, конечно, приятно, когда люди многое мне рассказывают, но им не понять, что информация обычно нужна весьма специфическая и из того, что они говорят, я в лучшем случае использую лишь несколько слов. Это только работа, ничем не хуже любой другой…
Поток машин вновь двинулся с места, и я выехала через центр города на другую его сторону, направляясь к району, где все улицы носили имена поэтов. Мысли мои были заняты совершенно другим.
— Впрочем, всегда легче, когда у тебя есть связи — люди, которые тебе доверяют и знают, что ты не выставишь их идиотами в газетной заметке. Мне просто нравится говорить с людьми, заводить новые знакомства… Наверное, вы заметили…
Мы ехали по главной дороге мимо улиц, названных в честь тех, кого я изучала в школе лет сто назад. Лонгфелло-драйв. Уордсворт-авеню. Китс-роуд…
— Следующая, — сказал он.
Я свернула налево. Мы ехали по широкой улице, вдоль которой стояли двухквартирные особняки с большими эркерами и ухоженными садами в окружении низких кирпичных стен. Начался дождь.
— Езжайте за этой голубой машиной, — сказал он. — Здесь.
Я остановилась. Дом был самый обычный, больше моего, с крыльцом. На мгновение мне показалось, что журналисты зарабатывают намного больше, чем я полагала, но потом сообразила, что, скорее всего, он до сих пор живет с родителями, как и многие молодые люди в наши дни, не имеющие возможности обеспечить себя жильем.