Юрик ел яичницу и прикидывал, стоит ли овчинка выделки. Дача, конечно, несомненный плюс. Но все остальное… Юрик вспомнил ночь и скорчился.
– Что такое? – вспорхнула из-за стола Ольга Михайловна.
– Яичница горячая, язык обжег, – сказал Юрик.
Ольга, думал Юрик, совсем не в его вкусе. Ему нравились женщины поопытнее, погорячее. А тут оказалась закомплексованная старшеклассница, только в морщинах и с возрастными жировыми складками на талии и обвисшим животом. Еще Юрик боялся, что Ольгин «вариант» обломается, как обломался Наташкин. Но сестры были слишком разные. Юрик это понял, еще когда лампочку вкручивал. К тому же у Ольги не было мужа. Тем более такого, как Петя. Только бы Наташка не влезла и все не испортила. Юрик посмотрел в окно на участок и еще раз мысленно согласился с самим собой – вариант «шоколадный». Он собирался жить на этой даче, тянуть со свадьбой как можно дольше, возить сюда баб, когда Ольга будет на работе, а потом жениться, как подарок сделать, потерпеть еще чуть-чуть и подать на развод. Потребовать продать дачу, потому что он в нее «вложился», и забрать половину денег. Половины, по его подсчетам, хватило бы на однокомнатную квартиру в Москве – Юрик уже поспрашивал в поселке и знал, что цены на сотку растут. Он давал себе год, максимум полтора на все про все.
Другой вопрос – как убедить Ольгу в искренности чувств и как выдержать этот год. Юрика уже передергивало от Ольгиного сюсюканья и стыдливого кокетства, а что дальше будет? Ведь с ней же спать надо… Не то что с Наташкой, по которой он иногда скучал. Даже прошлой ночью Юрик ловил в лице Ольги черты сестры, но, не находя, отводил взгляд. Еще удивлялся – родные сестры, а совсем не похожи.
Ольга решила, что им с Юриком нужно куда-нибудь уехать. Поменять обстановку. Уехать нужно было обязательно на море – пляж, солнце, вода… Ольга была уверена – из поездки они вернутся близкими людьми. Деньги были. Ольга копила, чтобы отправить куда-нибудь Ветку. Та вообще на море никогда не была. Вроде бы надо втроем ехать. А если дочь им будет мешать? Ольга никак не могла решить, как сделать так, чтобы и личную жизнь устроить, и материнский долг выполнить.
– Возьмите разные номера в разных концах пансионата, – сказала девушка в турагентстве, в которое обратилась Ольга, – вы друг друга и не увидите.
В Болгарию на Золотые Пески – давнюю мечту Ольги – поехали втроем. Ольга была возбуждена и все время волновалась. Взяли ли билеты, не забыли ли чего? Встретят их там или нет? Хороший ли будет номер? Близко ли море? Как будут кормить? Вета молчала. Юрик купил в аэропорту бутылку коньяку и «уговорил» ее за полет.
Как и было обещано турагентством, их поселили в разных номерах. Ольгу с Юриком в главном корпусе, а Вету – в домике с одинокой женщиной.
Вета быстро съедала завтрак и шла на пляж. Не на гостиничный, а дальний. Там никого не было – вход в море был неудобный. По камням. А ей там нравилось – можно было спокойно загорать без лифчика. Она лежала до обеда и шла в столовую. Остаток дня проводила или в номере, или на пляже. С матерью и Юриком ей не хотелось встречаться.
Как-то за завтраком к ней за столик подсел Юрик.
– Привет, – сказал он, и Вета почувствовала запах перегара.
– А где мама? – спросила она.
– Заболела, в номере.
Вета встала и пошла проведать мать.
Ольга лежала на кровати и стонала. Лицо было красным и опухшим.
– Что с тобой? – спросила Вета.
– Сгорела. Даже повернуться не могу. И лицо… Все болит.
– Ты бы к врачу сходила…
– Не надо, меня Юрик сметанкой мажет. И еду приносит. Он такой заботливый… Он очень хороший… А вот… – Ольга заплакала.
– Пройдет, – сказала Вета и вышла из номера. Она тоже заплакала. Мать даже не спросила, как у нее дела, что она делает.
Вета взяла полотенце и пошла на «свой» пляж.
– Вот ты где прячешься, – услышала она. Открыла глаза, щурясь от солнца. Перед ней стоял Юрик. Голый. Вета потянулась за лифчиком от купальника. Она испугалась.
– Не знал, что ты нудистка. Пошли купаться, – сказал он и пошел в воду.
Вета лихорадочно завязывала купальник.
– Ну что, познакомимся поближе? – спросил, вернувшись, Юрик. Он плюхнулся рядом на песок. Вета старалась на него не смотреть.
– Я пошла, – сказала она и стала собирать сумку.
– Да ладно тебе, не парься. – Он схватил ее за ногу.
Вета, потеряв равновесие, плюхнулась на песок.
– Пусти, придурок. – Вета набрала горсть песка в руку и бросила в лицо любовнику матери.
– Ах ты…
Вета бежала по пляжу, слыша, как он поливает ее матом.
Пока Ольга валялась в номере, Юрик не терял времени. Вета видела его с женщинами. Все время с разными. Но матери решила ничего не говорить. Пусть сами разбираются. Эта неделя показалась ей бесконечной.
Вета думала о том, что нужно что-то делать. Она не могла видеть вечно похмельного Юрика и мать с ошалевшим от счастья лицом. К тому же тетя Наташа названивала племяннице и требовала повлиять на мать и прогнать Юрика. Вета уже устала объяснять тете Наташе, что любовник из матери веревки вьет и, что бы она ни сказала – без толку.
Правда, Вета некоторое время посопротивлялась. Хамила Юрику, давила на мать. Но Ольга только мечтательно улыбалась, с любовью утюжа мужскую рубашку.
Съехала Вета после того, как Юрик лишил ее девственности. Мать была на работе, Вета вернулась из училища, а дома был Юрик. Вета сначала молчала, пока обедала, но он лез с разговорами. Спрашивал про тетю Наташу, дядю Петю. Про их жизнь с матерью.
– Я не хочу с вами разговаривать, – огрызнулась Вета.
– Придется, – не унимался Юрик.
– Не придется. – Вета встала, чтобы уйти из кухни.
Юрик преградил ей дорогу рукой, встав в дверном проеме.
– Пусти, – сказала Вета и попыталась проскользнуть под рукой.
Юрик спустил руку вниз по косяку. Она его толкнула. Юрик заломил ей руки за спину, вытащил в коридор, опрокинул на пол так, что Вета ударилась головой о тумбочку, и изнасиловал.
– Скажешь матери, хуже будет, – сказал он.
– Кому хуже? – спросила Вета. Она лежала на полу и удивлялась тому, что не плачет. Лежала абсолютно спокойная, внутренне собранная, равнодушная к себе. Она думала, что Юрик скажет: «Тебе хуже будет», – но он сказал:
– Твоей матери.
– И что ты можешь сделать? – спросила она.
– Вот что. – Юрик взял ногу Веты, она так и лежала, не чувствуя угрозы, обхватил большой палец и крутанул. Вета от вспышки боли потеряла сознание.
Когда она очнулась, Юрик смотрел по телевизору футбол. Вета, ковыляя, опираясь на пятку, кое-как вышла на улицу. Дошла до соседнего дома и села на лавочку около подъезда. В этом подъезде жила одноклассница Веты – Танька Иванова.
– Ветка, ты? – услышала она. Перед ней стояла Танька.
– Привет, – сказала Вета.
– Ты чего здесь сидишь? – спросила Танька.
– В травмопункт иду. Больно. Палец вывихнула.
– Ладно, пошли – доведу, – сказала Танька и взяла Вету под локоть.
У Тани, как у всех девочек из их дома, было два пути в жизни – в парикмахерскую или на панель… Этот дом. Таня считала, что во всем виноват дом, в котором она выросла. Он стоял перпендикулярно всем остальным домам на их улице, напротив уличной помойки. В этом доме, называвшемся в районе «пьяным», жили «неблагополучные» семьи. Перед ним была детская площадка – с качелями и горкой. Но туда не приходили играть дети из других домов – их не пускали родители, маленькая Таня, качаясь на качелях, видела, как мамы ускоряют шаг и тянут детей за руку. Быстрее, быстрее пройти мимо дома. Таня не понимала почему. Ей казалось, что они такие же, как все. Как их соседи снизу, напротив, из другого подъезда.
Отца у Тани не было. Ее маму чуть было не лишили родительских прав за алкоголизм. Еще у Тани был маленький брат – Костя. Таня его очень любила. Когда мать напивалась и начинала драться, она всегда лезла под материнскую руку – пусть лучше ей достанется, чем Косте. Она даже старалась побольше пустых бутылок собрать после школы и пораньше занять очередь в окошечко приема стеклотары, лишь бы мать на Костю не накинулась. Она учила брата прятаться – под кровать и подальше, чтобы мать не достала, или за шкаф и сидеть тихо-тихо.
Иногда, то реже, то чаще, к ним приходили строгие женщины – либо в милицейской форме, либо в красивых платьях. Таня им говорила, что все хорошо. Что они кушают суп и кашу, гуляют и носят чистую одежду, что мама о них заботится. Таня делала честные глаза и даже Костю научила смотреть на чужих теть не мигая, не отворачиваясь, улыбаясь. Тети кивали, открывали холодильник, шкаф, опять кивали и вызывали мать в коридор на разговор. Мать хватала Танин дневник с пятерками и совала в нос проверяющим. Женщины делали «последнее предупреждение» и уходили. Мать эти визиты отмечала с размахом. Но Таню с Костей в такие дни не трогала.
Однажды Таня, после того как пьяная мать сломала Косте руку, выбежала вслед за женщиной в милицейской форме и прямо на лестнице рассказала ей все: про пьянки, про мужиков, про побои, про бутылки, которые она собирает после школы, про сломанную руку брата. Женщина погладила Таню по голове, пообещала, что все будет хорошо, и прислала участкового. Уставший, с мешками под глазами участковый сделал «последнее предупреждение» и ушел. Вечером мать с помощью собутыльника отбила Тане почки и сломала ей два ребра. Таня тогда долго лежала дома – не могла ходить в школу. Костя все время плакал. Но Таня каждый день ждала ту женщину, которая пообещала, что все будет хорошо. Женщина все не приходила. Вместо нее пришла другая, сделала «последнее предупреждение» и ушла. После этого Таня решила никому никогда не говорить правды и не верить ни единому слову.
В школу Таня не ходила – бежала. Там было все хорошо. Там ее хвалили и жалели. Тане даже больше нравилось, когда ее жалели. Стоя в отдельной очереди за бесплатными обедами, она чувствовала себя не униженной, а избранной. Она считала, что ее кормят бесплатно, потому что она хорошо учится и заботится о брате, повариха всегда ей давала добавку, которую Таня перекладывала в найденную на помойке пустую банку и приносила Косте.