ится в нее снова.
Его очень удивило, что Тесса вот так вот сразу вышла на прямой разговор, даже не проверив вводные. Он покрутил огурец в стакане, раздробил зубами кубик льда. Нужно будет все-таки сознаться в авторстве рекомендательного письма. Эту историю он считал лишь легкой зыбью на гладкой дуге их общего будущего. Дуги — они повсюду. Считается, что прямая — кратчайшее расстояние между двумя точками. Чушь. Верьте геодезистам. Пространство искривлено. Как и земная поверхность. Не может между двумя точками быть прямой линии — ее вообще не может быть между никем и ничем. Все изогнуто или, если хотите, искривлено. Нет иного пути к единению. Нет иного способа описать его к ней любовь.
Сможет ли она выяснить, что письмо подлинное? Возможно. Такова жизнь. Непредсказуема. У Криса лежало двенадцать студенческих работ, в которые он еще и не заглядывал, две заявки на финансирование, из которых нужно было выбрать одну, лекция о Персее, которую он не дописал, и несколько собственных статей, к каждой из которых требовался лабиринт ссылок, примечаний и умственных усилий, а тут еще собрание комитета по обслуживанию зданий — он его прогуливал прямо сейчас, и встреча с попечителем вечером, вообще неведомо зачем. Всякий официальный хлам громоздился на столе, однако Крис прекрасно знал, что где лежит: он был наделен пространственным воображением и отменным умением ориентироваться, а также мог с почти фотографической точностью вспомнить если не каждый отдельный текст, то место, где этот текст находится в книге, как расположен на странице, — свойство, которое, по его собственному мнению, делало его отличным, но не выдающимся ученым. Выдающийся ученый вспомнил бы сам текст, Крису жилось бы куда проще, если бы он умел цитировать стих и номера строк по памяти. В этом смысле ему часто пригождалась Тесса. Он мог, к примеру, сказать: эта цитата про Персея из пролога о Парнасе? Даже если ей и не удавалось с ходу вспомнить латинскую цитату, она успевала ее найти, пока он сидел и продолжал расспросы, — то есть самому ему не приходилось отвлекаться. Очень, черт побери, полезно. Тесса всегда знала, какую строку он имеет в виду. Никто из студентов никогда не читал его мысли так, как Тесса. Просто телепатка. Тессапатка — так он начал ее называть. Он уже задействовал ее в написании целых трех статей.
Так, в половине третьего придет Лиам, еще один его докторант. У Криса двенадцать минут на то, чтобы придумать отмазку и смыться.
«Лиам, приношу свои извинения, возникли непредвиденные обстоятельства. Можем перенести встречу? Ответьте по мейлу». Это он нацарапал на листе бумаги. Подумав, добавил: «МОИ ПОЗДРАВЛЕНИЯ». Оторвал кусок скотча, приклеил записку к наружной стороне двери, собрал вещи и вышел в коридор. Запирая дверь, услышал шаги на лестнице.
— Я перепутал время? — спросил Лиам, мотая крупной головой. — Или пойдем на улицу? — Длинной белесой ручищей он придерживал замшевую сумку с никелированными пряжками — происхождение ее Крис без труда отследил: «Уолтерс» на Турл-стрит — какая оригинальная вещь, Лиам. Как занимательно.
Крис указал на записку на двери, потом себе на горло — мол, я заболел. Прошелестел:
— Голоса нет. — А потом сложил под щекой ладони, изображая сон.
— Очень сочувствую, Крис, — откликнулся Лиам; он успел подняться на лестничную площадку и теперь возвышался над Крисом на целую голову.
Крис похлопал его по плечу и зашагал вниз. Решил, что отыщет первое рекомендательное письмо, которое написал для Тессы, настоящее, его ей и предъявит. Надавит на Мартези, заведующего редакцией монографий «Оксфорд юниверсити пресс». Главное, доказать, что в Вестфалинге ей будет лучше всего, — тогда рекомендательное письмо утратит всяческое значение. И не станет она устраивать никаких разборок. Жизнь заскрипит в прежней колее, как всегда бывает, и прошлое останется в прошлом.
Во дворике ощущались полуденное тепло и покой. Крис чувствовал, как от вымощенной камнем дорожки поднимается теплый воздух. Бетани и Пол, в поварских халатах, болтали у входа в столовую, они помахали ему, изобразив на лицах бодрое довольство. Крис повернулся, вытащил сигарету и шагнул к Бетани, поварихе — она, как и он, была родом из Хэмпшира, — спросил, ездила ли она этой весной на родину.
— Пока нет, — ответила она. На лбу при этом появилась морщина, которой он раньше не замечал. — На Пасху собираюсь. В семействе большой обед наметили. И кто будет готовить, как вы думаете? — Она кивнула в сторону столовой, протянула Крису зажигалку. — Не любит мать, чтобы я без дела болталась.
Крис попытался вспомнить подходящую к случаю поговорку, но ничего не вышло. Вечный слуга? Что-нибудь про матерей? Дети таких-то? Скромное предложение?
— Ясно. А у меня, когда домой приезжаю, все наоборот.
— Оно и понятно.
— Мама болеет.
— Ох, бедняжка.
— Зато на побережье в этом году наверняка будет красиво, — добавил он.
Тут из дверей вышел Лиам и, улыбаясь, посмотрел, как Крис ведет беседу. Блин горелый. Бетани начала что-то отвечать, но Крис отвернулся и заспешил к выходу.
Вышел с территории колледжа, потом по Брод-стрит, оставил в стороне Крытый рынок, где царили на своих малых тронах мясник и флорист, и двинулся к дому под удлиняющимися послеполуденными тенями. Продуктивный день! Слишком он часто линяет от своих обязанностей, это уже становится небезопасно. Ведь Лиам далеко не первый. Тем не менее Крис чувствовал особую легкость, свободу от бремени повседневных преподавательских и административных забот. Бодро вышагивал по Ботли-роуд, будто проглотил тонизирующую таблетку. Купил в «Баттери» сэндвич, съел его, добравшись до дома, — вощеная обертка в жирных пятнах от майонеза шуршала в пальцах. Открыл окно, как всегда порадовавшись, что в раму вставлен свинцовый противовес, — тем же самым для него поначалу была и Диана — противовесом, который тянул вверх его работы, помыслы, стремления, а потом — это-то он понимал — ему полагалось стать противовесом, вот только Диану он потащил не вверх, а вниз, точно карман, набитый камнями, или жилет с шарикоподшипниками.
Похоже, теперь он проделывает то же самое с Тессой — прикладывает к ней силу, направленную вниз. Нет, Крис не согласен с подобным суждением. Марий и в антологиях малых поэтов-то почти не представлен; стишки средненькие, да еще и написаны почему-то хромым ямбом, а в корпусе сплошные пропуски и лакуны. От Вергилия и Овидия сохранились десятки тысяч строк, от Мария хорошо если сто пятьдесят. Тесса полагала, что один из его фрагментов — это первый литературный отклик на тему Дафны и Аполлона у Овидия, монолог, написанный, по всей видимости, от лица Дафны. Крис же видел тому единственное доказательство: ее собственную предвзятость. Кстати, в телефоне у Тессы был отдельный документ, где она записывала собственные впечатления от Дафны и Аполлона, очень личные гипотезы касательно того, почему ее так поразила эта сюжетная линия, что для нее значил этот отрывок, как он ее изменил, когда она впервые прочла его в подростковом возрасте. Год за годом она добавляла новые толкования, но не в жанре научных дебатов, а в форме летописи своего личного восприятия этого фрагмента в каждый отдельный период своей жизни. Перелистывая эти заметки, можно было отследить собственный ее психологический рост, развернутый во времени. Разумеется, если первое прочтение некоего отрывка так разбередило человеку душу, он заинтересуется первым литературным откликом на этот отрывок, буде такой существует. Отсюда ее интерес к Марию. А теперь она пришла к убеждению, что все его стихи просто блеск (включая совсем нечитабельную бредятину), и, более того, она мысленно связывала его с древним римским портовым городом Остией.
Крис ничего этого не видел. Доказательства неубедительные. А человеку вроде Тессы, с хрупкой психикой — никогда он не забудет, как она тряслась в щитовой в Эдинбурге за несколько секунд до того, как произвести настоящий фурор, — сквозь всю эту мешанину из ачтоесли и вдругможет недолго скатиться в бездну серьезных психологических проблем. Когда у тебя на руках этакие низкопробные малопонятные фрагменты стихотворений, чем больше ты над ними сидишь, тем старательнее вычитываешь в них несуществующий смысл. Крис уже видел такое, когда учился в аспирантуре в Кембридже. Джордж Бейл, который тогда был его близким другом и тоже обладал хрупкой психикой, зациклился на стихотворении «Culex», какой-то невнятице из «Appendix Virgiliana», подлинное авторство неизвестно. Давший стихотворению название culex, «муравей» на латыни, представлял собой насекомое, случайно убитое крестьянином и являющееся ему потом из загробного мира. Разумеется, не этот стишок довел Джорджа до нервного срыва, он скорее стал внешним проявлением внутреннего сбоя, потенциальным инструментом умственного распада, но Крис впоследствии корил себя за то, что так или иначе содействовал этому процессу. Джордж попытался покончить с собой. Теперь все с ним, понятное дело, в полном порядке. Выдающийся литератор. А что до «Culex», то на него, насколько Крису известно, Джордж больше ни разу и не взглянул. И все же воспоминание о разлапистом пятне крови на половице кембриджской квартиры Джорджа — Крис помогал его родителям вывезти вещи, пока тот отлеживался в больнице, — так и стояло перед глазами.
Подул ветерок, разметал несколько страниц по гостиной, хотя основные свои труды Крис, как правило, утяжелял кружками и блюдцами — все пресс-папье умыкнула Диана. Нет, несколько штук еще здесь. Аполлон и Дафна — подарок от Тессы, привезенный с летних каникул в Риме, когда он выбил для нее грант на поездки, к большому огорчению Лиама. Эта статуэтка удерживала на месте пачку переписки с библиотечным комитетом — Крис прекрасно знал, что директору Бодлианы решительно наплевать на его мнение. Накопившиеся протоколы заседаний, резолюции, неоднозначные предложения младших преподавателей Крису отсылали как председателю комитета, и они лежали под спудом, не требуя решительно никакого его внимания. Он был мастером по части нахождения синекур — еще одно качество, необходимое отличному, но не выдающемуся ученому. У выдающихся не было нужды гоняться за синекурами, они отказывались входить в комитеты и жили своей жизнью, и никто к ним с этим не приставал. Крис заметил, что на лбу, овеваемом ветерком, образовалась пленка пота, и вспомнил, что именно он ищет: настоящее рекомендательное письмо для Тессы.