— У тебя на руке… — начал он, но она отмахнулась.
Я лично участвовал в выборе темы ее диссертации, которая отличается недюжинной амбициозностью. Все началось с комментариев, касающихся природы власти и злоупотреблений ею в «Метаморфозах» Овидия, и выросло в разбор практически всего этого пространного текста. Речь идет об оригинальном исследовании взаимосвязи власти и традиции, — у этого проекта блистательное будущее, для его осуществления необходимы отличные профессиональные навыки и научный склад ума, которыми мисс Темплтон, безусловно, обладает; полагаю, работа ее станет важным шагом к осмыслению темы злоупотреблений в произведениях Овидия и позволит по-иному взглянуть на историю его изгнания.
Мисс Темплтон часто первой узнает о новых открытиях в нашей научной области. Помимо остроумия и целеустремленности, она обладает прекрасным характером и удивительным обаянием. Она станет ценнейшим приобретением для любой кафедры. Она последовательна, упорна и, насколько мне известно, верна избранному поприщу. Я числю ее среди лучших своих коллег — она талантливый педагог и замечательный ученый.
От всей души рекомендую вам мисс Темплтон.
Тесса осела на стул у обеденного стола, оставив распечатку на столешнице. Крис маячил неподалеку, руки у него подергивались.
— Пожалуйста, не кури здесь, — опередила она его.
— У тебя кровь идет, — не отставал он. — Дай мне… У тебя есть пластырь?
Крис довольно неуверенно продвинулся в глубь комнаты, а она вспомнила, как он нынче утром нянчил ее, похмельную, как позвякивал в баночке тайленол. Он думал, что тем самым ей помогает? Он и сам выглядел не лучшим образом — невыспавшийся, под глазами темные мешки.
— Крис, — сказала она. — Я знаю, что ты этого не писал.
— Это написал я.
— Правда? Сегодня днем? Вернулся к себе в кабинет и быстренько настрочил? В университеты, куда я подавала заявление, ты отправил совсем другое!
— Именно это я и хотел тебе сказать, — произнес он.
— Зачем ты так поступил?
— Потому что… — Он осекся, отвел глаза. — Слушай, я вообще-то хотел поговорить про ту сноску к статье, про то, что слово «любовь» все-таки употреблено в ироническом смысле…
— Слушай, сядь, пожалуйста, — попросила она срывающимся голосом. Увидела, как он дернулся. Не привык, чтобы ему отдавали приказы. Она постаралась говорить тише. — И перестань, ради бога, уходить от темы. — Эти слова она произнесла едва ли не нежно. — Вопрос-то простой.
Она проследила, как он делает шаг к столу, садится напротив.
— Потому что ты пока не готова, душенька Тесс, — выговорил он наконец, посмотрев ей в глаза. — Ты написала только десять из двенадцати глав своей диссертации, и даже эти десять требуют доработки. Ты слишком спешишь. Тебе нужно было четыре года для получения степени, а ты решила управиться за три. Я знаю, что в Принстонском, Калифорнийском и Лос-Анджелесском университетах ты не сможешь на основании диссертации написать книгу.
— И ты решил взять на себя…
— А заодно убедить Мартези, чтобы он принял ее для публикации в «Оксфорд юниверсити пресс», — перебил ее Крис, — но он говорит, что, пока не увидит текст нужного объема, откуда ему знать, насколько блистательно ты там все выстроишь. Я пытался ему объяснить, но он не стал слушать: хочет все услышать от тебя лично. Почитать с тобой вместе. Пойдем с нами в среду на коктейль в издательство. Или приходи ко мне за профессорский стол. Я его туда пригласил.
— Мне кажется, ты совсем уже краев не видишь, — ответила Тесса. Руку дергала боль, видимо, кровь так и не унялась. — И в результате совершил непростительный поступок.
— Непростительный? Почему?
Тесса на миг лишилась дара речи, потом осознала, что хватается за листки на столе как за последние приметы здравомыслия.
— Ты, — сказала она, вставая и сжимая письмо в кулаке, — единственный человек, в обязанности которого входит блюсти мои профессиональные интересы и способствовать моему научному росту, и ты свел на нет мои попытки найти работу, а ведь я рассчитывала на то, что ты объективно опишешь мои способности, я даже отказалась от своего права прочитать письмо, ты же воткнул мне нож в спину, а потом день за днем смотрел на меня так, будто ничего не случилось, а мне пришлось самой выяснять, до какого паскудства ты докатился.
Крис тоже встал.
— Я знаю, что для тебя лучше… — произнес он умиротворяюще.
— Ничего ты не знаешь! Ты псих!
— Вот уж чего нет, того нет. Тесса, пожалуйста, ну неужели ты не видишь, как прекрасно все для тебя складывается? Не надо этих «непростительных».
— А почему днем ты отпирался?
— Потому что… боялся, что ты неправильно поймешь.
— А кто-то понял бы такое правильно?
— Я испугался, что, все узнав, ты откажешься от нашего проекта.
— То есть ты собирался бросить меня одну бултыхаться в этом аду бесконечных отказов!
— Ну, в Вестфалинг тебя бы приняли, я вообще не понимаю, что тебе еще нужно кроме этого.
Тесса умолкла. Крис сделал шаг в ее сторону, но она только сильнее рассвирепела и отвернулась от него.
— Пожалуйста, не произноси этого слова — «непростительный», — сказал Крис, снова двинувшись к ней навстречу. — Ты сможешь простить меня?
Тесса разжала кулак, разгладила смятые листы.
— А у меня есть выбор? — спросила она, проходя мимо него в кухню. Засунула листы под чайник.
— Не надо, — сказал он.
Тесса все не могла поверить, что Крис действительно так поступил, зашел в своем понимании границ дозволенного в такие дебри, каких ей и не представить. Тессе все так же хотелось причинить ему боль, причем она не могла описать словами, как именно, — идея проклевывалась, но не принимала окончательной формы.
— Не думала, что ты до такого опустишься, — сказала Тесса, возвращаясь к обеденному столу.
— Пожалуйста, постарайся меня понять. Наверное, тебе стоит немного передохнуть. День выдался длинный. Что ты сделала с письмом?
Она перегородила ему путь на кухню.
— Я хочу его оставить себе.
— Я тебе принесу другой экземпляр… Пришлю. — Такое Крис говорил очень часто. И никогда ничего не присылал.
— Мне мучительно… Мучительно вспоминать про то, второе, письмо, — сказала Тесса.
— Ну так давай я тебе пришлю копию.
— Нет, — стояла на своем Тесса. — Мне нужна именно эта. Для меня это важно. Как подтверждение того, что ты думаешь на самом деле.
Крис ехал домой, дождевая морось оседала на лобовом стекле такси. Да, день обернулся пирровой победой. Столько напряжения. Утрачены важные позиции. Он облизал пересохшие губы, почувствовал соленый вкус пота. И все же победа. Проблема решена — как минимум на какое-то время. Он шагнул наружу, дождь закапал на залысины на висках, вода, смешавшаяся все с тем же засохшим потом, потекла по надгубью. Он вошел внутрь, почувствовал сильнейшее искушение залезть в почтовый ящик Тессы и посмотреть, не пришло ли за вторую половину дня каких писем, потом решил не нарушать ее личных границ. Может, получится начать жизнь с начала. Между ними возникло новое взаимопонимание, и он испытывал легкую эйфорию. Они сказали друг другу правду. Их связывает доверие. Когда она попросила разрешения оставить себе письмо, он едва не выпалил: «Это наводит на мысль, что ты собираешься использовать этот документ как свидетельство против меня, если решишь, что с тобой обошлись несправедливо, и вздумаешь дать делу официальный ход», однако не выпалил, потому что ему в некотором смысле было важно, чтобы у нее остался экземпляр подлинного письма, пусть это и повышало его уязвимость. Но ведь уязвимость — неотъемлемая часть доверия. А доверие — неотъемлемая часть любви.
Так что в этот вечер он не полез в телефон Тессы, вместо этого налил себе виски на один палец, выкурил сигарету на заднем дворе, среди ранних примул и нарциссов, — дождь шелестел по листьям, вдалеке сгущался туман, баловался с огнями, которые еще горели в окнах у соседей. Тонкая прохладная завеса тумана колыхалась на легком ветерке, Крис добавлял к ней клубы дыма. И тут, среди нежданной безмятежности сырого вечера, раздался телефонный звонок.
— Кристофер Эклс, — произнес женский голос.
— Да, — откликнулся он.
— Это Элизабет из хэмпширского хосписа. Ваша мама упала…
Часть III
Сильна твоя любовь, раз не преминул
меня в древесный облик заточить.
На следующий день Тесса проснулась на заре, с мыслями о Клэр. Сквозь муслиновую занавеску пробивался дневной свет. Рука озябла на медной эмалированной спинке кровати, пока она вылезала из-под одеяла. Стоя под горячим душем, Тесса думала про сестру: может, та заработалась за полночь в своей лаборатории в Мерке; потом стала соображать, что сегодня наденет, в связи с чем мысли снова вернулись к Клэр: это Клэр подарила ей на Рождество шерстяной вязаный свитер, бежевую штуковину, лишенную всякого силуэта, — сама Клэр очень любила такие свитера. Тесса его примерила и собралась было оставить в Штатах. Но потом передумала и надела свитер в самолет. На праздновании Рождества Клэр сообщила сестре, что получила повышение — она теперь зарабатывает, пожалуй, в пять раз больше, чем Тесса, а вот на одежду тратит меньше — мама их все подшучивает над этим фактом. Тесса уже двадцать семь лет как была младшей сестрой Клэр, но так и не смогла сообразить, стоит ли за этим подарком какой-то подтекст, и если стоит, то какой именно. «Пореже привлекай к себе внимание» — возможно, такой. Или вот: «Прелесть же, если мы станем выглядеть одинаково». Но вернее всего такой: «Мне некогда было заморачиваться».
Тесса вышла из душа и, следуя за облачком пара, вернулась в спальню, воздух покалывал кожу. Достала из груды одежды, валявшейся на полу, черные джинсы, отыскала под матрасом завалившиеся туда носки. Пока она одевалась, взгляд вернулся к медному каркасу кровати, к облупившейся эмали на круглом навершии, которое туда приварил Бен. Официально к ней переехав, Бен подточил балясины в изножье, чтобы они не торчали из-под матраса, а он мог вытягиваться во весь рост, а потом приделал к ним кругляшки, которые где-то выкопал.