— Но это, понятное дело, не vacanza, — напомнила Лукреция. — Ты наверняка хочешь узнать про своего Мария.
— И отрываю тебя от дела.
— Вовсе нет! — возразила Лукреция. — И все равно нужно будет потом найти время пообщаться, обменяться новостями.
— А ты мне расскажешь про Альберто.
Лукреция, не сдержавшись, улыбнулась во весь рот. Ну прямо как Лиам, когда получил письмо из Брейзноуза.
— Но для начала… — сказала Тесса сквозь смех.
— Для начала, — мечтательно откликнулась Лукреция.
— Ты говорила про какие-то надписи?
— Да! — подтвердила Лукреция. — Это нам в лабораторию. Она жестом предложила Тессе следовать за собой; сойдя с заросшей старой дороги, они стремительным шагом двинулись по проходу между могилами. Под ноги то и дело попадали какие-то древние каменюки, но Лукреция, похоже, давно выучила, где и через что переступать.
— Вы этим проектом с Крисом вместе занимаетесь? — спросила она. — Потому что он, кажется, знаком с моим боссом, Эдвардом Трелони.
— Никоим образом, — скривившись, ответила Тесса. — И вообще, по возможности не сообщай Эдварду, что я здесь, — если это, конечно, возможно.
Взгляд Лукреции на миг задержался на Тессе, в глазах мелькнуло любопытство — оставалось уповать, что дальнейших расспросов не последует. Лукреция повела плечами.
— Он только на следующей неделе приедет. Можно и не сообщать.
Они пробирались сквозь сосновый лесок.
— Короче, есть у нас вот что: то, что я тебе сейчас покажу, плюс стихотворная эпитафия — не знаю, насколько она тебя интересует.
— Стихотворная эпитафия, — повторила Тесса. Жанр этот она знала не слишком хорошо, хотя всегда любила слова Байрона: «Под этим камнем друг мой верный спит, / Других не знал я, он же здесь лежит». — Они же тогда часто встречались?
— Часто-то часто, но не сказать чтобы повсеместно. Большинство эпитафий состоит из имени и рода занятий умершего, иногда еще добавляется возраст и несколько стандартных поминальных фраз. Ну, в принципе, как и на современных надгробиях. А эта ритмизованная, но текст очень попорчен. Ты, наверное, сможешь оценить ее литературную ценность. Но там Марий как раз не упомянут.
Тесса вскинула глаза и тут же споткнулась о корень.
— Ты хочешь сказать, у тебя есть что-то с его упоминанием? — спросила она.
Лукреция улыбнулась, но не ответила. Они приближались к современной модульной постройке, похожей на ангар; когда они переступили порог — дверей не было — и глаза Тессы привыкли к свету, она поняла, что это и есть лаборатория.
Помещение было просторное, залитое светом флуоресцентных ламп, издававших из-под потолка гипнотический гул, странно безликое: похоже на какой-то цех, заставленный рядами стальных стеллажей с желтыми подносами и прозрачными пластмассовыми контейнерами.
— Здесь мы держим то, что достали из раскопа, но пока не каталогизировали, — пояснила Лукреция.
В центре находилось несколько столов, часть пустовала, на других громоздилось всякое оборудование, за одним сидел молодой человек в белом халате и резиновых перчатках и разглядывал что-то в свете лампы. Он не поднял глаз при приближении Лукреции, которая понизила голос почти до шепота:
— Я очень рада, что Вестфалинг оплатил тебе перелет.
Тесса не сочла нужным уточнять.
— Я, конечно, могла вызвать специалиста по эпитафиям из здешнего университета, да мы так и сделаем, но решила дать тебе первый шанс — вдруг это что-то интересное. К сожалению, выбить денег тебе на билет мне не удалось, потому что Антония-Доменика явилась бы сюда по первому зову со своей лупой.
— И со своими бумажками для снятия отпечатков, — сокрушенно добавил молодой человек, не поднимая головы.
В круге света от настольной лампы лежал какой-то помятый бурый свиток, и молодой человек пытался рукой в перчатке и деревянным пинцетом его расправить.
— Антония переводит надписи на бумагу, чтобы потом публиковать, — пояснила Лукреция.
— И иногда добавляет туда отсебятину, — добавил незнакомец.
— Про билет я все понимаю, — сказала Тесса Лукреции, хотя и знала заранее, что уровень понимания будет во многом зависеть от ценности того, что Лукреция собирается ей предъявить.
— Ну и хорошо, — сказала Лукреция. — Грэм, это Тесса. Тесса, Грэм.
На миг — достаточно долгий лишь для того, чтобы не обвинили в невоспитанности, — к Тессе обратилось юное угловатое лицо с тенью бородки.
— Салют, — сказал молодой человек. — Добро пожаловать. Тесса хотела было спросить, что он так бережно разворачивает, но тут в глаза ей бросилась одна строчка на внутренней стороне свитка.
— Неужели табличка с проклятиями? — удивилась она.
Тут лицо Грэма поворотилось к Лукреции, распялившись в самодовольной улыбке.
— Табличка с проклятиями, — подтвердила Лукреция.
— Ее еще раз просушить надо, — сказал Грэм.
— А где те, с которыми ты уже закончил? — спросила Лукреция, когда он переместил ее на соседний стол.
— Могила сто пятьдесят пять, седьмой контекст. Сама увидишь.
Тессу распирало от любопытства. Она подошла вслед за Лукрецией к одной из полок с промаркированными контейнерами. Про таблички с проклятиями она знала немного: это краткие призывы к высшему отмщению, которые древние римляне наносили на свинцовые пластины, скручивали те в свиток, пробивали гвоздем, а потом забрасывали в пространство между живыми и мертвыми — в могилу или колодец, чтобы сверхъестественные сущности услышали призыв и свершили правый суд над повинным в злодеянии — ослепили его, сделали импотентом, утопили в огненной реке.
— In situ они похожи на канноли, — заметила Лукреция, снимая с полки контейнер. — Но при сорока градусах свинец размягчается. Я все говорю Грэму, что он у нас мастер-пекарь.
— Ха-ха, — донеслось из-за стола Грэма.
— Не мы выбираем судьбу, она нас.
Лукреция поставила контейнер на соседнюю стойку, Тесса же молилась всем богам верхнего и нижнего мира, чтобы внутри оказалось что-нибудь интересное, что-то, что позволит поднять представления о творчестве Публия Мария Сцевы на новый уровень или хотя бы окончательно удостовериться, что он жил именно в этом регионе. Она включила настольную лампу, Лукреция всунула руки в резиновые перчатки и сняла крышку.
Шершавая табличка лежала лицом вверх на листе пластмассы, на выщербленной поверхности виднелись остатки нацарапанного текста, который Тессе довольно быстро удалось разбить на буквы, хотя некоторые и отсутствовали. Эпитафия оказалась короткой. Тесса одним умственным усилием заполнила пробелы.
dite inferi publium marium scapulam defigas et fututricem eius
dite inferi publium marium sc[aev]am defigas et futu[tr]icem eius
При виде имени Мария с окончанием в аккузативе по телу Тессы прошла дрожь. В первый момент ей даже не хватило сил осознать смысл.
— Боги подземного мира да проклянут Публия Мария Сцеволу и шлюху его, — тихо перевела Тесса.
Она подняла глаза от таблички на Лукрецию — лицо той сияло рядом в свете лампы.
— Ты это читаешь как «Сцевола»? — спросила Лукреция. Обе они говорили приглушенно. Тессе вдруг показалось: очень важно, чтобы Грэм их не слышал.
— Ну, нужно подумать, что еще это может быть, — сказала она, волнуясь все сильнее. — Скато? Но Scato в винительном будет Scatum, то есть там не «ат». А слова «Публий» и «Марий» написаны абсолютно отчетливо, верно? Посмотри!
— Да вижу я, — засмеялась Лукреция. — И что скажешь о смысле?
— Писала ревнивая жена или любовница, — размышляла вслух Тесса. — «Fututricix» — очень кровожадное слово. Хотя оно и добавлено вроде как задней мыслью, и имя не упомянуто, что интересно.
— Да, — согласилась Лукреция.
— Мне кажется, писала женщина. Возможно, речь идет о каком-то имущественном споре; общепризнанно, что женщины чаще прибегали к магии. Вернее, им приходилось к ней прибегать. В суды нам тогда ходить не имело смысла.
Лукреция слушала, а Тесса гадала, много ли той известно: молчит ли она потому же, почему обычно молчал Крис, — как бы признавая достижения собеседника, а на самом деле скрывая неосведомленность. Но Лукрецию-то Тесса знала хорошо. Та не бывала неосведомленной.
— Где вы ее нашли? — спросила Тесса.
— Завтра увидишь. В могиле молодой женщины.
Ужинали они дома. Лукреция надзирала за тремя своими сотрудниками, справлявшими дежурство по кухне: они готовили курицу с бальзамическим уксусом, салат из пасты и овощи на гриле; однако, когда все сели за стол, Лукреция куда-то исчезла. Тесса пожала множество рук и одарила улыбкой множество лиц — Элоизу из Ванкувера, Яна и Юпа из Роттердама, других. Она все еще не могла поверить в то, что всего через час после приезда узнала от Лукреции, и после недолгой вежливой застольной беседы извинилась и ушла к себе, в голую комнатенку с двухярусной койкой и столом, а также окном, в которое доносился шорох машин на виа дель-Аэропорто-ди-Фьюмичино; по стенам змеились трубы, они гудели и дребезжали в унисон взрывам смеха из ванной.
Впрочем, пока она раскладывала вещи и включала ноутбук, первое изумление слегка улеглось. Табличка поднимала много вопросов и давала мало ответов. Очень хотелось непреложно связать Публия Мария Сцеву с Изола-Сакра, но какие именно буквы отсутствуют в Scaeva — «aev»? Кто эта fututrix, кто автор таблички? Самой вероятной кандидатурой выглядела Сульпиция, жена Мария, упомянутая в «Суде», хотя подтекст низменной ревности плохо сочетался с утонченными представлениями о супружеской любви, которые звучат в стихотворении о слухе. «Я этих милых пустяков табличкам не доверю». Стиль стихотворения элегантный, эвфемистичный, нежный — нет в нем ничего агрессивного и профанного: «Проклинаю Мария и шлюху его». С другой стороны, Тесса прекрасно знала, на какое беспардонное двуличие способны близкие люди под прикрытием анонимности, и тут же отметила про себя, какой это замечательно интересный жанр — римская табличка с проклятиями: каждое слово в ней направлено на то, чтобы создать новую реальность; это немного похоже на брачные клятвы или рекомендательные письма.