акого отношения к традиции инвективы, всегда связываемой с холиямбом: другие его употребляли, чтобы посмеяться над чужими поэтическими потугами, поставить под вопрос чье-то происхождение или укорить упрямую любовницу. Рассуждения про Мария и попытки обосновать его обращение с размером варьировались от робких шагов в темноте до безрассудных гадательных забегов… тоже в темноте. И то, что участникам этих научных экспедиций трудно было нащупать твердую почву, совершенно не значит, что они не пытались этого сделать. Один исследователь-итальянец даже предположил — надеюсь, в шутку, — что подлинным автором приписываемых Марию стихов был Гиппонакт, он просто писал на латыни под псевдонимом Марий, а разница в пять веков — это просто случайность. В таком случае остается лишь поаплодировать Гиппонакту, первому в истории страннику во времени, равно как и первому автору холиямбов.
Немногочисленные смешки.
— Другие исследователи мыслили в том же русле, хотя и более консервативно: древнеримские поэты действительно опирались на труды своих греческих предшественников, порой заимствуя стиль и сюжеты, заимствовали они и размер. Не думаю, что хоть кто-то из присутствующих станет с этим спорить. Достаточно вспомнить знаменитые слова Горация: «Graecia capta ferum victorem cepit», «Греция покоренная победителей покорила» — и тем самым поместить Мария в эллинистический контекст. Действительно, нельзя исключать, что Марий был истовым эллинистом особого толка: он использовал особый эллинистический размер для достижения особых поэтических целей, каких — сказать трудно. Вот этим примерно и ограничивались научные знания о Марии на протяжении нескольких веков — согласитесь, знания совершенно недостаточные. А теперь позвольте ненадолго отклониться от темы. Но не бойтесь, цели я из виду не упущу.
Крис сделал глоток воды, переложил листочки на кафедре. Тесса кипела гневом и терзалась сожалениями. Мозг лихорадочно работал в поисках выхода, способа выдернуть у Криса рычаги управления, однако он, похоже, решил отобрать у нее единственное, что могло сработать в ее пользу: эффект неожиданности. Он сейчас сообщит об открытии — и все лавры достанутся ему.
— Просодия, — произнес Крис. — Ритмические и звуковые приемы, которые используются в стихосложении. Лично мне особенно любезно, когда в физической оболочке, в которую облекается мысль, так или иначе представлен символический смысл слова или мысли. Вот возьмем, например, бессмертный хит Джеки Уилсона тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года «Выше и выше». Высшая точка любви Уилсона обозначена словами: «Любовь, лети высоко». Слова эти звучат на фоне восходящих музыкальных частот — иначе это называется подъемом тона. Отметьте, что кульминационная строка — между концом первой строфы и началом припева — исполнена на октаву выше всего остального.
Крис запел:
— Любовь, лети высоко… — А потом на октаву выше: — Ты веришь в любовь.
Голос у него был изумительный, Тесса даже знала почему: в детстве его насильно заставили петь в хоре. Тессе его выходка показалась очень претенциозной, однако она сумела уловить направление его мысли.
— Мне не раз давали понять, что многие не видят в этом никакой красоты. И для меня остается загадкой, почему мы, литературоведы, получаем такое наслаждение, когда видим, что стихотворение или песня обретают физическое воплощение, заключающее в себе их смысл. Возможно, это как-то связано с древними представлениями о душе и теле, параллелью которым служат абстрактное и конкретное — эфемерное значение слова и предмет как таковой, причем в качестве физического предмета могут выступать звуковые волны, следы чернил на пергаменте, пиксели света на экране. Древнеримские поэты прекрасно это знали, и, как мне представляется, ни один язык не способен с той же силой, что и латынь, воплотить в жизнь эти просодические приемы, которые в таком изобилии имеются в языке, не засоренном отрывистыми артиклями и местоимениями. Возьмем строку из «Метаморфоз» Овидия, в которой дано описание Питона после того, как Аполлон изрешетил его стрелами: «innumeriis tumidum Pythona sagittis». В этом стихе «вздувшийся питон» находится внутри «бесчисленных стрел», то есть в порядке слов воплощен образ змеи, напоминающей подушечку для иголок, утыканную оперенными смертоносными дарами Аполлона. Как передать это на нашем языке? «В бесчисленных вздувшийся питон стрелах»? Восьмой стих Катулла — еще одно из сохранившихся стихотворений классической эпоки, которое написано хромым ямбом. Катулл приносит дань уважения Гиппонакту и пишет инвективу — в адрес как самого себя, так и отвергшей его Лесбии. «Miser Catull, desmas ineptire / er quod vides perisse perditum ducas». — Крис еще раз продекламировал обе строки на латыни, подчеркивая длину слогов в конце, ритм предшествующих ямбов. — Ямбы звучали плавно, симметрично. Хорей в конце первой строки и спондей в конце второй ломали ритм, резали слух. При этом было понятно, что, если прочитать пять, десять, двадцать строк, размер задаст собственный ритм, приобретет странноватую, действительно хромую грацию. — Потом Крис перевел две строки, чтобы лишний раз подчеркнуть, как безлико они звучат по-английски: — «Несчастный Катулл, не будь неумехой, пойми, что утраченного не вернешь». Стихотворение изумительное, но видим ли мы в нем то, что только что обсуждали: взаимное перетекание смысла и формы? Лично мне так не кажется. Стих Катулла является тем, что ученые опасливо, уклончиво приписывали Марию: эллинистическим подражанием. Катулл подражает Гиппонакту, поскольку Гиппонакт тоже писал инвективы хромым ямбом. Катулл идет вслед за Вергилием, который подражал дактилическим гекзаметрам Гомера. «Грецией сломленной сломлен был дикий ее победитель».
Доклад мой посвящен Марию, а я почти не цитирую его стихов. Вы наверняка не ждали, что я стану декламировать стихи Джеки Уилсона, а не строки поэта, о котором якобы и идет речь; возможно, те из вас, кто героически высидел одну-две моих лекции, поняли, почему это так. Как бы то ни было, момент настал.
Крис выудил пульт из-под листов, лежавших на кафедре, повернулся к экрану проектора у себя за спиной — на нем вспыхнули две строки хромого ямба, под ними перевод. Его он прочитал:
— «Коли отделения правила вам не ведомы / земли, вы узнаете, как два станут одним».
Это начало самого, пожалуй, загадочного стихотворения Мария — в нем описано, как часть земли откалывается от материка, и здесь мы тоже видим хромой ямб. Почему? Стихотворение явно не содержит никакой инвективы, более того, дидактично по тону. Еще одно стихотворение, любовное, действие которого, судя по всему, происходит там же, где и действие дидактического стихотворения, равно как и еще одно, где, судя по всему, Дафна или ей подобная убегает от Аполлона, — также никак не подпадают под определение инвективы, если не считать нескольких строк, написанных от лица лирической героини — Дафны. Соответственно, единственная твердая опора, которую исследователям удалось нащупать в темной комнате мариеведения, выглядит так: утверждение, что Марий, вслед за Катуллом, бездумно подражал Гиппонакту, выглядит совершенно неправдоподобно. Хуже того — шатко и необоснованно. А теперь позвольте поделиться с вами подробностями археологического открытия, о котором я упомянул в начале доклада — полагаю, вам кажется, с тех пор прошла целая вечность.
Несколько смешков. Слушатели, похоже, впивали каждое слово. Крис выпростал пульт из-под лежавших на кафедре листов бумаги, щелкнул и повернулся к проектору у себя за спиной — на экране возникла эпитафия Мария и Сульпиции, а также сделанный Тессой и Лукрецией набросок, включающий в себя отсутствующие фрагменты. По залу прошел тихий гул.
Гостеприимная гробница, поведай страннику,
Чей стих украшает твой белый лоб,
Чьи кости, когда-то пылавшие нежной любовью,
Ныне навеки лежат в нашем дому, —
То были супруги Сульпиция и Марий Сцева,
Трехногими, двухголовыми и сердцем единым жили они.
— Позвольте вкратце ознакомить вас с обстоятельствами. Изола-Сакра — остров, расположенный неподалеку от Рима и совсем рядом с Остией, там ведутся активные археологические раскопки. Перед вами фотография недавно обнаруженной эпитафии. Как вы видите, это действительно могила Мария Сцевы. Разумеется, в Римской империи был далеко не один П. Марий Сцева. Публий — очень распространенный praenomen. Марий — распространенный nomen, означающий «из рода Мариев». Cognomen Сцева также весьма распространен. Однако даже самого упрямого скептика, готового утверждать, что похороненный на острове Марий — совсем не тот Марий, который написал эти строки, должны убедить две вещи: размер, которым написана эпитафия, а главное — имя жены.
Крис снова щелкнул пультом, и на экране появилась статья о Марии из «Суды»:
Публий Марий Сцева. Поэт, писавший холиямбами. Был женат на Сульпиции.
Снова гул в зале. Крис улыбнулся.
— Изола-Сакра — остров, искусственным образом созданный Клавдием в первом веке, когда между Тибром и Остией был проложен канал, позволявший крупным судам входить в главный порт Рима, известный как Портус. Вспомните строки из стихотворения Мария, где речь идет об «отделении» или «ампутации» участка земли с целью создания острова, и вы заметите в этом ранее загадочном стихотворении отголоски того, что происходило у Мария на глазах.
Зрители оживились, все глаза были устремлены на кафедру. Даже те, кто раньше только делал вид, что слушает, навострили уши. Некоторые что-то лихорадочно записывали. Большинство гадали, почему раньше не прослышали об этом открытии. Тесса видела, как Джордж Бейл выбивает кончиками пальцев дробь на задранном на колено башмаке.
— Просодия, — продолжал Крис. — Как же все это связано с хромым ямбом у Мария? Все дело в том, что в гробнице Мария было сделано одно дополнительное открытие, которое, как я надеюсь, ляжет в основу наших дальнейших исследований; но уже и сейчас понятно, что оно устанавливает уникальную связь между физическими особенностями Мария и тем, какой стихотворный размер он для себя выбрал.