— Я предложил бы тебе Дианин джемпер, но, боюсь, ни одного не осталось, — обронил он, устремляясь вверх по лестнице. — Бери любые мои вещи, которые найдешь наверху, — крикнул он себе за спину.
В спальне похватал с пола джемперы, брюки, книги, зашвырнул в почти пустой верхний ящик комода. Поспешно застелил постель, сообразил, что Тесса ведь, наверное, захочет спать на свежем белье; вытащил его из шкафа в коридоре, подцепил еще и полотенце. Запасных зубных щеток не осталось — какая трагедия, что Диана так обчистила дом. Мыло, шампунь — все это имелось, и тут мысль, что Тесса будет пользоваться его ванной, едва не сбила Криса с ног. Все-таки есть что-то в этой домашней бытовой образности. Он привалился к стене коридора. Вновь ринулся в спальню, вроде как унюхал что-то не то, но так и не разобрался — плюнул, оставил как есть. Нужно было срочно ехать в Хэмпшир.
— К сожалению, запасных зубных щеток нет, — крикнул он вниз, пока ладонь скользила по перилам. Увидел ее от подножия лестницы — стоит в кухне, отвернувшись к стеклянной двери, в руке стакан воды. Блейзер сброшен. Блузка без рукавов, белая, мягкая с виду. От вида голых предплечий нахлынуло желание; Тесса была мучительно красива.
— Ладно, — сказал он, подходя, — в горле пересохло. — Что где лежит, ты, в принципе, знаешь. Если чего не найдешь — пиши.
Она обернулась и прислонилась к кухонному острову — одна ладонь на противоположном запястье, во второй руке стакан с водой.
— Мне, видимо, полагается тебя поблагодарить, — сказала она. — Сам понимаешь, я только до завтра.
— Что ты, не торопись, — успокоил он ее. Вошел в кухню. Тесса стояла на месте, из сада било солнце, обрисовывая ее силуэт. В деловой одежде, в какой стояла бы и Диана после доклада: ее он видел тысячу раз — образ, застывший в памяти, будто в янтаре. Крис чувствовал: его сейчас захлестнут невообразимые чувства.
— Ты как там? — спросила Тесса. — Плачешь, что ли?
Она не подошла к нему, как подошла бы Диана.
— Да нет, что ты, — ответил он. Снял очки, вытер глаза.
— Обнимать я тебя не буду, — предупредила Тесса, так и не стронувшись с места. Поставила стакан — дно звякнуло о столешницу. — И я очень сочувствую тебе в связи с твоей мамой.
— Конечно, — ответил Крис. — Запасной ключ в ящике у тебя за спиной. — Он бросил на нее последний взгляд. — Если руки дойдут, цветы в саду можно бы, ну, это самое.
— Дойдут, — отозвалась Тесса.
В Хэмпшире Коннор, разумеется, совсем не обрадовался тому, что Крис вернулся с опозданием в два часа, но Крис заранее приготовил на этот случай двести фунтов чаевых. Диана оставила почти шестьдесят восемь тысяч на их общем счету — для нее мелочь на булавки, и Крис вознамерился потратить из этих денег столько, сколько в человеческих силах, прежде чем она сообразит что-то сделать. Коннор в следующий раз собирался прийти через два дня, в пятницу, то есть Крису сидеть с Дороти следующие две ночи, если она столько проживет.
— Антибиотик ей нужно было дать в четыре, но я решил предоставить это вам, — сказал Коннор, похлопав Криса по плечу.
Дороти — если такое вообще возможно — побледнела сильнее прежнего. Губы растрескались, на тумбочке лежала смоченная водой губка, с помощью которой Коннор ее поил.
— Крис, я хочу погулять по саду, — сказала она.
Криса тронуло, что она обратилась к нему по имени.
— Завтра, мам, — ответил он.
Уже стемнело; Крис надеялся, что завтра в саду будет очень красиво. Он налил себе полный бокал виски и потягивал его, пока занимался хозяйством. Покормил Недди, Бетти и Федди, положил рядом с кроватью матери подушку, уселся на полу, проверил почту, раздав интернет с телефона, — у мамы, понятно, никакого интернета не было. Он представил себе коллег в той же ситуации — Джорджа Бейла, например, который вырос в деревенском доме в Нортгемптоншире, где теперь наверняка уже обзавелись и беспроводным интернетом, и слугами, чтобы менять маме волглые простыни в последние дни жизни.
Крис помимо воли испытывал неимоверную гордость за Тессу, хотя к гордости и примешивалось осознание тягостности момента. Влажное мамино дыхание. Теплый торфянистый вкус виски. Кровать, куда он когда-то забирался согреться, между мамой и папой. Тогда она казалась размером с целый парк. Он представил себе Тессу маленькую, этакий кулечек искрометной радости, белая головка на испятнанном солнцем пляже во Флориде — тропический климат, пляж плавно сползает в волны, не то что здешние берега, — отвесные меловые утесы, высота, падая с которой успеешь увидеть всю свою жизнь — раз, другой, может, даже и третий, и только потом пробьешь поверхность воды — на такой скорости она твердая, как закаленное стекло. Ледяная вода, которая вонзится в тебя тысячей лезвий. Флорида. От латинского floridus. Цветочный, цветущий. Интересно, какие цветы росли в саду ее детства, каково было бы рассмотреть их цвета.
Дороти опять проспала до девяти. Рано утром Крис ввел ей обычную дозу морфина. Есть она не хотела, только попила немного — глотать ей явно было тяжело. Из тела ее не выходило почти ничего, это тревожило Криса, хотя Коннор и предупреждал, что так бывает. Время от времени она морщилась от боли и просила подержать ее за руку, но когда в десять он собрался дать ей следующую дозу, она отказалась.
— Мама, ну пожалуйста, — уговаривал Крис. — Давай примем. Она чуть сжала пальцами его ладонь.
— Нет, — отказалась она. — Погоди. Отведи меня в сад.
Крис посмотрел на инвалидное кресло — Дороти и раньше-то в нем едва держалась.
— Мам, вряд ли ты сможешь…
— Крис, — оборвала она его. — Отведи меня в сад.
Она утонула в кресле — от нее почти ничего не осталось. Дышала медленно, очень медленно. Он поставил ее ноги на подставку, чтобы они не волочились по земле, и медленно покатил по дому, в кухню, к задней двери. В открытое окно вливался солнечный свет, в лучах плясали пылинки, спутанные ниточки, омертвелые клетки. Он открыл дверь: птичье пение, благоухание сада. Дороти улыбалась сквозь боль. Он вернулся в спальню за одеялом — стоял прохладный апрельский день, — а потом выкатил ее в сад.
Нарциссы уже привяли — скоро придется их срезать. Зато цвели примулы, тюльпаны, — освобожденные от сорняков, они распростерлись во всей красе. Дороти до болезни не ленилась. Он закатил ее дальше, на вскопанную почву, она провела пальцем по фетровым лепесткам садового лютика. Сам он любовался алой азалией — ее цвет был различим даже для него. Дороти улыбнулась.
— Ты отлично тут все устроила, мам, — сказал он, опускаясь с ней рядом на колени.
Она еще немного посидела, ощупывая цветок. А потом до него вроде как донесся всхлип. Он увидел, как увлажнились ее глаза, и тут же перепугался — в организме и так недостаток жидкости.
— Мам, ты чего?
— Не нужно мне было отсылать тебя прочь, — сказала она.
У Криса екнуло сердце. Вспомнились общие спальни и как в каникулы там выключали отопление.
— Ты же был совсем маленьким, — сказала она.
Он крепче прежнего сжал ее руку и спинку кресла. Рука у нее была совсем хрупкая, в отличие от поддерживавшей ее прочной металлической балки. Но ей все время было так больно, что рука его ее не напугала. Господи, именно по этой дорожке он и шел в сарай тем утром, когда ударил ее граблями. Рука сжалась еще крепче. Мама тогда была такой молодой, такой необъятной. И сейчас вдруг будто помолодела, стала молодой женщиной. Он выдохнул — долго, глубоко. А потом заговорил:
— Помнишь, я у тебя спрашивал про цветы? Сам-то я не видел, какого они цвета.
Дороти что-то произнесла. Крис нагнулся, чтобы расслышать.
— Иногда я тебе называла не те цвета, — сказала она. — Ненастоящие.
Крис будто перенесся в прошлое, он снова держал маму за руку. Рассмеялся.
— Вот этот какой? — Он указал на магнолию. — Ярко-розовый?
— Да, матово-розовый, — ответила она, улыбаясь.
— А этот? — Он указал на примулу.
— Лавандовый, — сказала она.
Он рассмеялся. Правду все равно не вычислишь.
— Мне когда-то казалось, что я различаю цвета по запахам, — сказал он. Прижался носом к чашечке тюльпана. Изумительный запах. Передает всю сущность. Клеточные структуры, благодаря которым свет определенным образом отражается от лепестков, влияют на аромат. Так ему есть за что уцепиться. Запах бурлил в гайморовых пазухах. Заключая в себе все хорошее, что есть в бытии.
— Желтый? — спросил он.
Дороти кивнула. Он так и не понял, подыгрывает она ему или нет.
— Овечек выпустишь? — спросила она.
Крис выпустил, принес маме корма, чтобы она их покормила. Оставил ее с ними в саду — все трое терлись о нее, лизали руку: пусть попрощаются. Крис вернулся через некоторое время, Дороти заставила его пообещать, что он о них позаботится. Пообещал.
— И еще щеглы, Крис. Нужно обязательно сажать чертополох. Они семенами питаются. И гнезда строят из него же.
— Не забуду, мам, — сказал он.
Крис видел, что мама обессилела — в саду она провела целый час. Все чаще морщилась от боли. Сознание уплывало. Она тихо постанывала. Недди принялась жевать привядший зимний жасмин. Федди куда-то убрела. Бетти залезла обратно в стойло. Крис отвез маму в постель, ввел ей морфин. Сам он тоже выдохся, да и похмелье от вчерашнего виски давало о себе знать, поэтому он налил себе еще на несколько пальцев и в конце концов тоже заснул.
Похороны состоялись во вторник. Скорбящих на кладбище собралось немного. Горстка людей в черном сгрудилась у гроба и могилы: катафалк требовался где-то еще, поэтому он уехал, едва освободившись от груза. Слегка моросило. Викарий дочитал молитву, Тесса смотрела, как несколько комьев земли с тихим стуком ударились о крышку гроба. Землю они сбрасывали лопатой, Крис очень старался, погружая ее по самый черенок в мягкую землю — ее здесь любезно оставил небольшой экскаватор, несколькими часами раньше сделавший основную работу, — и с бесстрастным усердием сбрасывая землю в яму. Через минуту он передал лопату хрупкому на вид старичку в двукозырке и строгом черном костюме, тот ворочал ею явно с трудом — от старости или горя, Тесса так и не поняла. Лопата постепенно обошла весь небольшой кружок. Диана так и не объявилась.