Прежнее совершенно апатичное отношение к Ларе медленно разбухало до неприязни. Не зная, что ответить, Тесса просто повернулась к Лиаму и еще раз поблагодарила за машину. Он был в белой рубашке, заправленной в черные джинсы, пряжка ремня блестела в свете уличного фонаря.
— Хочешь, довезем тебя до дому? — предложил он.
Тесса внутренне воспротивилась — либо они узнают, что она живет у Криса, либо придется прикидываться, что она входит к себе в квартиру.
— Сама доберусь, — сказала она.
— Нам совсем несложно, — заверила Лара.
Отговорить их удалось без особого труда, и после очередного ее «спасибо» они отправились ужинать — или что там у них намечалось. Тесса зашагала в сторону моста Магдалины, внутренне кипятясь из-за дурацкой фразы Лары. Она, разумеется, знала, какое они с Крисом производят впечатление: их поглощенность друг другом воспринималась как романтическая заинтересованность под маской интеллектуального взаимопонимания. Но внутренне она чувствовала глубокое удовлетворение оттого, что ничего подобного нет и в помине, что Крис взял ее в ученицы исключительно на основании ее статьи, что брак его на тот момент был нерушим, что толпа склонна к вульгарным суждениям.
Но что именно случилось на похоронах? Сейчас на нее вдруг снизошел душевный покой. Чувство это казалось странным и явно недолговечным, учитывая, что до первого мая, когда придет следующая стипендия, жить ей негде, а перспективы на следующий год остаются туманными. Изменилось только ее собственное отношение к этим самым перспективам. Возможно, все дело в том, что смерть имеет свойство обращать в банальности то, что раньше казалось жизненно важным. Может быть. Но вне зависимости от того, какую валидацию Тесса искала, теперь, в момент почти что обретения, она казалась куда менее желанной, чем несколько недель назад. Да и Крис, при всем его негодяйстве, вроде бы не так цеплялся за свое положение, как она за свое. Его подход выглядел более искренним и даже достойным подражания. Это странное чувство она пронесла до самого Джерико, по улице Сент-Клемент, через перекресток, за мост и по Хай-стрит и Уолтон, до дома Криса.
Внутри она щелкнула выключателем, обнаружила свой компьютер на кухонном острове, возле пресс-папье с Аполлоном и Дафной, которое Крис действительно сохранил; собственно, из всех в доме только оно и осталось. Под ним лежала стопка бумаг, как поняла Тесса, переписка с библиотечным комитетом. Пресс-папье — копия статуи Бернини — было из натурального мрамора. Тесса взяла его, потрогала гладкие фигурки: Дафна рвется на волю, Аполлон пытается удержать, а тело ее уже превращается в лавровое дерево. Эта вещица стоила пятьдесят евро. Тесса вспомнила, как постамент врезался ей между лопаток, когда она тащила статуэтку в рюкзаке, улетая обратно в Хитроу.
Кухонная тишина была пронизана и покоем, и пронзительным одиночеством; стоя там, Тесса вдруг почувствовала неодолимое желание написать Клэр — отправить ей письмо с извинениями; в этой связи взгляд ее упал на стеклянную дверь, выходившую в сад. Писать лучше снаружи, на теплом свежем воздухе. Она вернула Дафну с Аполлоном в гнездышко из бумажек библиотечного комитета, налила себе бокал холодного белого вина, шагнула за дверь. Сад был наполнен благоуханием цветов и влажной почвы.
Она вспомнила, как впервые оказалась в этом саду — летом, три года назад. Стоял, кажется, июнь, Диана и Крис работали за круглым стеклянным столом, на котором красовался целый набор пресс-папье из гранита, глауконита, мрамора и известняка — в основном статуи из классической мифологии. Палинур падает с кормы корабля Энея, Приам держит тело Гектора — в стилистике пьеты. По всему столу были разбросаны листы бумаги — оба читали заявки на выделение средств, Крис одновременно просматривал несколько диссертаций, слегка задувало, Тессе вспомнился звук, с которым колыхался навес на патио — один его край отвязался и хлопал на ветру, — но за двадцать минут, которые она провела с ними, болтая и попивая чаи, ни одна страница не улетела. Тесса вспоминала сумбур в голове: ей хотелось бы и себе такое будущее, образ жизни Дианы вызывал у нее зависть, а вот муж ее — отнюдь. Зацепило ее то, что пресс-папье эти явно собирали много лет, со всего света; очень ей пришлось по душе, что два этих специалиста по Античности создали вокруг такое пространство.
Она поставила бокал с вином на стекло стола. Воздух отсырел. Навес был сложен.
Вернувшись в дом, Тесса долго искала полотенце. В доме у Криса не хватало некоторых обыкновенных вещей — они, видимо, были собственностью Дианы. Она взяла несколько бумажных полотенец, вернулась к столу, протерла его.
Открыв почту, она обнаружила свое недописанное письмо Эдварду Трелони.
Доктор Трелони!
Согласно моим сведениям, некоторые из коллег собираются обсудить с Вами, насколько уместно приглашать доктора Эклса на раскопки на Изола-Сакра в качестве специалиста по творчеству Публия Мария Сцевы. Я взяла на себя смелость написать Вам напрямую и сообщить, что после подтверждения своей докторской степени в мае буду соответствовать всем требованиям, предъявляемым к этой работе. Степень важности моей…
Подумалось про Дороти — та будто смотрела, как она порочит ее сына. Тесса, поморщившись, закрыла письмо, будто изгоняя злого духа. Сделала изрядный глоток вина, терпкого, бодрящего, слегка запрокинула голову, посмотрела, как по решетке у кирпичной стены карабкается виноградная лоза, увидела окно второго этажа, тени кровельных балок в ночи, а когда она опустошила бокал и поставил его на стол, прямо перед ней, в обрамлении слегка колышущейся занавески за стеклянной дверью, возник чей-то силуэт.
— Ты бросила меня там, — тихо произнес знакомый голос. Голос Криса.
— Я думала, ты задержишься на несколько дней, — произнесла Тесса в темноту, казавшуюся непроглядной. Захлопнула компьютер, загасив белый свет, бивший в глаза. Она испугалась, но то, что это не призрак, стало некоторым облегчением.
Крис переступил порог, пошатнулся рядом со стойкой для садовых инструментов. Глаза Тессы постепенно привыкали к темноте. В руке у Криса были бокал и бутылка.
— Убежден, ты знаешь, почему я приехал, — сказал Крис. В его голосе сквозило обвинение, которое одновременно и напугало Тессу, и приободрило.
— В этом я не уверена, — сказала она. — Я отлично помню, как ты сказал, что должен остаться в Хэмпшире. Я что-то не расслышала?
— Пожалуйста, не торгуйся, — ответил он.
Бутылка звякнула по стеклянной столешнице. Глаза Тессы привыкали к темноте.
— Мы там сидели рядом, и ты наверняка все поняла. И все-таки меня бросила.
На миг Тессу парализовала его настойчивость. Потому что она все знала — знала давно.
— Крис, ты уверен, что тебе сейчас лучше всего быть именно со мной?
— Как ты можешь спрашивать такое?
— Тебе наверняка будет легче среди родных.
— Каких родных? — спросил он. — Ты — единственная ниточка, за которую я могу уцепиться.
— Крис, — произнесла она.
— Нет, я должен тебе все сказать. — В голосе его послышались визгливые нотки. — Потому что я сегодня весь день думаю о душе и о том, верю я в нее или нет.
— О душе?
— Мама была верующей. Всю жизнь. Я — нет. Одна ее подруга любила повторять: а чего бы не верить в Бога, потому как что ты теряешь? Если веришь и Он существует, попадешь в рай. Если не веришь, а Он существует, не попадешь. Веря, ты ничего не теряешь, так что мыслишь логично — лучше верь. Я считал, очень ловко сказано, и некоторое время все твердил маме, что верю в Бога именно на таких основаниях, чем, разумеется, доводил ее до белого каления. «Если ты веришь по этой причине, нет любви в твоем сердце», — говорила она. — Крис приложился к бокалу, а потом продолжил: — Если, однако, у меня есть душа, то тогда — если она у меня есть — она существует только ради тебя. Я — уж какой есть — просто перестану существовать, если тебя потеряю. Да, руки и ноги по-прежнему будут при мне, язык и лицо тоже, но я стану лишь оболочкой, пустотелым. Именно поэтому я и знаю, что состою не из одного лишь тела, не только из материи. Именно поэтому я и знаю, в чем моя вера. Она больше меня.
Тесса пошевелилась не сразу, не позволила телу выдать, что поняла, не позволила выдать даже то, что вообще услышала.
— Я не могу понять, почему ты мне это говоришь, — сказала она.
Он после долгой паузы ответил:
— Потому что я влюблен в тебя.
В первый момент Тесса почувствовала внутри узел отрицания, раздражения, он распустился до удовлетворения, потом снова затянулся в раздражение и скепсис. К лицу прилила кровь.
— Я знаю, что тебе так кажется, — сказала она наконец.
Она с трудом различала его силуэт. Они — лишь два голоса.
— Кажется? Нет, Тесса, я действительно тебя люблю.
— Ты меня не любишь, — стояла на своем она.
— Ты думаешь, это просто увлечение? Увлечение, затянувшееся на три года?
— Чтобы понять, что это не любовь, не обязательно давать другое определение.
— Ты идеалистка.
— Ты испортил мне карьеру, а потом соврал прямо в лицо.
— Чтобы быть с тобой рядом…
Щеки ее опять окатило злым жаром.
— Поэтому ты и написал то письмо, — сказала она.
— Да.
— Спасибо, что хоть признался. Вот только поздновато. Для меня это уже пожалуй что не сюрприз.
— Я слегка зарвался.
— Что верно, то верно.
— Я люблю тебя.
— Крис, не знаю, какое ты испытываешь чувство, но это точно не любовь. Помоги Господи той, в которую ты влюбишься.
— Тесса, ты ничего не понимаешь.
— Крис, не спорь со мной, пожалуйста. Ты же не хочешь, чтобы я прямо сейчас на тебя рассердилась.
— Не сможешь ты убедить меня в том, что я не чувствую того, что чувствую. Более того, ты давно все знаешь. — Фигура Криса придвинулась в темноте ближе к столу. — И когда тебе это нужно, используешь мои чувства в своих целях, а когда нужда отпадает, изображаешь удивление, наивность, как будто никогда меня не поощряла. Говорю я это не в качестве извинений за свой поступок — ему нет прощения, — говорю потому, что это правда.