Грамматически все верно, что неудивительно. Латинское слово, которое Эд перевел как «ныряльщик за сокровищами», urinator, было довольно необычным; Тесса знала, что в Оксфордском словаре латинского языка дан перевод «ныряльщик». Эд нырнул на самое дно вокабуляра. Она поставила ему зачет, потом вернулась к тексту Конти, посмотреть на две последние строки на латыни:
ad te essem amorem surda, sicut ad cantus
turturis urinator, ukimam efflarem
Известно о Марии было совсем мало, его сохранившиеся стихи написаны размером, для латинских поэтов необычным, — холиямбом или хромым ямбом: ритм неловкий, обычно использовавшийся для разного рода инвектив; в употребление его ввел несколькими веками раньше греческий поэт по имени Гиппонакт, а на латыни им время от времени пользовался Катулл и некоторые другие поэты.
Суть хромого ямба состояла в следующем: во всех строках чередовались безударные и ударные слоги, но в последней ритм менялся: ударный — безударный или ударный — ударный. Писать ямбом на латыни было непросто, и Тесса подумала, что, видимо, Марий так часто прибегал к элизиям, именно чтобы вписаться в размер. Собственно, «te essem amorem» приходится читать как одно слово, два «е» в te и essem сливаются, а еще в essem не прочитывается «м»: «тессаморем». То же самое с «ultimam efflarem»: если учесть долгие гласные, получится «ултимафларем». Тесса как будто доказывала кому-то, что, если читать это вслух, придется набрать полную грудь воздуха для двух последних строк, чтобы не лишиться дыхания вслед за лирической героиней. Плюс нужно помнить про ономатопею, ибо стихотворение, на деле, посвящено слуху, в нем обыгрывается смысл слышанья как такового, и речь идет скорее о любви, чем об оскорблении. «Turtur», «голубка» на латыни, — само по себе ономатопический прием: с этим представлением Тесса столкнулась еще в детстве, когда думала, что голубки — это какие-то экзотические птички ярко-голубого цвета. Разочаровалась ли она, узнав, что они вовсе не голубые? Вовсе нет. А на латыни птичек этих называли «turtur», передавая звук их воркования, и им это, если вдуматься, подходило куда больше. Она рассказала про свое детское заблуждение Крису, он тут же взял синий карандаш и нарисовал эту самую голубую голубку, обращенную крупным птичьим глазом к зрителю. Это была одна из тех историй, в отношении к которым она так и не определилась: это как, очаровательно? Тогда она посмеялась. Или здесь сквозит снисходительность? «Портрет голубой голубки, — написал он ниже. — Тессе для ее птичника». Картинка так и лежит где-то в ящике ее стола.
Она открыла перевод Флоренс:
Когда тебя нет рядом, я слышу голос твой,
с фонтана он течет, волной потом бежит
к реке и тонет в голубином воркованье,
бывает, вместе мы молчим.
Он мне открыть готов твои секреты сокровенные,
я этих милых пустяков табличкам не доверю.
Будь я глуха, моя любовь, как глух ныряльщик
к призывам птиц ябнеснеслатакого
Тесса читала и смеялась. В конце Флоренс аж замахнулась на то, чтобы передать элизию. К сожалению, на выпускных экзаменах за поэтические вольности баллов не заработаешь. Занятно, однако, что Флоренс укоротила четвертую строчку на одну стопу, чтобы читатель, который ждет продолжения, почувствовал, как автор молчит после слова «молчим». Выделялись внутренние рифмы, размер же оставался ямбическим, но с некоторыми сбоями, как оно и положено в хромом ямбе. Занятно, шаловливо. Тесса поставила зачет, но снизу приписала: «Нужно обсудить».
Два года назад, впервые почитав Мария, Тесса долго мучилась над двумя последними строками этого стихотворения. Она тогда проверяла перекрестные ссылки в рукописи «Эллинистических дериватов в классической и позднеклассической римской поэзии», — редактором был Крис, и книга, кстати, недавно вышла в издательстве «Оксфорд юниверсити пресс»; механическая, но хорошо оплачиваемая работа: Тесса должна была прочитать рукопись до корректуры и убедиться, что все авторы статей правильно указали номера страниц и строк. Почему ныряльщик — urinator — глух к призывам птиц? — гадала она в заметках у себя на телефоне. Может, автор просто хочет сказать, что под водой птичьих криков не слышно? Тогда, видимо, речь идет о чайках, однако в тексте упомянуты голубки, уж всяко не приморские птицы. Тесса спросила у Бена, что он об этом думает — их профессиональные поприща пересекались крайне редко, — но он тоже ничего не понял. Может, пришло в голову Тессе, Марий действительно был со странностями.
В Бодлианской библиотеке она открыла комментарий Конти и отыскала случайную подробность, которая и вывела ее на Лукрецию: «si pensava che fosse morto a Isola Sacra». «Считается, что он скончался на Изола-Сакра». Что и по сей день звучало забавно, потому что она до конца просмотрела страницу на итальянском и не нашла ничего, что подкрепляло бы версию о месте кончины Мария, — были лишь новые предположения касательно смысла отдельных строк текста, рассуждения о грамматике и ряд отступлений, которыми Конти был знаменит. Какой же козел этот Конти — и какое чудо эта написанная им бредовая невнятица, ибо когда через несколько месяцев Тесса узнала, что Лукреция Пагани будет руководить раскопками некрополя на Изола-Сакра, из памяти почему-то всплыл этот бриллиантик.
Тесса, пожалуй, слишком экспансивно вела себя на первой встрече с Лукрецией. Однако время почти полностью поглотило все тексты Мария, и даже ради самых крошечных крупиц информации Тесса была готова напрочь отказаться от светского лоска. Эти самые пять стихотворений от забвения спас Кодекс Салмасианус — антология малоизвестной поэзии на латыни, в которой творчество Мария датировалось II веком нашей эры. Единственным помимо этого древним источником, подтверждавшим, что Марий действительно существовал, была «Суда», византийская энциклопедия X века, и краткую статью оттуда Тесса давно заучила наизусть: «Публий Марий Сцева. Поэт, писавший холиямбом. Был женат на Сульпиции». В «Суде» содержатся цитаты из многих утраченных источников, равно как и отсылки к ним, так что в некоторых случаях она оказывается уникальным связующим звеном с письменной историей Древнего мира. По просьбе Тессы они с Лукрецией встретились наспех на заре в кофейне рядом с железнодорожной станцией Глостер-Грин — Лукреция спешила на автобус в Хитроу. Тесса рассказала ей про Публия Мария Сцеву и про ссылку у Конти. Может, это все пустое, но про Мария известно так мало, что даже самое незначительное подтверждение, причем любого толка, будет очень кстати. Бежевый чемодан с кожаной отделкой явно выказывал нетерпение, Лукреция же внимала в царственном молчании. Отсутствие дополнительных доказательств у Конти не произвело на нее никакого впечатления. Она не то чтобы вела себя недружелюбно, такого за ней не водилось, но от нее просто исходил дух дорогой неприступности. Кончилось дело тем, что Лукреция сообщила Тессе: ей пора, иначе она опоздает на самолет; пора быстренько сворачивать разговор. Тессе тут же пришли в голову два полезных вопроса: к какому веку относятся захоронения на Изола-Сакра? И каков был классовый состав погребенных?
— А можешь придумать вескую причину того, что ныряльщик не слышит крика птиц? — сказала вместо этого Тесса. Тут Лукреция вдруг улыбнулась, как будто Тесса выпустила ее из темницы очень скучного разговора.
— Просто изумительный вопрос, — похвалила она. — Ныряльщик — в смысле, urinator? Тот, что доставал вещи из воды?
— Да, — кивнула Тесса, подметив, как изменилось поведение ее собеседницы.
Тут Лукреция пустилась в рассуждения, которые поначалу показались не относящимися к делу: известно ли Тессе, что Назаре, древняя рыбачья деревушка в Португалии, — мекка серферов? У самого берега пролегает подводный каньон, он сжимает водные пласты в огромные вздымающиеся валы. Со старого маяка на берегу можно наблюдать, как мужские и женские фигуры точками мелькают на гребнях волн высотой в двадцать с лишним метров. Именно ради этой подводной аномалии в Назаре слетаются серферы со всего мира, да и там их живет немало. Обо всем этом Лукреция узнала из беседы с врачом-лором, который там живет.
Археологи, работавшие на Изола-Сакра, поначалу не обратили особого внимания на миллиметровые утолщения в ушных каналах некоторых черепов из некрополя. Вроде бы мелочь, скорее всего просто дефекты строения кости — так они подумали. Вот только наросты эти попадались снова и снова, причем исключительно в мужских черепах. Уже набралось шестьдесят семь, но это еще не конец.
— Генетические аномалии становятся более частотными в изолированных сообществах, в которых все… Ну, сама понимаешь. — Лукреция не сразу подобрала английский эвфемизм.
— Спят с сородичами? — выпалила Тесса, тоже не придумав лучшего способа обозначить инцест.
— Ага. — Лукреция рассмеялась. — Можно и так сказать. Однако на Изола-Сакра был крупный порт. Это тебе не Папуа — Новая Гвинея. И не британская аристократия.
Лукреция попыталась разобраться и выяснила, что «выпирающие ушные экзостозы» обнаруживали и другие археологи, а в современном мире они встречаются у серферов и спасателей на воде.
— И называется это «ухо серфера».
Ей дали контакты врача-лора из Назаре, специалиста по удалению этих самых экзостозов. Он постоянно обнаруживал их у профессиональных серферов. Длительное нахождение в холодной воде вызывало раздражение мягких тканей в слуховых каналах, а потом образовывались костные наросты. Со временем они, по сути, перекрывали слуховые каналы.
— Мой босс, похоже, считает, что причина их происхождения — термы, бани.
— А у тех, кто не живет на побережье, бывают ушные экзостозы? — спросила Тесса.
— Так я о том и говорю.
— Образ жизни ныряльщиков во многом был похож на образ жизни серферов, — заметила Тесса.
— Вот именно! Я имею в виду длительное пребывание в холодной воде — а кому еще чинить подводные фундаменты? Кому доставать тонны ценного груза, после того как в гавани затонет судно?