Межэтнические отношения и смешанные браки на окраине Латинской Романии (Тана, ХІV–ХV вв.)
Приазовье и устье Дона всегда были средоточием особых интересов для Византии. Со времен античности и в средневековый период район Таны был по сути греческим анклавом, снабжавшим византийскую столицу важнейшими для нее продуктами — зерном, рыбой, солью, не говоря уже о многочисленных транзитных товарах, как пушнина, шелк, пряности или драгоценные металлы и камни[690]. В XII столетии эти территории, видимо, находились непосредственно под властью Византии[691]. Греческое население не покинуло их и после татаро-монгольского завоевания.
Роль Северного Причерноморья в международной торговле с середины XIII в. повышалась, по мере того как его порты приобретали все большее значение в товарообмене между Востоком и Западом. Сначала Солдайя (Судак), а затем — Каффа (Феодосия) и Тана (Азак, Азов) стали важными терминалами международной торговли Латинской Романии, Золотой Орды, Византии, Руси, Западной Европы и узлами местной, внутрирегиональной торговли.
Тана стала одним из наиболее колоритных, притягательных и, вместе с тем, опасных поселений, основанных итальянцами в самом дальнем «углу» Латинской Романии. Она заслужила репутацию у хорошо знавших ее венецианцев «пасти врагов наших»[692]. Но она была и источником богатств. Она неоднократно разрушалась и разграблялась во время частых набегов неспокойных соседей, отстраивалась вновь, привлекала новых колонистов из самых разных уголков Европы.
В узком смысле слова Тана — это название двух итальянских факторий (венецианской и генуэзской), расположенных на периферии большого кочевого золотоордынского города Азака, расширительно называемого западноевропейскими писателями также Таной. Разделение итальянской Таны и Азака относительно, хотя я и буду употреблять имя Тана для обозначения итальянских поселений. Дело в том, что итальянская Тана соседствовала не только с менявшим свой облик в зависимости от условий кочевания орд татарским городом, но и с кварталами, населенными греками, зихами, славянами, армянами, евреями. Между ними осуществлялись интенсивные экономические, культурные и личные связи. Сначала греки (чье поселение возникло раньше итальянских), а затем и иные этносы обосновывались и на самой территории укрепленной итальянцами Таны.
Венецианцы стали вести торговлю в устье Дона с середины XIII в., генуэзцы — чуть позже. Поселения купцов обеих морских республик стали возникать там во второй половине 60-х годов XIII в. Постепенно они обрели свой юридический и административный статус. Генуэзский консулат сформировался не позднее 1304 г., а вероятнее всего — в конце 1280-х — начале 1290-х годов, венецианский — около 1320 г. р 1332 г. венецианская торговая фактория получила специальные права и привилегии от хана Золотой Орды, и в феврале 1334 г. Сенат республики разработал правила управления факторией. Генуэзцы получили аналогичные права, но точная дата их предоставления ханом неизвестна. Во всяком случае, оба поселения имели обширную автономию, управлялись по законам своих республик и признавали верховный сюзеренитет хана, уплачивая ему специальные налоги[693].
Периоды мирного соседства и конфронтации, вплоть до вооруженных столкновений, между итальянцами и татарами, генуэзцами и венецианцами, «латинянами» и византийскими греками сменяли друга друга. Бывало, Тану разрушали до основания или разграбляли золотоордынские ханы или их противники (как знаменитый Тимур), местные эмиры или отряды кочевников. Так было в 1343, 1395, 1410, 1418 и др. годы. Но с 20-х годов XV в. каменные укрепления лучше защищали поселения, да и сознание большей выгоды от коммеркиев, чем от нападений, руководило ханами Золотой Орды, а потом — и крымскими Гиреями[694]. Встает вопрос: можно ли ситуацию военных конфликтов и грабительских набегов экстраполировать на социо-культурные отношения между западными колонистами, местными православными христианами (греками и славянами) и их степными соседями? Возникали ли брачные союзы между разными этносами и как они воспринимались современниками? Мы постараемся пролить некоторый свет на эти проблемы, прекрасно осознавая частичность и неполноту наших ответов, обусловленную и состоянием источников, и начальным этапом разработки темы.
Помимо немногих традиционных и хорошо известных источников о ситуации в Тане, вроде немногословных и попутных экскурсов византийских историков или, особенно, свидетельств венецианских послов и путешественников Иосафата Барбаро и Амброджо Контарини,[695] мы располагаем гораздо большим фондом еще неисследованных нотариальных актов, хранящихся в Венецианском и Генуэзском государственных архивах. Из картуляриев нотариев Таны до сих пор опубликован лишь один — Моретто Бона (1407–1408). Между тем, Проведенные нами исследования в итальянских архивах в 1977–1999 гг. позволили выявить 1117 нотариальных актов 26 венецианских нотариев и 13 документов 13 генуэзских нотариев Таны. Разумеется, для генуэзцев Каффа представляла большее значение и нам известно пока 1459 составленных там актов 184 нотариев. Все эти цифры, разумеется, носят предварительный характер, работа в архивах продолжается, и новые находки вполне вероятны. Кроме того, мы учитывали лишь документы составленные in situ, в то время как упоминания Таны встречаются и в актах, составленных в Генуе, Венеции, других городах Причерноморья. Акты судебного делопроизводства (например, протоколы судей по петициям Венецианского архива[696]) способны дополнить картину. Конечно, латинские нотарии работали в итальянских поселениях и для жителей факторий. Другие местные жители встречаются в актах в том случае, если они были партнерами, участниками или договаривающимися сторонами сделок. Многие из них имели юридический статус burgenses или пользовались правами «колониального гражданства» Венеции или Генуи, состоя под защитой их консулатов. Это означает, что лишь часть местных жителей прямо обнаруживает себя в документах, и мы в состоянии рассчитывать на математические реконструкции общего числа жителей фактории только в случае достаточно репрезентативных выборок[697]. Среди попавших в нотариальные акты лиц нелатинского происхождения можно выявить три группы людей: 1) купцы и ремесленники разного имущественного положения; 2) лица, служившие по найму; 3) бывшие или действительные рабы и слуги. Это очевидное сужение поля исследования. Но изредка, особенно в годы конфликтов, или при заключении договоров с местными правителями, когда и их приближенные упоминаются в документах, на страницы источников попадают и иные категории лиц.
Существует и другая, методологическая проблема: различал ли средневековый нотарий расовое, этническое, «национальное» происхождение и имел ли он мотивацию указывать его? В случае работорговли, ответ достаточно ясен: цены на рабов в большой мере зависели от расовых, физических, поло-возрастных характеристик[698]. Но подчас упомянутое имя раба не соответствует его происхождению или этносу. Бесспорно, были случаи крещения раба с присвоением ему нового имени или ошибочных этнических атрибуций, подчас и ради повышения стоимости раба, и в случае неумения писца отличить, скажем, «куманского» раба от татарина. И все же, как правило, нотарии достаточно точны, ибо они принимали во внимание и соматические характеристики и иные признаки, стараясь отличить, например, монгольского раба (их совсем мало) от татарского.
Для дифференциации других категорий местного населения нотарий не был столь же мотивирован. Обычно он принимал ту атрибуцию, которую давали сами контрагенты и транскрибировал имя так, как слышал его, учитывая и индивидуальный опыт, и традицию написания. Многое зависело от его знания языков, местной ситуации, просто уровня культуры. Конечно, он мог и обобщать, называя, например, «сарацинами» всех мусульман, хотя, как правило, в Северном Причерноморье в XIV в. этим этнонимом обозначали уже татар[699]. Таким образом, главной проблемой является выяснение того, как каждый нотарий работал с его клиентами, как он воспринимал имена и какими буквами передавал непривычные для романского уха звуки. В ряде случаев исключительно трудно без дополнительной информации о месте жительства, семейных связях и т. п. отождествить упомянутое лицо и еще сложнее «реконструировать» подлинное имя армянина или мусульманина в переложении на латинском языке или венецианском диалетто. Но и реальная ситуация была еще более путанной, ибо этно-конфессиональные характеристики, в иных случаях ясные и недвусмысленные, существенно варьировались в Тане. Что можно сказать, например, о еврее с мусульманским именем или о мусульманине — с армянским? Необходим специальный анализ в каждом случае, и далеко не всегда он приведет к успеху…
В данной статье я старался выбрать случаи, когда этно-конфессиональные атрибуции не вызывают больших сомнений. Начнем с греков. Часть из них служила по найму в Тане, получая содержание от венецианской «коммуны». В 1413 г. два портных — грека, Michali Sachalari и Andreas из Кефалонии — предъявили иск на взыскание Долгов по невыплаченным окладам, «pro resto stipendii»[700]. Грек из Кандии, Georgius Chalotari нанимает в Тане мальчика-болгарина 14 лет в Качестве слуги на 3 года, обязуясь лишь кормить и одевать его