ая сенсоры беспрерывными разрушительными вспышками – белыми и желтыми.
Как там Эврибиад? – спросил Отон, не обращаясь ни к кому в особенности.
Никто не сумел ему ответить.
Эврибиад сжимал зубы. Перед ним шаттл Феоместора начал смертельный танец, пользуясь тем, что полностью сохранил весь свой скоростной и двигательный потенциал. Порой он отклонялся от курса, чтобы выстрелить из лазера, но всякий раз возвращался в исходную позицию, чуть выше корабля Эврибиада, прикрывая его. Тому затруднял путь груз, ведомый на тросе.
Вражеские истребители, преследуемые дронами Отона, сбились в единую стаю, которая, пытаясь ускользнуть от смерти, летела по траектории, с первого взгляда казавшейся беспорядочной, то резко уходя в сторону, то хитря и разворачиваясь так быстро, как могут только существа, лишенные плоти.
На секунду небо вокруг Эврибиада очистилось. Шаттл объяла тишина, которую изредка прерывали перезвоны бортового оборудования. Все замерло в ожидании, словно туча, готовая разразиться грозой – и дроны ускорились. Оголодавший рой устремился к добыче, безразличный к судьбе каждого в отдельности, оставив опоздавших под разрушительным огнем, который вели машины Фотиды.
Они поняли, кто важен, а кто нет. На два шаттла на полной скорости обрушились тысячи жал. Феоместор резко замедлился, попытался развернуться на носовом платке, чтобы выиграть время для более медленного собрата, и выстрелил пучком смертельных лучей. Ослепительный взрыв поглотил десяток соперников, и связь со вторым шаттлом прервалась. Эврибиад поднялся, вытянул шею, вглядываясь вдаль. Что же случилось с его товарищем? Невозможно сказать. Врагов становилось все больше, истребители Отона слетались к ним, окружали их плотной группой, бросались на них, презрев смерть, взрываясь, чтобы дать шаттлам несколько лишних секунд. Атака закончилась так же быстро, как началась. Их союзники погнались за последними оставшимися дронами.
– Доложите о повреждениях, – нервно приказал Эврибиад.
– Мы ущерба не понесли, – ответил эпибат бесцветным голосом. – Второй шаттл получил удар в борт. Сообщают о нескольких раненых, среди них Феоместор. Говорят, что в состоянии добраться до Корабля.
Эврибиад сел, стиснув челюсти. Сейчас он ничего не мог сделать для друга – разве что молиться.
Они вернулись! По войску, погруженному в составное сознание, прошел вздох облегчения. А теперь полный вперед! Пора!Неподалеку две кометы занимали позицию. Еще несколько секунд – и варвары будут на расстоянии удара. Тянуть больше нельзя. Корабль ускорился на пределах своих возможностей. Отон не собирался обгонять врагов, однако ему нужна была определенная скорость, чтобы реализовать свой план. Один из двух монадических модуляторов на корме, доверху наполненный энергией, заурчал, передавая всей «Транзитории» экзотическую аритмию своей вибрации, искажая вселенную вокруг себя.
На мгновение воцарилась благодать, абсолютное равновесие, когда разум Отона, тянущийся к цели, подобрался, когда он задержал дыхание, готовясь совершить усилие, когда сконцентрированная энергия полилась волной. Отон, который в этот миг был неотделим от составного сознания, забыл о своей сложной внутренней организации, об обмене античастицами в безвоздушных отсеках, о сотнях тысяч сигналов, передававших загадочную информацию от крохотных разумов, управлявших каждым звеном системы по лабиринту оптоволокна, обеспечивающего внутреннее единство в его необъятном теле. Он ощущал только грубую силу, которая двигала им, глухую жажду власти и победы, которая скоро сменилась дрожью прыжка.
Он оказался в другом месте. Вселенная запылала тысячью огней. Повсюду вокруг него расцветали огромные языки пламени, исчезали, но возрождались чуть поодаль. Его небо заполнили ослепительно светящиеся дуги – струи раскаленного газа, такие широкие, что под арками уместились бы три газовых гиганта. Слишком много фотонов, слишком много жара: его перенасыщенное поле восприятия съежилось, а температура обшивки резко поднялась. Душа «Транзитории» взвыла: тысячи ее составляющих, биологических и механических, начинали осознавать, что он перенес их на край звезды, к самой тропосфере красного гиганта.
Всеми демонами клянусь,взревела Фотида, вы самоубийца!
Он ее проигнорировал. Варвары уже подступали к цели с обеих сторон.
Космический бой никогда не заканчивался быстрым отступлением одного из противников. Из-за асимметричной информации монадическая передача становилась рискованной. Бегущий не знал точных координат своего преследователя, так что тот мог подойти оттуда, откуда желал – из-за спины, – готовый открыть огонь. Но не в этот раз. Как и у всех Кораблей Урбса, оболочка «Транзитории» была сделана из высокорезистентного сплава, а не изо льда и камня. Волна жары и энергии с размаху захлестнула корабли варваров. Кометы покраснели – цветом они были лишь чуть темнее адского пламени, на фоне которого разворачивалась битва, – и исчезли менее, чем за полсекунды.
«Транзитория» с раскаленной добела оболочкой рванулась в сторону, как падающая звезда, выброшенная из пылающей атмосферы, и словно озаренная ореолом безоговорочной победы. Ее толстая обшивка, созданная, чтобы противостоять устрашающим условиям безвоздушного пространства, практически не изменившаяся за тысячелетия, местами расплавилась, и несколько чешуек спаялось друг с другом. Борт украшала огромная вмятина с краями из порванного металла. Внутренняя структура тоже перенесла немало сбоев: часть псевдо-нервной системы, составленная из взаимосвязанных узелков процессов, попросту вышла из строя.
Но все это не имело значения. Каждая душа в составном сознании успела десять раз предвосхитить гибель противника.
Отон чувствовал, как под самыми глубинными пластами его сознания начинает шевелиться чудовище. Он не убивал. По крайней мере, не прямо. Это за него сделала звезда. Он не убивал, и все же ужасное возмездие его хюбриса [59]неминуемо обрушится на него. Нерешительным шагом Отон сошел с трона и растерянно поглядел на Рутилия и Аттика – сбитых с толку и дрожащих при мысли о том, что с ним сейчас будет. Ведь они знали. На секунду он взмахнул руками, как будто теряя равновесие, его огромные, массивные пальцы на ощупь отыскали кабель, подсоединяющий его к составному сознанию. Одним резким жестом Отон вырвал его. Отсек себя от составного создания. Он не собирался ни с кем делить эту ношу.
И оно хлынуло на него, словно заливая его разум жидким свинцом, расплавляя механизмы его сложно устроенного мозга, раскаляя добела каждую частичку его сознания. Огромная каменная статуя закричала.
Не прерываясь, не переводя дыхание, он выл от страдания, которое доставило ему убийство, и от непереносимой боли, которой его наказывали Узы, и от разрушения, которому он сам подверг свое «я», уничтожив разумных существ. Он кричал долго, и Корабль наполнился эхом его боли. А когда крик прекратился, глаза Отона закатились, он рухнул наземь и лежал, словно парализованный. Никто не осмелился подойти к его каменному телу.
VI
Вокруг Плавтины мир размылся, а ускорением ее вдавило в единственное кресло маленькой спасательной капсулы. Нервная энергия, которая поддерживала ее в движении, разом иссякла, оставив ее в пустоте, и руки опустились.
Вибрация прекратилась, и сила притяжения исчезла. Несколько мгновений она чувствовала, что падает, и ее тошнило, пока внутреннее ухо не приспособилось. Ее капсула миновала слои обшивки, защищающей прежде жаркое, а теперь опустошенное сердце Корабля. Плавтина оглянулась вокруг. Ничего похожего на иллюминатор, однако часть стенки капсулы была покрыта экранами и интерфейсами. Она провела по ним мыслью, не вызвав отклика. Здесь не было программной системы. Аппарат, созданный для того, чтобы прятаться, обходился без присутствия ноэмов. Плавтина готова была поспорить, что ни одна кроха тепла внутри капсулы не сможет просочиться наружу. Враги, о которых она ничего не знала, никогда ее не найдут. Да и никто, впрочем, не найдет. Скорее всего, она здесь и погибнет в одиночестве, и ее удобное кресло станет могилой. Она хотела было подняться, изучить технику, которой располагала, но даже не шевельнула рукой. Она устала. Сейчас лучше было сползти обратно в кресло.
Так она и оставалась между сном и явью, уставившись прямо перед собой. В воздухе слышался только легкий гул механизмов спасательной капсулы, он ее убаюкивал. Сон стучался в двери ее сознания, просачивался на поверхность разума, но она всякий раз встряхивалась. Если теперь она заснет, то больше не проснется, нашептывала ей какая-то часть ее самой. Другая же пожимала плечами и грустно улыбалась: а какая теперь разница? Она находилась так далеко – и в пространственном, и во временном смысле – от всего, что она знала, она была так безнадежно одинока…
Кабина вдруг загудела, как колокол, от глухого удара, раздавшегося в тесном пространстве ее тюрьмы. Ее тряхнуло, еще и еще. Шаттл к чему-то пришвартовали. А она-то боялась, что навсегда исчезнет в пустоте… Стыковка длилась долго, и Плавтина не двигалась. Она не осмеливалась сделать ни малейшего жеста, даже когда капсулу куда-то потянули на тросе. В любом случае ей нечем было себя защитить. Значит, лучше не привлекать к себе внимания.
После множества постукиваний и поскрипываний ее тело вновь ощутило силу тяжести, и она почувствовала, что ее перевернутые вверх дном органы наконец вернулись на место. Капсула где-то приземлилась.
Она поколебалась, подождала еще несколько секунд, прислушиваясь. Свет погас. Снаружи кто-то или что-то перехватило управление капсулой. Плавтина подавила страх, начинавший разгораться в ее душе, сосредоточилась, потянулась разумом наружу. Ее восприятие превратилось в тонкую, напряженную, дрожащую ложноножку, ощупывающую все вокруг. Она и в самом деле что-то услышала – какой-то приглушенный гул. Сперва она не поняла, с чем имеет дело. Эта сущность не имела ничего общего с программной экосистемой старой Плавтины, до того, как ее захватил вирус, – связным потоком, морем, движимым единственным мощным течением, множественным образом единственной фундаментальной личности. Здесь, без всякого сомнения, речь тоже шла о ноэмах, связанных со своим Разумах. Но тут – никакого порядка, беспорядочная толпа, ураган, колышущий деревья в лесу из стороны в сторону, за которым наблюдаешь из-за накрепко закрытых окон. Жаркие джунгли, кишение организмов, связанных между собой, но автономных, каждый из которых занимался своими делами, словно его собратья не имели никакого значения. У нее не было доступа к этим джунглям, и она чувствовала себя, будто ребенок, слушающий крики взрослых в соседней комнате. Ей стало интересно: не потому ли это, что ее капсулу заключили в электромагнитную клетку.