Виний не ответил. Автоматы того времени не бросали слов на ветер. Потому он поднялся, не попрощавшись с ней, и медленно вышел из комнаты. В его шагах звучала скрытая угроза. Плавтина разочаровала своего ментора. С ней это произошло в первый раз.
Плавтина из воспоминания оставалась на месте, не двигаясь, уставившись на тысячу опустевших экранов, не зная, что делать с собственной жизнью. Но та, что видела сон и немного знала о будущем, расплакалась.
Плавтина открыла глаза. Разум ее оставался замутненным, а едкий привкус кремня у нее во рту напоминал о красной планете. Она только через несколько секунд поняла, что не спит, по тому, как горели щеки от соленой воды слез. Плавтина коснулась их рукой. Опухоль спала.
Сон поглотил ее полностью. Были ли события в нем реальны? Ее единственный путь к прошлому лежал теперь через туманную дорогу воспоминаний, это мутное месиво пересекающихся повествований и отрывочных впечатлений. Может быть, в этот вечер они с Винием и не говорили о готовящемся Анабазисе, и тот эпизод имел место несколько дней спустя.
Какая разница? Взамен потерянных четкости и бесконечной компиляции фактов сон подарил ей связный рассказ с началом и концом. Конечно, все осознавали, что Гекатомба произошла не по естественным причинам. Но к выводу, который с легкостью сделал бы из этого любой человек, пришла только она сама – и только сейчас. И вывод ее ужаснул.
Гекатомба была не чем иным, как умышленным убийствомв невиданных масштабах.
Не для этого ли Ойке наделила ее плотью – чтобы Плавтина сделала это печальное заключение? Не потому ли велела обращать внимание на сны – как будто бы Плавтина могла этого не делать. Она была не готова в полной мере принять последствия этого вывода. Ей уже было ясно, какими они будут. Убийство подразумевает, что кто-то за него в ответе.Нет – что кто-то виновен. А что дальше? Месть, – шепнула та Плавтина, которую она не знала. Наказание. Правосудие.
Для автомата эти понятия граничили с непристойностью. Они были порождением другой эпохи – примитивной, скверной, эпохи талиона и мстительных богов. Она не могла даже думать о них прямо, и они крутились у нее в голове так, что начинал мутиться разум. Она задрожала и решилась открыть глаза, уже ожидая, что внешний мир нанесет ей новый удар.
Мягкий естественный свет узкими лучами проникал через отверстия в стенах, сделанных из обычных неровных стеблей, сплетенных между собой и корнями уходящих в землю. Плавтину это удивило. Она была родом с красной планеты, где всякая устойчивая конструкция представляла из себя технический шедевр герметичности. Плавтина поднялась без труда. Чистый пол был накрыт тростниковой циновкой. В ногах кровати расположился низкорослый автомат кубической формы – медицинская программа, с которой Плавтина обменялась несколькими лихорадочными фразами, прежде чем погрузиться в сон.
– Добрый день, – пробормотала Плавтина куда менее уверенным голосом, чем ей бы хотелось.
– Доброго утречка! Вижу, мы уже на ногах и хорошо себя чувствуем!
Тон у машины не изменился, был таким же щебечущим и поучающим одновременно, словно она была задумана, чтобы всех раздражать.
– Следовательно, мы завершили процесс выздоровления…
Плавтина невольно потянулась разумом к своей собеседнице, попробовала очертить ее контуры. Медицинский куб был всего лишь видимой частью чего-то гораздо большего – слишком сложного для того, чему полагалось быть простой лечебной машиной. Но это также означало, что Плавтина имела дело с автоматом, способным ответить на ее вопросы.
– Сколько я уже здесь?
– Четыре стандартных дня. Три дня – с момента нашего разговора. Мы поставили вас на ноги в рекордное время.
В голосе ее звучало явное удовлетворение.
– Я благодарю вас.
– Мне это только в радость. Это было… увлекательно. Прежде у меня не было возможности задействовать мои… способности.
– У вас исключительный талант, – сказала Плавтина с искренней улыбкой, вставая и потягиваясь. – Позвольте мне попросить у вас некоторых уточнений.
– Ну разумеется!
– Где мы?
– На борту «Транзитории», межзвездного корабля, который прежде был властителем Отоном… Но я полагала, что уже говорила вам об этом. Может быть, у вас проблемы с памятью? Это было бы…
– Нет, – торопливо сказала Плавтина, – теперь я вспомнила.
Последнее, чего ей хотелось – чтобы эта машина стала копаться в ее мозгах. Что же до Отона… Знакомое имя. Союзник, о котором говорила Ойке. Она внутренне вздохнула и обругала себя за то, что едва не ослабила бдительность. Необходимо было узнать больше. К счастью, лечебная программа явно не собиралась замолкать.
– Место, где мы находимся, расположено в центральном отсеке Корабля. Много веков назад властитель Отон сделал его обителью для себя и для тех, кого он защищает. Вы увидите спокойное, неглубокое море, окружающее остров, на котором мы, строго говоря, и находимся. И кстати, я советую вам воспользоваться этим для восстановления сил. Морские купания, укрепляющий моцион…
Плавтина с иронией взглянула на программу. Морские купания для автомата? В конце концов почему бы и нет.
– … и не забывайте пить побольше жидкости, если будете долго оставаться на солнце.
Эта медсестринская болтовня утомила Плавтину, и она только согласно мычала, оглядываясь по сторонам. В ногах кровати лежало ее платье – постиранное и сложенное. Она его натянула. В комнате стояло приятное тепло – такое же приятное, как царящий тут полумрак. Мебель тут была простая. Тонкий матрас, положенный прямо на землю, низкий шкафчик, деревянный стол. В мире, откуда она была родом, этот материал считался символом непревзойденной роскоши. Она провела рукой по столешнице, ощущая тут и там незначительную шероховатость. На столе – две белых керамических миски, в одной – какой-то теплый бульон, в другой – оливки. Сервировку завершали графин с водой и стакан. Тут голод напомнил о себе, и Плавтина отогнала праздные вопросы о том, из чего сделано блюдо. Они не будут травить ее, когда только что вылечили. Она пила, жевала, глотала. Все это было для нее вновь и одновременно казалось естественным. Абсурдно естественным. Как и ощущение сытости. Она отыскала у входа свои сандалии, надела их и открыла дверь.
Маленькая бамбуковая хижина стояла всего в нескольких метрах от длинного пляжа, усаженного фиговыми деревьями и кипарисами, которые украшали его и освежали резкую йодистую атмосферу. Невдалеке изумрудно-синим разливалось море, которое после запрета приближаться к изначальной планете должно было стать навеки недостижимым. Небывалое место с потрясающим небом, чистым, если не считать несколько редких пушистых облаков – locus aemonus,затерянных посреди космоса, затиснутых в отсек одного из металлических Левиафанов, которые теперь бороздили межзвездную пустоту. Как на Корабле Плавтине, микрокосмос в макрокосмосе, декорация в масштабной постановке вселенной. Но эта декорация, по крайней мере, радовала глаз.
Плавтина сделала несколько шагов к берегу. Краем глаза она заметила еще несколько хижин, похожих на ее собственную, наполовину скрытых в густой растительности. Но никого из обитателей не увидела – по крайней мере, пока. Ей показалось, что вдалеке берег моря искривляется, и вспомнила, что маленький лечащий интеллект говорил, что они на острове.
Плавтине все равно было нечем заняться, так что она соскользнула на песок и сидела, наблюдая за бесконечной игрой волн. Она не могла быть в этом уверена – она ведь ничего в этом не понимала, – но ей казалось, что светит утреннее солнце, уже горячее, но еще выносимое, которое будет подниматься выше, разгоняя пока еще длинные тени. Такое солнце, которое могло бы сиять в небе изначальной планеты, где Человек ходил с непокрытой головой. До того, как отправиться в неизвестность, к бледному солнцу. До Гекатомбы. Она задрожала от легкого бриза, внезапно поднявшегося с моря, скрестила руки на груди. На самом деле в здешнем идеальном лете ветер не дул: холод поднимался изнутри, ее морозило от мысли, что подспудно не давала ей покоя с тех пор, как она проснулась.
Убийство.
Засев в ее голове, мысль ждала, пока Плавтина будет готова разобраться с ней – и только тогда сможет освободиться от навязчивого присутствия. Но у Плавтины на это не было сил. Как и на то, чтобы анализировать странные видения, которые захватывали ее всякий раз, как она погружалась в сон.
Она так глубоко погрузилась в раздумья, что не заметила его приближения, пока он не подошел совсем близко. И тогда в испуге вскочила на ноги, как марионетка, вдруг освобожденная от пружины, и молча на него уставилась. Колосс из древней Эллады, огромный оживший идол, смотрел на нее каменными глазами. Его лицо отличалось наивным совершенством, присущим античным статуям: широкие скулы, тонкие губы, волнистые волосы, застывшие в идеально вылепленной прическе, греческий нос. Божество войны – с сильным торсом, широкой шеей и мускулистыми членами.
Гигант кивнул ей и улыбнулся, но в каменном взгляде оставался холод.
– Кто же вы?
Он тихо произнес эти слова, и теперь в молчании ждал ответа. Она же, в свою очередь, едва его услышала, настолько ее сбило с толку это явление. Не то чтобы он напугал ее своим видом. Но новые органы восприятия – те, что принадлежали разуму, – подсказали ей, что подобного существа она никогда не встречала. Это был Интеллект, с мемотипом, настолько отличным от мемотипа Плавтины – и, как она подозревала, любого другого автомата, – что их с трудом можно было отнести к одному виду. От него веяло чистой, невыносимой вычислительной мощью, сжатой и сосредоточенной в одной точке. Как те поглощенные, замерзшие светила, которые сияют с силой тысячи звезд, из-за раскаленной материи, стекшейся к микроскопическому центру. Внешне он походил на Аполлона – гладкое и ослепительное солнце, питающее своими лучами почву и пробуждающее к жизни