– Я… я ведь должен был прийти сюда, верно?
Каве непочтительным жестом обвел его наряд.
– Вы должны были прийти в церемониальных одеждах, принц Ализейд. В парадной форме. Я ведь вчера вечером послал к вам портных.
Али мысленно укорил себя. Накануне перед ним действительно предстали два растерянных Дэва и проблеяли о каких-то мерках, но Али прогнал их, не придав значения их визиту. У него не было ни нужды, ни желания шить новую одежду.
Он осмотрел себя. На серой тунике без рукавов красовалась лишь пара порезов в тех местах, где он повредил ее во время тренировок, а набедренник цвета индиго был достаточно темным, чтобы скрыть подпалины от зульфикара. Али казалось, что все в полном порядке.
– Одежда чистая, – недоумевал он. – Я только один раз ее надевал.
Он указал на свой тюрбан. Его алая ткань символизировала назначение на должность каида.
– Это ведь главное, нет?
– Нет! – возразил Каве, не веря своим ушам. – Вы принц, вы не можете появиться при дворе в таком виде, будто вас только что выволокли со спортивного поединка!
Он всплеснул руками и повернулся к королю. Гасан молча наблюдал за их ссорой со странной искоркой в глазах.
– Вы видите? – возмутился Каве. – Придется теперь задержать церемонию, чтобы ваш сын мог достойно…
Гасан расхохотался.
В полный голос и от всей души. Али уже много лет не слышал, чтобы отец так смеялся.
– Ах, Каве, оставь его в покое, – король вышел из-за стола и похлопал Али по спине. – Ам-Гезира у него в крови, – заявил он гордо. – На родине мы всегда закрывали глаза на эти бестолковые церемонии. – Усмехаясь, он повел Али к дверям. – Ну, выглядит он так, будто только что отметелил кого-то зульфикаром, ну и что с того?
Обычно его отец был скуп на теплые слова, и Али воспрянул духом. Когда слуга потянулся распахнуть перед ними дверь в тронный зал, Али поглядел по сторонам.
– Аба, а где Мунтадир?
– У тохаристанского министра торговли. Он… ведет переговоры по сокращению нашего долга за новую униформу Королевской гвардии.
– Мунтадир ведет долговые переговоры? – недоверчиво переспросил Али. Его брат не особенно ладил с математикой. – Не замечал в нем экономической жилки.
– Это переговоры другого толка, – сказал Гасан и только покачал головой в ответ на непонимающее выражение Али. – Пойдем, сын.
Прошли годы с тех пор, когда Али в последний раз заходил в тронный зал своего отца. Он остановился на пороге, чтобы по достоинству оценить это зрелище. Обширный холл занимал весь первый этаж дворцового зиккурата. Крыша держалась на мраморных колоннах такой высоты, что они пропадали из виду под потолком. На колоннах еще виднелись следы выцветшей краски и осколки разбитых мозаик, в которых даже теперь можно было распознать цветочные лозы и древних дэвастанских существ, некогда украшавшие их поверхность, а в тех местах, откуда предки Али откололи драгоценные камни, остались щербинки. Не в характере Гезири разбазаривать сокровища на декор помещений.
С западной стороны зала открывался выход в ухоженный парк. В остальных стенах были вырублены гигантские, высотой почти под потолок, окна, прячущие солнце за искусно резными деревянными ставнями, что позволяло просторному помещению сохранять прохладу и в то же время пропускать свежий воздух и солнечный свет. Свежести способствовали и расставленные у стен цветочные фонтаны, заколдованные, чтобы вода безостановочно струилась по резным ледяным бороздкам. Зеркальные жаровни с кедровыми углями, слепя глаза, на серебряных цепях висели над полом из зеленого с белыми прожилками мрамора. Достигая дальней стены, пол приподнимался и расходился пятью ярусами, каждый из которых был отведен под отдельную ветвь правления.
Вместе с отцом они поднялись на верхнюю платформу и подошли к трону. Али невольно залюбовался им. Трон, вырезанный из небесно-голубого мрамора, был вдвое выше Али. Изначально он принадлежал Нахидам, и это чувствовалось. Настоящий памятник расточительности, которая и стала причиной их низвержения. Его спроектировали так, что сидящий на нем представал живым шеду: легендарным крылатым львом, фамильным талисманом Нахид. Рубины, сердолики, розовые и оранжевые топазы, выложенные на подголовнике, напоминали восходящее солнце. Подлокотники были похожим образом украшены в подражание крыльям, а ножки вырезаны в виде толстых когтистых лап.
Камни сверкали в солнечных лучах. Али вдруг заметил, что точно так же сверкают тысячи вперившихся в него глаз. Он опустил взгляд. Ничто так не объединяет племена, как сплетни об их правителях. Оставалось только догадываться, какие начнутся пересуды, если они заметят, что младший сын Гасана заглядывается на отцовский трон в свой первый день при дворе.
Отец кивнул на украшенную драгоценными камнями подушку у подножия трона.
– Твой брат отсутствует. Можешь занять его место.
Только слухи множить.
– Я постою, – поспешил отказаться Али и отодвинулся от подушки Мунтадира.
Король пожал плечами:
– Как знаешь.
Он устроился на троне. Али и Каве встали у него по бокам. Али переступил через себя и поднял глаза на толпу. Тронный зал вмещал в себя десять тысяч человек, но Али показалось, что сейчас здесь присутствовала примерно половина от этого числа. Знать из всех племен, чье постоянное присутствие требовалось в знак доказательства их преданности королю, делила зал со священнослужителями в белых тюрбанах, а придворные писцы, младшие визири и казначеи сновали вокруг в головокружительном разнообразии парадных одежд.
А бо́льшую часть собравшихся представляли простолюдины. Никаких, разумеется, шафитов, если не считать слуг. Но многие были обладателями смешанной племенной крови – как Али. Все постарались принарядиться – никто не осмелился бы прийти ко двору как-то иначе, но бросалось в глаза, что многие здесь принадлежали к низшему сословию Дэвабада: кафтаны на них были чистые, но залатанные, а из украшений только металлические браслеты.
С места встала женщина Аяанле в кафтане горчичного цвета с черной лентой писца вокруг шеи.
– Именем короля Гасана ибн Хадера аль-Кахтани, защитника Веры, на восемьдесят восьмой раби ас-сани[23] двадцать седьмого поколения с Сулейманова благословения объявляю собрание открытым!
Она зажгла масляную лампу в стеклянном цилиндрическом колпаке и поставила перед собой на помост. Али знал, что отец будет выслушивать обращения просителей, пока масло в лампе не закончится, но глядя, как придворные служители выстраивают толпу внизу в некое подобие очереди, он поразился их числу. Неужели его отцу придется выслушать каждого?
Пригласили и представили первых просителей: торговца шелком из Тохаристан и недовольного покупателя из Агниванши. Они бросились перед королем на колени и встали только после сигнала Гасана.
Первым заговорил Агниванши:
– Мир вашему дому, мой король. Смиренно и с почтением предстаю пред вами. – Он ткнул пальцем в торговца шелком, и жемчуга звякнули у него на шее. – Я прошу простить меня только за то, что вам приходится смотреть на этого отъявленного лгуна и бесстыжего вора!
Купец закатил глаза, а король вздохнул.
– Давай ты просто расскажешь о своей проблеме.
– Он продал мне полдюжины кип шелка в обмен на две бочки корицы и две бочки перцу. Я даже согласился добавить три ящика манго в знак моей доброй воли. – Он повернулся к купцу: – Я свое слово сдержал, но, вернувшись домой, обнаружил, что половина твоего шелка обратилась в дым!
Тохаристанец пожал плечами:
– Я всего лишь посредник. Я сразу сказал, что, если возникнут претензии к товару, обращаться к поставщику. – Он вяло шмыгнул носом. – А твои манго доброй воли были кислыми.
Агниванши вспыхнул, точно купец оскорбил его мать.
– Врешь!
Гасан поднял ладонь.
– Успокойтесь. – Он обратил свой ястребиный взгляд на торговца шелком. – Он говорит правду?
Тот заерзал.
– Не исключено.
– Тогда верни ему деньги за пропавший шелк. Требовать возмещения убытка от поставщика будешь сам. Цену назначит казначейство. А претензии к кислотности манго рассудит Бог. – Он махнул рукой. – Следующий!
Место сварливых торгашей заняла сахрейнская вдова, оставшаяся на улице после смерти мужа-транжиры. Гасан, недолго думая, определил небольшую пенсию и кров в Цитадели для вдовы и ее малолетнего сына. Затем были рассмотрены прошение ученого о гранте на изучение зажигательных свойств мочевого пузыря заххака[24] (категорический отказ), просьба содействовать в борьбе против птицы Рух, разоряющей села западного Дэвастана, еще несколько обвинений в мошенничестве, в одном из которых фигурировали поддельные снадобья Нахид с весьма непристойным действием.
Много часов спустя жалобы слились в одну. В беспрерывном потоке требований попадались такие нелепицы, что Али хотелось встряхнуть просителя. Солнце поднялось над деревянными ставнями, в тронном зале стало жарко, и Али покачивался на ногах, печально поглядывая на подушку, от которой так недальновидно отказался.
Отцу, казалось, все было нипочем. Гасан оставался так же невозмутим, как и когда они только вошли в зал – чему, вероятно, способствовал виночерпий, который не давал опустеть отцовскому кубку с вином. Отец Али всегда отличался несдержанным нравом, но тем не менее он никак не выказывал своего недовольства подданными и внимательно выслушивал всех – от нищих вдов до богатых вельмож, которые не могли договориться о размерах своих владений. Откровенно говоря… Али был впечатлен.
Но Господи Боже, как он хотел, чтобы это поскорее закончилось!
Когда огонек лампы наконец затух, Али едва сдержался, чтобы не свалиться на пол от усталости. Как только король поднялся с трона, его проглотило толпой писцов и министров. Али не огорчился. Он торопился улизнуть и выпить чаю, желательно такого крепкого, чтоб ложка стояла. Он двинулся к выходу.