– Все хорошо! Все хорошо!
Она почти не слышала голос Дары, пока лихорадочно осматривала себя со всех сторон. Но вместо ожогов и опаленной одежды она обнаружила абсолютно невредимую кожу, а туника была всего-навсего чуть теплой на ощупь. Что за…
Она вскинула голову, вытаращившись на дэва как на ненормального.
– Ты что, поджег меня?
– Ты никак не просыпалась! – оправдывался он. – Я думал, это поможет.
Он был бледнее обычного, и татуировка со стрелой и крылом на его лице казалась вычерченной углем. Его глаза горели ярче, почти как тогда, в Каире. Но он стоял на ногах, целый и невредимый и, к счастью, совершенно непрозрачный.
Рух… Нари все вспомнила. Голова гудела так, словно она выпила слишком много вина. Она потерла виски, чуть пошатываясь на ногах. Я исцелила его, а потом…
Подступила тошнота. Воспоминание о воде, затекающей в горло, было таким настойчивым, что ей стало физически плохо. Но это было не ее горло и не ее воспоминание. Она подавила рвотный позыв и снова поглядела на взволнованного дэва.
– Боже милостивый, – прошептала она. – Ты мертв. Я видела, как ты умер… я чувствовала, что ты утонул.
Разбитое выражение, которое приняло его лицо, говорило красноречивее всяких слов. Нари ахнула и непроизвольно сделала шаг назад, врезавшись в еще теплое тело Рух.
Ни дыхания, ни пульса. Нари закрыла глаза, сходя с ума в этом урагане событий.
– Я… я не понимаю, – пробормотала она. – Ты что… привидение?
Слово казалось таким детским, но то, что за ним стояло, разбивало ей сердце. На глаза навернулись слезы.
– Ты хотя бы жив?
– Да! – поспешно ответил он. – То есть, я… думаю, да. Это… сложный вопрос.
Нари всплеснула руками.
– Вопрос, жив ты или нет, не должен быть сложным!
Она отвернулась от него и сцепила руки за головой, чувствуя такую усталость, которой не испытывала за все время их непростого путешествия. Нари стала вышагивать вдоль птичьего туловища.
– Я не понимаю, почему каждый…
Она остановилась, заметив что-то, застрявшее на толстом когте Рух.
Нари тотчас подскочила к чудищу и выдернула из его лапы сверток. Тонкая черная материя была грязной и изодранной, но мелкие монеты внутри она бы ни с чем не спутала. И увесистый золотой перстень, привязанный к одному концу платка. Кольцо паши. Она отвязала его и подняла на солнечный свет.
Дара бросился к ней.
– Не трогай это. Око Сулеймана, Нари, зачем тебе это? Это, наверное, принадлежало ее последней жертве.
– Это принадлежало мне, – сказала она просто, хотя тихий ужас сковал ей сердце. Она потерла кольцо, вспоминая, как порезалась им много недель назад. – Я хранила это у себя дома, в Каире.
– Как? – Дара подошел ближе и выхватил платок у нее из рук. – Ты, наверное, ошиблась.
Он развернул грязную ткань и, прижав ее к лицу, сделал глубокий вдох.
– Я не ошиблась! – Она отшвырнула кольцо, не желая больше прикасаться к нему. – Как такое возможно?
Дара опустил платок. Его яркие глаза тревожно горели.
– Она охотилась на нас.
– То есть Рух принадлежала ифритам? И они были у меня дома? – спросила Нари на повышенных тонах.
Она покрылась гусиной кожей, представив, как эти существа хозяйничают в ее палатке, шарят по ее немногочисленным, но таким драгоценным вещам. А что, если им оказалось этого мало? Если они принялись за ее соседей? За Якуба? У нее сжалось сердце.
– Это не ифриты. Рух не подчиняются ифритам.
– А кому подчиняются?
Нари не понравилась ледяная неподвижность, сковавшая его.
– Пери, – с внезапной злостью он бросил платок на землю. – Единственные существа, которым подчиняются Рух, – это пери.
– Хайзур? – Нари судорожно вздохнула. – Но почему? – непонимающе выдавила она. – Я думала, он на моей стороне.
Дара покачал головой.
– Это не Хайзур.
Она не могла поверить в его наивность.
– Много ли других пери знает обо мне? – напомнила она. – Он так быстро улетел, когда услышал про то, что я Нахида. Вероятно, торопился рассказать друзьям. – Она направилась ко второй лапе птицы. – Готова поспорить, тут окажется моя чайная чашка.
– Нет.
Дара потянулся к ней, но Нари инстинктивно отдернулась, избегая его прикосновения.
Он моргнул, не успев скрыть обиду.
– Я… прости меня. – Он сглотнул. – Я постараюсь больше к тебе не прикасаться. – Он повернулся к лошади. – Но нам нужно уезжать. И немедленно.
Печаль в его голосе задела ее за живое.
– Дара, прости. Я не хотела…
– У нас нет времени.
Он указал на седло, и Нари нехотя вскарабкалась на лошадь и взяла из его рук протянутую окровавленную саблю.
– Нам придется скакать вместе, – объяснил он, тоже вскочив верхом и устроившись позади нее. – Пока мы не найдем другого коня.
Он пришпорил лошадь, та рванула с места, и, несмотря на обещание Дары, Нари привалилась спиной ему на грудь и обомлела от горячего дыма и тепла его твердого тела. Он жив, – успокаивала она себя. – Он не может быть мертв.
Дара остановил лошадь там, где раньше отбросил лук и стрелы. Он поднял ладонь, и они прилетели к нему, как верные охотничьи ястребы.
Нари пригнулась, чтобы не мешать ему, и он закинул оружие за плечо.
– И что нам теперь делать?
Она вспомнила дружелюбные речи Хайзура и слова Дары о том, как пери умеют видоизменять ландшафт одним взмахом крыла.
– У нас сейчас единственный путь, – ответил Дара, жарко дыша ей в ухо.
Он схватил поводья и прижал ее к себе. В этом жесте не было ничего даже отдаленно страстного или романтического: в нем было отчаяние человека, цепляющегося за край обрыва.
– Бежать.
10Али
Али прищурился и постучал по тонкой ножке весов, стоящих перед ним на столе, чувствуя на себе взгляды трех выжидающих джиннов.
– Кажется, все ровно.
Рашид нагнулся и присоединился к нему. Серые глаза военного секретаря отразились в серебряных блюдечках весов.
– Весы могли быть зачарованы, – подсказал он на гезирийском. Он кивнул на Соруша, мухтасиба из сектора Дэвов. – Он мог наложить такое заклятие, чтобы весы склонялись в его пользу.
Али задумался и посмотрел на Соруша. Официальный представитель рынка, контролировавший обмен валюты Дэвов на десятки других расхожих в Дэвабаде валют, трясся как осиновый лист, уставив в пол черные глаза. Али заметил пепел на кончиках его пальцев – с тех пор как они вошли, нервными движениями он то и дело трогал угольную отметину над бровью. Такие отметины носило большинство религиозно настроенных Дэвов. Это был знак их верности древнему культу огня, основанному Нахидами.
Мужчина был напуган, но Али не мог его в этом винить – к нему только что нагрянули с внеплановой инспекцией каид и два вооруженных гвардейца.
Али повернулся к Рашиду.
– Доказательств у нас нет, – прошептал он в ответ тоже на гезирийском. – Я не могу арестовать его без улик.
Рашид не успел ответить, когда дверь в кабинет распахнулась. В следующую секунду четвертый присутствующий джинн, Абу Нувас, угрюмый амбал, служивший у Али телохранителем, уже обнажил свой зульфикар и встал между дверью и принцем.
Но зашел всего-навсего Каве – его грозный вид ничуть не смущал солдата Гезири. Он выглянул из-под толстой вытянутой руки Абу Нуваса и с кислым видом посмотрел на Али.
– Каид, – поздоровался он неприветливо. – Не могли бы вы отозвать своего сторожевого пса?
– Все в порядке, Абу Нувас, – сказал Али, пока телохранитель не сделал какую-нибудь глупость. – Пропусти его.
Каве переступил через порог. Он взглянул на блестящие весы и напуганного мухтасиба и разозлился.
– Что вам нужно в моем секторе?
Али объяснил:
– Отсюда поступили жалобы на мошенничество. Я просто проверяю весы…
– Проверяете весы? Теперь вы у нас визирь?
Али хотел ответить, но Каве жестом оборвал его.
– Не суть. Я и так потратил все утро, пока вас разыскал. – Он повернулся к двери: – Входи, Мир э-Парвес, и доложи обо всем каиду.
За порогом послышалось нечленораздельное бормотание.
Каве закатил глаза.
– Мне плевать, что ты слышал. Нет у него крокодильих зубов, и тебя он не съест.
Али покоробило. Каве сказал:
– Простите его. Он натерпелся от джиннов такого страха.
Мы здесь все джинны. Али прикусил язык. Вперед боязливо вышел торговец. Мир э-Парвес был в летах, крепкого телосложения и, как и большинство Дэвов, безбород. На нем была серая туника и широкие темные штаны – типичный мужской костюм для их племени.
Купец сложил ладони в знак приветствия, но не осмеливался оторвать взгляд от пола. У него тряслись руки.
– Простите меня, принц. Когда я услышал, что теперь вы служите каидом, я… не хотел вас беспокоить.
– У каида такая работа, чтобы его беспокоили, – вмешался Каве, игнорируя зыркнувшего на него Али. – Просто расскажи ему о случившемся.
Тот кивнул.
– Я держу лавку за чертой сектора. Продаю деликатесы из мира людей, – начал он на ломаном джиннском с сильным дивастийским акцентом.
Али выгнул брови, заранее догадываясь, к чему это ведет. Единственными «деликатесами» из мира людей, которыми мог торговать Дэв за пределами своего собственного сектора, были производимые там дурманы. Джинны плохо переносили человеческий алкоголь, который к тому же был запрещен священным писанием, и его продажа была запрещена во всем городе. И только Дэвов не останавливали никакие ограничения, и они свободно торговали спиртными напитками, втридорога толкая их другим племенам.
Торговец продолжал:
– У меня и в прошлом случались непростые отношения с джиннами. Мне били окна, устраивали акции протеста и плевали в меня, когда видели на улице. Я молчал. Я не хотел неприятностей. – Он покачал головой. – Но прошлой ночью они вломились ко мне в лавку, когда там был мой сын, переколотили и подожгли все бутылки. Мой сын пытался им помешать, но они ударили его и порезали лицо. Обозвали его «огнепоклонником» и обвинили в том, что он вводит джиннов во грех!