– Всего две недели прошло, Нари. Потерпи. – Низрин грустно улыбнулась ей. – Скоро научишься творить такое пламя, что хватит спалить весь лазарет. И ты не шафитка, ты просто так выглядишь. Это сам король сказал.
– Рада за него, раз он так уверен, – пробурчала Нари.
Гасан исполнил свое обещание и публично объявил Нари потерянной чистокровной дочерью Манижи, объяснив ее человеческий облик проклятием маридов.
Только сама Нари в этом сомневалась. Чем больше времени она проводила в Дэвабаде, тем острее чувствовала разницу между чистокровными джиннами и шафитами. Вблизи чистокровной знати теплел воздух, они дышали глубже, их сердца бились медленнее, а их сияющая кожа источала запах дыма, от которого у нее щипало в носу. Как тут было не сравнить это с железным запахом ее красной крови, соленым вкусом ее пота, медленными и неуклюжими движениями ее тела. Она ощущала себя шафиткой.
– Тебе нужно поесть, – предложила Низрин ободрительно. – У тебя впереди важный день.
Нари взяла с подноса пирожное, повертела его в руке и положила на место, чувствуя легкую тошноту. Важный – было еще мягко сказано. Сегодня Нари будет принимать своего первого пациента.
– С тем же успехом я могу кого-нибудь убить и на пустой желудок.
Низрин наградила ее многозначительным взглядом. Бывшей помощнице ее матери было сто пятьдесят лет (о чем Низрин сообщила Нари так же запросто, как будто говорила о погоде), но ее внимательные черные глаза, казалось, не имели возраста.
– Ты никого не убьешь, – твердо сказала Низрин.
В ее словах всегда звучала непоколебимая уверенность. По наблюдениям Нари, Низрин одинаково успешно удавалось все, за что она бралась. Эта женщина не только в два счета раскусила план Зейнаб опозорить Нари, но и блестяще разбиралась в многовековой истории магических недугов.
– Это простая процедура, – добавила она.
– Это извлечение-то огненной саламандры из организма – простая процедура? – Нари содрогнулась. – До сих пор не понимаю, почему ты именно это выбрала моим первым заданием. Я не понимаю, о каком вообще первом задании может идти речь. Врачи в мире людей обучаются своему делу годами, а вы рассчитываете, что я просто послушаю пару лекций – и сразу возьму и начну вырезать магических рептилий из джиннов…
Низрин пресекла ее истерику.
– У нас здесь иной порядок. – Она протянула Нари чашку горячего чая и жестом позвала обратно в комнату. – Выпей чаю. Сядь, – добавила она, указывая на стул. – Нельзя показываться на публике в таком виде.
Нари послушно разрешила Низрин причесать ее. Женщина достала из шкатулки расческу и разобрала ее волосы на пробор. Нари закрыла глаза от удовольствия, пока острые зубцы ходили по коже головы, а ловкие пальцы Низрин тянули пряди ее волос.
Интересно, заплетала ли мне косы моя мама.
Мысль проскользнула сквозь щель в панцире, за которым Нари прятала эту часть своей жизни. Глупая мысль. Судя по всему, ее мать была убита сразу после ее появления на свет. Маниже не посчастливилось ни заплетать ей косы, ни видеть ее первые шаги. Она ушла из жизни рано и не могла теперь ни обучить ее магии Нахид, ни выслушивать ее жалобы на нахальных красавцев, которым неймется без неприятностей.
У Нари в горле встал комок. Было в каком-то смысле проще, когда она считала своих родителей обычными бессердечными тварями, которые бросили ее. Она могла не помнить свою мать, но мысль о том, что женщина, которая произвела тебя на свет, была жестоко убита, не так-то легко выбросить из головы.
Как и тот факт, что ее неизвестный отец может и по сей день находиться в Дэвабаде. Нари догадывалась, какие слухи плодятся вокруг этой темы, но Низрин предупредила ее помалкивать об этом. Король не обрадовался, узнав о предательстве Манижи.
Низрин доплела четвертую косу и продела в хвостики веточки душистого базилика.
– А это для чего? – спросила Нари в надежде отвлечься от мрачных мыслей.
– На удачу. – Низрин робко улыбнулась. – На моей родине мы делаем так всем девушкам.
– На родине?
Низрин кивнула.
– Я сама из Аншунура. Это деревня на южном побережье Дэвастана. Мои родители были жрецами, и мои предки много поколений заправляли тамошним храмом.
– Серьезно?
Нари заинтригованно подобралась. После общения с Дарой было непривычно общаться с джинном, который с такой готовностью рассказывал о своем прошлом.
– А как ты оказалась в Дэвабаде?
Она помедлила с ответом, и ее пальцы задрожали на Нариных косах.
– Из-за Нахид, – ответила она тихо. Нари непонимающе на-хмурилась, и Низрин пояснила: – Моих родителей убили джиннские захватчики, когда я была еще мала. Меня тяжело ранили, поэтому выжившие привезли меня в Дэвабад. Твоя мама исцелила меня, и они вместе с ее братом взяли меня под свое крыло.
Нари была в ужасе.
– Извини, – выпалила она. – Я не знала.
Низрин пожала плечами, но от Нари не укрылось скорбное выражение, промелькнувшее в ее глазах.
– Ничего страшного. Это нередкий случай. В храмы приносят подношения – это удобная мишень, – она встала. – И мне неплохо жилось с Нахидами. Работа в лазарете приносила мне большую радость. Но, кстати, к вопросу о вере… – Низрин пересекла комнату, направляясь к забытой купели огня. – Вижу, твоя купель опять погасла.
Нари поморщилась.
– Я несколько дней не подливала масло.
– Нари, мы же говорили об этом.
– Знаю. Прости.
Сразу после ее приезда Дэвы преподнесли Нари персональную купель Манижи. Это была нескромная металлическая конструкция, отреставрированная и отполированная до блеска. Купель была примерно вполовину ее роста и представляла собой серебряную чашу с водой. Вода в чаше кипела на медленном огне миниатюрных масляных ламп на ее поверхности. Кедровые ветки тлели на небольшом куполке, поднимавшемся из середины чаши.
Низрин подлила в лампы масло из серебряного кувшина, стоящего здесь же, вынула кедровую веточку из священного очага, который никогда не должен гаснуть, зажгла ей все огни и подозвала Нари ближе.
– Постарайся внимательнее ухаживать за купелью, – попросила Низрин с укором, хотя ее голос оставался дружелюбным. – Религия – важная часть нашей культуры. Боишься браться за лечение пациента? Попробуй прикоснуться к вещам, к которым прикасались твои прародители. – Жестом она попросила Нари преклонить голову. – Черпай силу в них – это твоя единственная связь с предками.
Нари вздохнула, но позволила Низрин пометить свой лоб пеплом. Удача ей сегодня пригодится, как никогда.
Лазарет был примерно вдвое меньше гигантского тронного зала: голые беленые стены, синий каменный пол, высокий куполообразный потолок, целиком сделанный из закаленного стекла, пропускающего свет, и никаких излишеств. Одна стена была отведена под аптечные шкафы, где на сотнях разнокалиберных стеклянных и медных полочек хранились разно-образные снадобья. В другой части помещения было обустроено рабочее место Нари: низкие столики, тесно составленные и заваленные инструментами и неудачными результатами ее фармацевтических экспериментов, в углу письменный стол из толстого матового стекла, книжные полки и большая костровая чаша.
Другая половина лазарета предназначалась для содержания больных и обычно отгораживалась шторой. Но сегодня штора была отдернута, и за ней Нари увидела пустую кушетку и небольшой столик. Мимо пронеслась Низрин, неся поднос со всем необходимым.
– Они будут с минуты на минуту. Эликсир я уже приготовила.
– Ты уверена, что это хорошая идея? – Нари нервно сглотнула. – До сих пор мне как-то не очень везло.
Это было еще мягко сказано. Нари наивно полагала, что целительница для джиннов примерно должна соответствовать врачу для людей: она будет сращивать поломанные кости, принимать роды и зашивать раны. Но оказалось, джиннам с такими болячками медицинская помощь не очень-то и требуется – по крайней мере, не чистокровным. Нет, помощь Нари им была нужна, когда ситуация… усложнялась. Что это значило?
Дети, рожденные в самый темный час ночи, нередко рождались полосатыми. От укуса симурга[32] (огненной птицы, гонки на которых любили устраивать чистокровные) джинны постепенно выгорали изнутри. По весне многие мучились потоотделением серебра. Кто-то случайно создавал себе злого двойника, превращал руки в цветы, на кого-то насылали галлюцинации или превращали в яблоко, что расценивалось как страшное оскорбление джиннской чести.
Да и лекарства бывали не лучше. Листочки с верхушки (но только с самой-самой верхушки) кипариса заваривались в раствор, который раскрывал легкие, если дать подуть на него Нахиду. Толченый жемчуг с добавлением сердолика при точном соблюдении пропорций помогал зачать бездетной женщине, правда, рожденный ребенок в таком случае имел солоноватый запах и был ужасно чувствителен к моллюскам. Фантастическими казались не только сами недуги и методы их лечения, но и бесконечное море проблем, которые на первый взгляд никакого отношения к здоровью не имели.
– Это не панацея, но иногда двухнедельный курс болиголова с добавлением голубиных хвостов и чеснока, если принимать его на рассвете под открытым небом, помогает вылечить хроническое невезение, – рассказала ей неделю назад Низрин.
Нари помнила, как опешила от этой новости.
– Болиголов ядовит. И с каких пор невезение – это болезнь?
Наука, которая легла в фундамент их медицины, вообще ставила Нари в тупик. Низрин долго объясняла ей про четыре типа жизненных соков, из которых состоит организм джинна, и про необходимость поддерживать их баланс. Огня и воздуха должно быть строго поровну, крови должно быть больше в два раза, а желчи – в четыре. Нарушение этого равновесия и приводило к истощению, безумию, перьям…
– Перьям? – переспросила Нари недоуменно.
– От переизбытка воздуха, – объяснила Низрин. – Очевидно же.
Как Нари ни старалась, она не справлялась с объемом информации, изливающейся на нее день за днем, минута за минутой. За все время, что она жила во дворце, она ни разу не покидала крыла, в котором размещались ее покои и лазарет. Она даже сомневалась,