Мунтадир отмахнулся.
– Не надо благодарить меня, Зейди, – хмыкнул он. – Я знал, что ты не член «Танзима». Просто у тебя денег больше, чем ума, особенно в отношении шафитов. Дай угадаю: эти фанатики скормили тебе слезоточивую историю о голодающих сиротах?
Али поморщился, чувствуя, как его гложет былая верность Анасу.
– Вроде того.
Мунтадир посмеялся.
– А ты помнишь, как отдал дедушкино кольцо какой-то старухе, которая вечно отиралась у дворцовых ворот? Всевышний Боже, шафитские попрошайки тебя потом месяцами преследовали. – Он покачал головой, по-братски улыбаясь Али. – Ты тогда еще еле доставал мне до плеч. Я был уверен, что твоя мать утопит тебя в озере.
– Кажется, у меня до сих пор остались шрамы от той порки.
Мунтадир посерьезнел. В серых глазах появилось нечитаемое выражение.
– Тебе повезло, что ты любимчик.
– Чей любимчик? Мамин? – Али покачал головой. – Это вряд ли. Последние ее слова мне были о том, что я говорю на ее родном языке как дикарь – и это было несколько лет назад.
– Не матери, – возразил Мунтадир. – Отца.
– Отца? – Али засмеялся. – Ты перебрал лишнего, если тебе так кажется. Ты его эмир, его первенец. А я просто глупый младший сын, которому он не доверяет.
Мунтадир покачал головой.
– Вовсе нет… то есть да, не без этого, но еще ты благочестивый сабельщик-зульфикари, каким должен быть образцовый сын Гезири, не испорченный сладкими искушениями Дэвабада. – Он скривил губы в улыбке, но его глаза не улыбались. – Всевышний, да если бы я давал деньги «Танзиму», меня бы уже по уголькам выковыривали из дворцовых ковров.
От резкости в голосе Мунтадира Али стало не по себе. Он-то знал, как заблуждается его брат, но все-таки решил сменить тему.
– Я боялся, что именно в таком виде Афшин вернет тебя в Дэвабад.
– Уф. Мне понадобится еще вино, если мы будем обсуждать Дараявахауша.
Мунтадир спрыгнул с парапета и двинулся к шатру.
– Все так плохо?
Он вернулся, поставил перед собой блюдо с едой и налитый до краев кубок темно-красного вина и снова вскочил на парапет.
– Он почти не ест, почти не пьет, он только и делает, что наблюдает, как будто выжидает лучший момент для атаки. Все равно что спать в одной палатке с гадюкой. Боже, он так подолгу пялился на меня, что, наверное, успел пересчитать, сколько щетинок в моей бороде. А эти постоянные сравнения с тем, насколько все было лучше в его время. – Он закатил глаза и продолжил с нарочитым дивастийским акцентом. – Ах, если бы правили Нахиды, ифриты бы не посмели и близко подступить к границам. Если бы правили Нахиды, на Большом базаре было бы чище. Если бы правили Нахиды, вино было бы слаще, а танцовщицы раскованнее, и мир трещал бы по швам от всеобщего счастья, – продолжил он без акцента. – Я чуть не рехнулся от всей этой болтовни и бредней с культом огня.
Али нахмурился.
– Каких еще бредней?
– Я взял в поход нескольких солдат из Дэвов, решив, что Дараявахаушу будет комфортнее в окружении своих. – Мунтадир выпил вина. – А он стал склонять их к разжиганию этих чертовых купелей. К нашему возвращению они все как один уже расхаживали с пепельными отметинами и почти не разговаривали с нами.
У Али мурашки пошли по телу. Вспышки религиозности среди огнепоклонников в Дэвабаде, как правило, до добра не доводили. Он подсел на стену к брату.
– Да и как я могу их винить, – продолжал Мунтадир. – Видел бы ты его с луком, Зейди. Он внушает ужас. Голову готов дать на отсечение: если бы эта бану Нахида не осталась в Дэвабаде, он бы убил нас всех во сне и даже не вспотел.
– Ты позволил ему носить оружие? – спросил Али строго.
Мунтадир пожал плечами:
– Мои солдаты хотели знать, соответствует ли Афшин легендам о нем. Они меня очень просили.
Али не верил своим ушам.
– Нужно было им отказать. Ты же их командир. Случись что, и вся ответственность была бы на тебе…
– Я хотел расположить их к себе, – перебил его Мунтадир. – Тебе не понять. Ты с ними обучался в Цитадели, и, судя по их рассказам о тебе и твоем чертовом зульфикаре, тебе это уже удалось.
Несмотря на обиду в голосе Мунтадира, Али не отставал:
– Ты не должен быть их другом. Ты должен быть лидером.
– И где был этот здравый смысл, когда ты решил драться один на один с Бичом Кви-Цзы? Или думаешь, Джамшид не рассказал мне об этой идиотской выходке?
Али прикусил губу, вспомнив жесткую схватку с Афшином.
– Это было глупо, – признал он. – Диру… пока вы были в походе… ты не заметил ничего странного в Дараявахауше?
– Ты что, пропустил мимо ушей все, что я сейчас рассказывал?
– Я не о том. Просто когда мы с ним боролись… короче, я никогда не видел, чтобы джинн так орудовал магией.
Мунтадир пожал плечами:
– Он освобожденный раб. У них ведь остается часть тех сил, которыми они обладали, вкалывая на ифритов?
Али нахмурился.
– Но как он освободился? Его реликт до сих пор у нас. Я тут читал литературу про рабов… и я нигде не нахожу информации о том, что пери могут разрывать проклятие ифритов. Они просто не связываются с нашей расой.
Мунтадир расколол в кулаке грецкий орех и извлек ядро.
– Не сомневаюсь, аба отдал кому нужно приказы, и они со всем разбираются.
– Допустим.
Али подвинул блюдо к себе и взял горсть фисташек и, разломив один орешек, щелчком отбросил бледную скорлупку в черное озеро.
– Аба не рассказал тебе о других радостных новостях?
Мунтадир выпил вина, и Али увидел, как у него трясутся руки от злости.
– Я не женюсь на этой девчонке с человеческим лицом.
– Ты так говоришь, как будто у тебя есть выбор.
– Этому не бывать.
Али вскрыл еще одну фисташку.
– Ты мог бы дать ей шанс, Диру. Она невероятно умная. Ты бы видел, как быстро она выучилась читать и писать. Невероятно. Уж точно в разы умнее некоторых, – добавил он, пригнувшись, когда Мунтадир стрельнул в него орехом. – Она могла бы помогать тебе решать экономические вопросы, когда ты станешь королем.
– Да, именно о такой жене и мечтает каждый мужчина, – процедил Мунтадир.
Али строго посмотрел на брата.
– Некоторые качества для королевы куда важнее, чем внешность чистокровной красавицы. Она милая. У нее хорошее чувство юмора…
– Вот сам на ней и женись.
Это был удар ниже пояса.
– Ты знаешь, что мне не позволено жениться, – тихо ответил Али.
Младшим сыновьям в роду Кахтани (и особенно тем, в ком течет кровь Аяанле) было запрещено иметь законных наследников. Ни одному королю не хотелось видеть лишних молодых и здоровых конкурентов, охочих до трона.
– И потом на какую жену ты надеешься? Не можешь же ты думать, что отец разрешит тебе жениться на этой танцовщице Агниванши?
– Не пори чушь, – фыркнул Мунтадир.
– Тогда на ком?
Мунтадир подтянул колени к груди и отставил пустой кубок.
– Да буквально на ком угодно, кроме нее, Зейди. Страшнее Манижи я не встречал никого в жизни – и это я говорю, проведя два месяца с Бичом Кви-Цзы. – Он содрогнулся. – Прости мое отсутствие энтузиазма при перспективе лечь в постель с женщиной, которую отец называет ее дочерью.
Али закатил глаза.
– Что за глупости. Нари ничуть не похожа на Манижу.
Мунтадира это не успокоило.
– Это пока. Но даже так, остается еще одна животрепещущая проблемка.
– Какая?
– Дараявахауш, который утыкает меня стрелами, как булавочную подушку, в мою первую брачную ночь.
На это Али нечего было возразить. Нескрываемые чувства на лице Нари, когда она увидела Афшина в лазарете, и то, как рьяно оберегал ее Афшин, не оставляло места для сомнений.
Мунтадир поднял брови.
– Ага, не знаешь, что ответить, да? – Али попытался возразить, но Мунтадир шикнул на него. – Все в порядке, Зейди. Ты только что вернул отцовское доверие. Продолжай выполнять его приказ, радуйся этой вашей странной дружбе. Я сам с ним поговорю. – Он соскочил с парапета. – А пока, если ты не возражаешь против того, чтобы я занялся более приятными делами… у меня по графику сабантуй у Хансады.
Он поправил воротник кафтана и по-хулигански улыбнулся Али.
– Пойдешь со мной?
– К Хансаде? – Али скорчил мину. – Нет.
Мунтадир рассмеялся.
– Однажды что-то станет и для тебя искушением, – бросил он через плечо, направляясь к лестнице. – Кто-то.
Брат ушел, и взгляд Али снова упал на телескоп.
Они будут ужасной парой, – подумал он впервые, вспоминая, с каким интересом Нари изучала звезды. Мунтадир был прав: Али нравилась умная бану Нахида, она никогда не давала ему заскучать со своими вечными вопросами и колкими ответами. Но он начинал подозревать, что Мунтадир не оценит этого. Нет, его брату нравились иные женщины: улыбчивые, увешанные драгоценностями, нежные, любезные и покладистые. Мунтадир никогда не станет проводить с Нари долгих часов в библиотеке, дискутируя на тему рыночной этики, и лазить по шкафам с проклятыми свитками. И Али не мог представить, чтобы Нари была довольна жизнью, часами валяясь на диванах и слушая поэтов, воспевающих своих бывших возлюбленных, и обсуждая качество вин.
И он не будет хранить ей верность. Это даже не обсуждалось. Впрочем, редкие короли хранили верность королевам. А большинство, включая его отца, имели множество жен и наложниц. Али никогда не ставил этот обычай под сомнение – он понимал его как способ наведения мостов и просто реалии этого мира.
Но ему не хотелось думать о том, что этому подвергнется Нари.
Не твое дело – ставить что-либо под сомнение, – одернул он сам себя и поднес телескоп к глазам. Не сейчас и уж точно не тогда, когда они поженятся. Али не отнесся всерьез к упорству Мунтадира. Никто не мог долго противостоять желаниям его отца.
Али потерял счет времени, оставаясь на крыше, погруженный в свои мысли и глядя на звезды. Такое одиночество было редкой удачей при жизни во дворце, и черный бархат небосклона, и подмигивающие издалека солнца как будто приглашали его задержаться. Наконец он опустил телескоп на колени, облокотился на каменный парапет и стал смотреть на темное озеро.