Весной 1919 года полевой штаб Верховного главнокомандующего переместился в Москву, а за ним вскоре последовал и 5-й латышский особый полк. В Москве он охранял Кремль и правительственные учреждения, а также Реввоенсовет Республики.
В строю стрелковЭ.А. Улмис, бывш. латышский стрелок
О Февральской революции 1917 года нам, стрелкам Латышского запасного стрелкового полка, стоявшего у кокмуйжских «Силупитес», официально сообщили только через несколько дней. В нашей солдатской жизни ничего не изменилось и все текло по-старому. До отъезда роты на фронт, т. е. до конца апреля, состоялось каких-нибудь 2–3 ротных собрания.
Как-то раз в марте все размещенные в окрестностях Валмиеры роты были собраны в городе на площади перед зданием воинского начальника, где выслушали выступление какого-то члена Государственной думы и других. Ораторы рассказывали о свершившейся революции и требовали строгого соблюдения дисциплины, сознательного исполнения служебных обязанностей и готовности завоевать победу в войне.
Если после Февральской революции мы думали, что война скоро кончится и мы попадем домой, то теперь каждый понял, что Временное правительство не думает об окончании войны. Это раздосадовало всех нас и породило скрытую внутреннюю ненависть к Временному правительству.
1 мая 1917 года я провел в Риге, на улицах которой было полно трудового люда с красными знаменами. На следующий день я попал на позиции 1-й роты І-го Даугавгривского латышского стрелкового полка близ Кекавы. Здесь я узнал о том, что стрелки решительно настроены против разорительной войны и требуют мира. Часто происходило братание с немцами. Один из самых активных участников братания был арестован и направлен в Даугавпилс. Для того чтобы помешать братанию, по приказу офицеров наша артиллерия открывала огонь.
Большое значение в нашей жизни имела резолюция, принятая 17 мая 1917 года, в которой стрелки формулировали свои политические воззрения, намечали направление дальнейших действий в борьбе против Временного правительства, против активной обороны, за мир, самоопределение народов, за Советы стрелков, солдат и крестьян…
Газеты «Циня», «Бривайс стрелниекс» и «Окопная Правда», которые мы с увлечением читали, разъясняли нам Апрельские тезисы В.И. Ленина, задачи, поставленные VI съездом РСДРП и XIII конференцией Социал-демократии Латышского края, а также Валмиерским съездом безземельных.
Прессу буржуазии и ее агентов стрелки бойкотировали. С каждым днем стрелки начинали все больше думать и рассуждать о происходящем, ибо каждый день был полон событий политической борьбы.
Полк получил приказ выступить из Риги на позиции в районе Олайне, для того чтобы перейти в наступление. Однако стрелки категорически отказались идти в наступление. 18 июня полк вышел на фронт, но по пути остановился и стал совещаться. Лишь на следующий день полк пошел на позиции с условием, что сменит 2-й Рижский латышский стрелковый полк, но в наступление не пойдет.
Контрреволюционное командование армии не могло смириться с таким настроением стрелков и делало все для того, чтобы заставить их идти в наступление. Для того чтобы воодушевить стрелков или, в противном случае, спровоцировать их и создать тем самым повод для расформирования полка, в районе артиллерийских позиций нашего полка были расположены женский батальон и «батальон смерти». Эти батальоны никогда не стояли на передовой линии, так как были сформированы для борьбы с революцией. Стрелки, понимая положение, не поддались на провокацию, поддерживали тесную связь с Исколастрелом и стоящими рядом полками сибирских стрелков и были готовы нанести ответный удар силам контрреволюции.
Стрелкам было известно, что немцы собираются занять Ригу. Мысль о том, что придется потерять Ригу, которую мы любили, как родную мать, казалась нам ужасной.
Мы были полны решимости Ригу ни за что не отдавать. Тем не менее ранним утром 19 августа мы получили сообщение, что под Икшкиле большие силы немцев переправляются через Даугаву и нам приказано отступить в Ригу.
Было ясно, что нет смысла не отступать, так как в противном случае мы попали бы в плен к немцам и это пошло бы на пользу контрреволюционным силам, которые обвинили бы нас в предательстве, а сами в то же время избавились бы от революционных стрелков.
Собравшись у штаба полка часов в семь-восемь, мы стали отступать. Немцы заметили это и начали обстреливать нас из орудий.
Вечером, с наступлением сумерек, мы перешли старый понтонный мост через Даугаву и, не останавливаясь в Риге, свернули по Московской улице. Некоторые стрелки-рижане остались в городе.
К полуночи, уставшие, мы заняли позиции на правом берегу Даугавы, но уже утром 20 августа вынуждены были отступить вдоль восточного берега озера Юглас в направлении Ропажи – Инчукалн. Мы кляли генералов и прочих предателей.
После того как наступление немцев было приостановлено, позиции нашего полка находились в районе Сигулды – Лигатне, а 1-я рота занимала вначале позицию против Лорупского оврага близ Сигулды на высоте между шоссейной и железной дорогами.
Мне удалось на несколько дней уехать на хутор «Журини» Озолской волости Валмиерского уезда, где мой отец был батраком у самого крупного в волости кулака З. Залитс.
Не успел я явиться, как отец стал меня упрекать: я, дескать, только катаюсь, воевать не желаю, хлеб даром ем и т. д. Я понял, что это были слова, сказанные под влиянием агитации его и бывшего моего хозяина. Отец уже позабыл, как зимой 1905 года он был вызван в волостное правление, где казаки выпороли его за участие в сходке.
Слова отца были для меня неожиданными и оскорбительными. Я отвечал, что защищать мне нечего, да и завоевать я тоже ничего не могу, – почему же я должен проливать кровь и идти на смерть ради таких людей, как его хозяин, а если уж он хочет воевать, то пусть простится сейчас же с семьей и идет со мной. Отец, никогда не служивший в армии, испугался такого поворота разговора и отказался от дальнейших попыток говорить о войне.
Для того чтобы ликвидировать действие хозяйской агитации, я без ведома отца выписал на его адрес наш «Бривайс стрелниекс». Эту газету он получал вплоть до начала германской оккупации. Позднее, ранней весной 1919 года, он вместе с несколькими батраками своей волости участвовал в отражении нападения эстонских белогвардейцев.
По дороге обратно в полк я встретил стрелков, которым было поручено подготовить в тылу квартиры для отдыха Латышского стрелкового полка. Вероятно, осуществлялся замысел контрреволюционных сил: отвести полки в тыл, там их разоружить, расформировать, демобилизовать и отдать под суд. Стрелки разгадали эту хитрость и отказались от отдыха, оставшись на позициях.
Под вечер 26 октября я с еще одним стрелком были посланы связными в полковой комитет. Там мы и узнали о событиях в Петрограде.
Дождливым утром 27 октября мы отправились в Цесис и явились туда под вечер. Туда же прибыли стрелки 3-го Курземского полка. С наступлением сумерек в цесисской церкви состоялся митинг, на котором мы узнали об установлении советской власти и о наших задачах.
Мы были рады тому, что В.И. Ленин доверил нам выполнение столь важного задания – воспрепятствовать посылке Керенским войск на Петроград. Мы разоружали и не пропускали в Петроград как целые эшелоны, так и отдельных солдат, которые пытались провезти с собой оружие и снаряжение. Выполняли мы и некоторые другие задания.
Контрреволюция не хотела примириться с установлением советской власти и стала активизироваться. Корпус белополяков Довбор-Мусницкого, заняв Рогачев, двигался на Могилев.
15 января 1918 года мы выехали из Цесиса на Могилев и дальше – на Старый Быхов, а оттуда стали наступать правым берегом Днепра в направлении Рогачева. После взятия Рогачева и короткого отдыха мы отправились по железной дороге на станцию Речица, расположенную на правом берегу Днепра, западнее Гомеля, а затем в Гомель, где нагрузили продуктами с военных складов несколько эшелонов и отправили их в Москву.
Из Гомеля через Брянск и Орел мы поехали в Москву. 27 марта 1918 года мы прибыли в Москву и расположились: штаб полка и 1-й батальон – на Большой Царицынской, № 13, а остальные батальоны – в других местах.
2 апреля была произведена реорганизация полка в связи с созданием Красной армии. Полк был переименован в 1-й латышский стрелковый советский полк. В Москве мы выполняли различные задания, в частности разоружали анархистов, а также повышали свою боеспособность.
Вечером 6 июля (по новому стилю), когда мы собрались отметить традиционный латышский праздник – Иванов день, стрелкам было приказано быстро собраться и весь полк в полной боевой готовности направился на исходные позиции для атаки на взбунтовавшуюся левоэсеровскую часть Попова и ее штаб в Трехсвятительском переулке. 7 июля, атакуя штаб Попова вдоль берега Москвы-реки, мы с самого утра ликвидировали несколько постов, разведчиков и даже штабных работников мятежников. Пустив в ход пушки и пулеметы, мы сумели подавить мятеж в тот же день.
В это время против советской власти восстали обманутые контрреволюционными офицерами солдаты чехословацкого корпуса, занявшие Самару, Сызрань, Симбирск и Казань. В Казани находился золотой фонд нашего молодого Советского государства, эвакуированный из Москвы. 6 августа мы выехали из Москвы в Казань и уже 9 августа прибыли на станцию Свияжск. Покинув эшелон, мы прошагали через город и заняли позиции на правом фланге казанского участка фронта.
Бои шли на правом берегу Волги близ возвышенностей Нижний и Верхний Услон и деревни Юматово. Сплошной линии фронта не было, и чехословаки не раз бродили по нашим тылам. Так, однажды ночью они атаковали Свияжск, и только благодаря бдительности наших обозных их удалось отбить. Бои были ожесточенными, и мы часто перегруппировывались. Как-то вечером с заходом солнца чехословаки окружили нас в Нижнем Услоне – отступать нам было некуда. За нами была матушка-Волга, по которой еще несколько часов тому назад мы плыли на лодке с комиссаром полка, проверявшим, нет ли на левом берегу врага. Стрелки, в том числе личный состав хозяйственной части, который также всегда был в боевой готовности, не только отбили нападение чехословаков,