Ранним утром 31 марта наш батальон совместно с подразделениями 10-го латышского стрелкового полка атаковал позиции «железной» дивизии и отбросил немцев с правого берега Лиелупе на левый. Ввиду того что лед на реке был непрочным, мы не стали переправляться по пятам врага через реку, а заняли позиции на самом берегу реки в районе Кишского монастыря. Первого апреля во время перестрелки на берегу Лиелупе геройской смертью погиб первый коммунар нашего батальона, бывший член Совета рабочих и безземельных Ирлавской волости Янис Зиринь. Вражеская пуля, настигнув его в окопе, попала ему в голову. Несколько стрелков было легко ранено.
Наш погибший товарищ Янис Зиринь был доставлен в Ригу и 6 апреля похоронен с большими воинскими почестями на кладбище стрелков (Братском кладбище). По словам очевидца К. Мункевича, в похоронной процессии участвовал весь рижский гарнизон, партийные и профсоюзные организации, многие жители города.
На позициях у шоссе Рига – Елгава и близ железнодорожных мостов через Иецаву
Через несколько дней Коммунистический батальон занял важные позиции на правом берегу реки Иецава, охраняя дороги на Ригу. На этом важнейшем участке фронта, отделявшем нас от частей вражеской «железной» дивизии, протекала река Иецава, на обоих берегах которой имелись окопы, сохранившиеся со времени мировой войны. В течение полутора месяцев Коммунистический батальон вел успешные позиционные бои с врагом на самых подступах к Елгаве – в семи километрах от нее. За это время батальон получил из запасного полка 1-й латышской дивизии, 1-й Рижской рабочей роты и 4-й отдельной коммунистической роты 200 человек пополнения. Это позволило сформировать его в полном составе – преобразовать взводы в роты, пополнить различные команды и подразделения. В начале второй половины апреля сам батальон был переименован в Рижский отдельный коммунистический батальон. В нашем батальоне теперь было около 500 человек и сильная пулеметная команда.
Занимая позиции на берегу Иецавы, когда часть стрелков и пулеметчиков становилась на указанные места, два пулеметчика тянули через открытую площадку на позиции своего «максимку». Заметив их, враг открыл из пулеметов такой сильный огонь, что наши парни, не выдержав «бани», бросили свой пулемет шагах в тридцати, а сами прыгнули в траншеи. Увидев это, две девушки-пулеметчицы выскочили, схватили пулемет и стянули его в траншею, причем вражеские пули не коснулись их. Стрелки были так посрамлены, что им некуда было деться: все смеялись и издевались над их трусостью, хвалили отважных женщин. К сожалению, в моей памяти не сохранились фамилии ни трусов, ни самоотверженных пулеметчиц.
В дальнейших боях большая часть пулеметчиц, особенно те, кто исполнял обязанности первого номера, либо погибли геройской смертью, либо, тяжело раненные, были эвакуированы в тыл и обратно не вернулись.
В середине апреля оживилась деятельность разведчиков, не прекращавшаяся ни днем ни ночью: нужно было нащупать все дневные и ночные вражеские сторожевые посты, отметить на карте их расположение, определить время смены часовых, установить местонахождение наблюдательных пунктов и батарей вражеской артиллерии, количество вражеских сил, разведать охрану железнодорожных и шоссейных мостов в ночное время, для того чтобы враг не мог незаметно для нас сконцентрировать свои силы вблизи мостов и перейти ночью в наступление. Паводок на небольшой речке Иецаве не давал нам возможности незаметно перебраться под покровом ночной темноты на вражеский берег и захватить в плен или уничтожить противника. Вражеские тылы мы разглядывали и с верхушек высоких деревьев, если только кроны их были достаточно густыми. У немцев за обоими мостами стояли пулеметы, огнем которых они отбивали наших разведчиков во время их ночных операций у мостов.
Немцы, убедившись, что Коммунистический батальон прочно перекрыл все главные дороги на Ригу и что нас никаким огнем назад не сдвинуть, прибегли к отравляющим газам (фосгену), надеясь, что это им поможет. 10 или 12 апреля после полудня противник, бронепоезд которого незаметно под прикрытием лесочка подкрался к нашим позициям, открыл ураганный огонь из орудий бронепоезда и ближайших батарей снарядами с отравляющим газом, сначала по нашей передовой линии, а затем, перенеся волны артиллерийского огня в тыл, накрыл штаб батальона, санитарную часть и обоз, которые расположились в Ценаской корчме. Кое-кто из санитаров и обозных, для того чтобы избежать отравления, не одевая противогазных масок, бросился бежать по шоссе в направлении Олайне.
В это время враг перенес огонь и вперед, а наши, спасаясь бегством, попали в новую газовую волну и отравились. Было несколько жертв, кое-кого доставили в Ригу, в госпиталь. В то же время стрелки, находившиеся на передовой линии, тотчас же после первого залпа надели противогазные маски и во время обстрела передовой вылезли даже перед окопами в сухую посеревшую траву и поэтому не понесли никаких потерь. Те же, которые находились у железнодорожного моста, надев противогазы, открыли огонь по амбразурам бронепоезда. Уже при выходе из Риги весь батальон был снабжен противогазами, которые весьма пригодились.
Таким образом, большие надежды немцев, несмотря на великий шум, не оправдались. Когда после окончания газовой атаки мы, несколько разведчиков, прибыли с передовой в штаб батальона, то увидели, что здесь натворили немецкие снаряды. Все пространство вокруг Ценаской корчмы выглядело как перепаханное поле. На следующий день вся хвоя на соснах близ штаба батальона и у позиций стала бурой, как беличий хвост.
Справа от нашего батальона на позициях стояла 2-я латышская стрелковая бригада под командованием Паула Матисона, а также какая-то часть (полк или более крупная), которая была по своему составу интернациональной. Слева от нас стоял 3-й латышский стрелковый полк.
Незанятые участки фронта каждую ночь охраняла часть наших разведчиков. Вооруженные ракетницами и ракетами, разведчики передвигались каждый на своем участке незанятых позиций и то здесь, то там через каждые 20–25 минут выпускали ракеты, для того чтобы ввести в заблуждение противника и заставить его думать, что весь фронт занят. Ракет было мало, поэтому мы их экономили; у немцев же их хватало, и они непрерывно освещали ими свои позиции и реку. Часто случалось, что в темноте, когда погасала наша ракета, разведчики, охранявшие незанятые позиции, передвигаясь, попадали в залитые водой волчьи ямы, вырытые еще во время мировой войны.
Первое мая на наших позициях
Подошло 1 Мая – день солидарности трудящихся всего мира. Как же встретил и провел этот праздник Коммунистический батальон? Накануне 1 Мая из Риги нам прислали духовой оркестр и целый пакет первомайских прокламаций на немецком языке, которые надо было передать солдатам «железной» дивизии. Прислали нам и подарки от Коммунистической партии Латвии и Советского правительства.
Предмайский вечер был на редкость красивым, тихим и сравнительно теплым. После захода солнца начались переговоры с немцами о прекращении огня на 1 Мая и о встрече воюющих групп в нейтральной полосе на железнодорожном мосту. В тихую погоду мы со своих позиций вполне могли переговариваться с немцами через Иецаву, так как расстояние до их окопов было небольшим. Тем не менее успешно завершить переговоры с немцами в этот вечер не удалось, так как немецкие командиры не разрешили своим солдатам встретиться с коммунистами и заявили, что огонь не прекратят.
Наши разведчики принесли после обеда из обоза колокол с какого-то кладбища в тылу. По собственной инициативе мы решили использовать этот колокол, для того чтобы позлить немцев в первомайскую ночь и отзвонить им за упокой. Можно было предположить, что немцы, услышав ночью колокольный звон с наших позиций, откроют артиллерийский огонь, не исключено, что и снарядами с отравляющими газами, думая, что мы идем в наступление. Мы облюбовали себе пустые окопы между позициями нашего батальона и 3-го латышского стрелкового полка. У кавалеристов достали пустой мешок, которым обвязали колокол, к толстому сосновому суку прикрепили проволоку, для того чтобы подтянуть его, а второй конец проволоки протянули в окопы. Вечер был так тих, а немецкие позиции настолько близки, что малейший шум на нашей стороне мог привлечь внимание противника и стать причиной ненужного в первомайский вечер обстрела. Мы осторожно сняли с колокола мешок и стали ждать полуночи. Нас было трое (имен двух стрелков я уже не помню). Напротив нашего колокола на стороне противника находилась разрушенная кирпичная фабрика, труба которой осталась невредимой. На наших, а также и на немецких позициях вечером и ночью было хорошо слышно, как в Ценаской корчме оркестр играет «Интернационал» и другие революционные песни. Санитарки и солдаты обоза пели. Сначала немцы внимательно слушали нашу музыку – лишь кое-где раздавались редкие выстрелы; затем по приказу своих командиров немецкие дозорные, насадив на штыки винтовок пустые консервные банки, стали кричать и грохотать пустыми банками, поднимая страшный шум всякий раз, как только раздавалась музыка нашего оркестра, для того чтобы их солдаты не могли слушать большевистскую музыку и песни. Когда противник стал мешать нашим и своим слушать музыку, мы начали в промежутках звонить в кладбищенский колокол. Немцы, не ожидавшие этого, перестали шуметь и стали слушать. Как только они снова поднимали шум, опять звонил колокол.
Наконец рядом с кирпичной фабрикой прозвучала громкая команда: «Feuer!», а за ней последовал артиллерийский огонь в направлении колокола. Стреляла скрытая за ближайшим леском батарея. Позиции, которые занимали мы втроем, защищали толстые сосны, а через наши головы в окопы летели сосновые ветки, верхушки деревьев, песок, копоть от выстрелов. Поднялась такая пыль, что мы уже подумали, не пустили ли на нас газы. Осторожно просунув палец под противогазную маску, мы слегка вдохнули воздух – оказалось, что газов нет. Время от времени, когда артиллерийский огонь стихал, мы опять позванивали. Немцы снова начинали обстрел. Только под утро мы ушли в расположение батальона. Весь батальон смеялся над немцами, которые всю ночь напролет целой батареей палили впустую.