Утром 1 мая, после шумной ночи, под руководством комиссара батальона Симана Бергиса продолжались переговоры с немцами относительно встречи на железнодорожном мосту для передачи первомайских листовок. Но и сейчас переговоры были вначале неудачными, однако позднее, часам к десяти, немцы сообщили, что их офицеры согласны разрешить встречу при условии, что с каждой стороны в ней будут участвовать по три невооруженных человека. Но кто же пойдет первым на такую встречу со столь вероломным врагом? Добровольно вызвались два разведчика во главе с начальником команды Ф. Крусткалном. До того как двинуться по открытому полю к немцам, мы перетащили к мосту пулемет, положили каждый в карман шинели по паре ручных гранат, а я спрятал в правом рукаве шинели браунинг, левой рукой подхватив большой пакет с прокламациями. Мы договорились с пулеметчиками, что они будут готовы каждую минуту открыть огонь в случае, если коварный враг попытается утащить нас через мост к себе. Нас в таком случае все равно ждала смерть. На виду у немцев мы вылезли из своих окопов, оставив винтовки, и двинулись все втроем в шахматном порядке через поле к мосту. Когда мы приблизились к мосту, навстречу нам с другой стороны вышли трое здоровенных высоких немцев с блеклыми, как будто стеклянными, глазами. Мы поздоровались, поздравили их с 1 Мая и вручили первомайские воззвания; затем мы повернули в сторону своих позиций, а немцы – в свою сторону. Не успели мы отойти от них на несколько десятков шагов, как враг открыл по нам пулеметный огонь. К счастью, рядом была волчья яма, полная воды. Двое разведчиков сразу бросились в эту яму, а я – в канаву у железнодорожной насыпи, где тоже была вода. Наш пулемет открыл огонь, немцы отвечали ему и обстреливали одновременно нас, так что мы не имели возможности оторваться от противника. Небольшая кривизна железнодорожной насыпи мешала обстреливать меня. Наши не прекращали огонь в течение всего дня, для того чтобы не дать немцам подобраться и прикончить нас. Лишь с наступлением вечерних сумерек нам удалось незаметно оторваться от врага. Намокшие, голодные, в сапогах с оторванными подметками и в порванных шинелях, мы добрались наконец до своих позиций.
Первомайское боевое задание было выполнено без потерь. На следующий день никаких особенных военных действий не предпринималось ни с одной, ни с другой стороны. Однако нас все же интересовал вопрос, где сидел вражеский артиллерийский наблюдатель, который так энергично командовал вечером накануне 1 мая и находился где-то совсем неподалеку от нас. Для того чтобы узнать это, пятеро наших разведчиков забрались в окопы, пустовавшие еще с 1 мая, и под прикрытием леса, заслонявшего нас от противника, с помощью биноклей стали детально изучать противоположный участок фронта «железной» дивизии. Мы долго наблюдали за развалинами кирпичной фабрики, и особенно за трубой, в которой имелось круглое отверстие, обращенное в нашу сторону, пока не заметили, как там мелькнуло лицо наблюдателя. Мы все впятером, устроившись в окопе поудобнее, положили на упор винтовки; по команде раздался залп в направлении отверстия в трубе – и лицо наблюдателя исчезло. Дальнейшее наблюдение подтвердило, что артиллерийский наблюдатель в трубе больше не появлялся.
Стремясь причинить врагу по возможности больший ущерб, главным образом в живой силе, и для того чтобы внушить ему почтение к нам, наши разведчики появлялись там, где противник их не ждал. Так, в один прекрасный день, числа 10 мая, изучая незанятый участок между нашим батальоном и 3-м латышским стрелковым полком, располагавшимся правее нас, наши разведчики увидели, что на самом берегу Иецавы 10–15 немецких солдат сколачивают мостки из принесенных досок, обтесывают длинные колья и собираются переправиться на нашу сторону. Немцы работали усердно – без шинелей, побросав даже на них свои ремни. Рядом с работавшими был установлен пулемет, другой стоял на крыльце каменного дома, без единого человека прислуги, так как все работали. Мы разглядывали этот лакомый кусок, лежавший у нас под самым носом, но, к несчастью, у нас не было с собой ни одного пулемета – только винтовки и ручные гранаты. Как в этих обстоятельствах причинить побольше ущерба противнику? Послать к своим за помощью, чтобы явились с пулеметом? – Довольно далеко, немцы пока могут прервать работу. Забросать гранатами? – Немного далековато. Мы устроились в окопе, оставшемся от Первой мировой войны, положили на упор винтовки и взяли на мушку каждый «своего» немца. Раздался залп – три вражеских солдата остались на месте, один, тяжело раненный, пополз, немилосердно вопя. Остальные удрали за кирпичную фабрику, побросав на берегу шинели, пулемет, убитых и раненого. Мы продолжали интенсивно обстреливать каждого, кто появлялся из-за угла здания, для того чтобы увезти брошенный немцами пулемет; одновременно мы не подпускали немцев к пулемету, который стоял на крыльце, обезопасив себя таким образом от вражеского пулеметного огня. Из-за угла соседнего дома по нам ударил третий пулемет. Мы продолжали обстреливать немцев, а те – нас. Будучи не в состоянии заставить нас замолчать, противник открыл артиллерийский огонь. Наша батарея ответила – началась артиллерийская дуэль, так как наши, не зная истинных причин, полагали, что противник готовится к наступлению. Лежа в окопах и прячась за толстыми соснами, мы наблюдали за врагом и время от времени постреливали в его сторону. Когда артиллерийский бой кончился, мы отправились назад, в свой батальон, и давай все вместе насмехаться над солдатами из «железной» дивизии, которые стреляют «из пушек по воробьям». У нас не было никаких потерь, а противник оставил на берегу реки три трупа и одного тяжело раненного; другие потери мы определить не смогли.
Числа 16 мая Коммунистический батальон на позициях сменили мобилизованные и присланные из Риги резервисты старших возрастов призыва, боеспособность которых нам показалась невысокой. Не хотелось нам покидать фронт, но, с другой стороны, привлекала возможность провести несколько дней в Риге. В Риге мы пробыли два дня, получили небольшое пополнение – человек 70 из рижских учреждений.
17 мая Рижский отдельный коммунистический батальон был переименован в 3-й батальон 5-го латышского стрелкового полка. Однако фактически ничего не изменилось: батальон действовал самостоятельно, да и командный состав остался тот же.
По дороге на Бауский фронт
Не успели мы толком осмотреть Ригу, как батальон получил приказ фронта: 18 мая вместе с 8-м латышским стрелковым полком переправиться через реку Мемеле и ударить на Бауску по правому берегу Мусы. Однако батальон находился еще в Риге. Командование фронта обещало доставить нас на новые позиции на автомашинах, но мы их вовремя не получили. После полудня 18 мая мы двинулись на фронт пешими и к ночи достигли местечка Иецава, откуда, немного отдохнув, пошагали дальше. Мы двигались цепью: впереди – разведчики, на флангах – конная команда. По данным штабных работников Видземско-Курземского фронта, противник должен был находиться за местечком Иецава, у имения Вецсауле. Мы прошагали полдня и целую ночь, очень устали, но противника не обнаружили. Только следующим утром на рассвете наши разведчики наткнулись на вражеские дозоры.
Ввиду того что мы выступили из Риги 18 мая, мы никак не могли вступить в бой с противником в указанное приказом время – 18 мая. Приказ о наступлении вследствие задержки нашего батальона был продлен до утра 19 мая. В спешке мы выступили из Риги без достаточных запасов снаряжения, которое командование фронтом обещало выдать нашему представителю Лаздыню, оставленному для этой цели в Риге. Наши разведчики ранним утром 19 мая встретили противника и преследовали его по пятам, выбив за реку Мемеле. Подоспевшие стрелковые роты форсировали реку кто как мог – кто вплавь, а кто на лодках, которые доставили с противоположного берега конные разведчики и местные жители.
Части «железной» дивизии располагались в Брунаве, Гренцтале, Церауксте и окрестных лесах, но главным логовом врага была Бауска, которую нам предстояло взять. Наш батальон стремительным броском, не встретив серьезного сопротивления со стороны противника, занял имение Гренцтале, хутор Рудзини и стал преследовать врага, пытавшегося закрепиться за рекой Муса. Слева от нас дрался 8-й латышский стрелковый полк, на участке которого происходили ожесточенные артиллерийские бои, горело несколько деревень и хуторов, в том числе литовская деревня Кеменай; справа действовал 98-й полк, который в свое время не был как следует сформирован и плохо оборонял наш правый фланг. Ранним утром 20 мая наш батальон после ожесточенных боев занял имение Церауксте и окрестные хутора. Подразделения «железной» дивизии бежали из Церауксте с такой поспешностью, что в панике бросали даже оседланных лошадей и прочее имущество. В наши руки попали 28 оседланных лошадей, 3 пулемета, винтовки, патроны и другое военное снаряжение. Немцы не успели даже позавтракать и удрали, оставив все на столе.
На Бауском фронте против нашего батальона воевали не только немцы, но и подразделения литовских драгун, с которыми мы столкнулись в немецком тылу. 20 мая наши разведчики незаметно для врага вышли за Гренцтале через лес и наткнулись в тылу противника у остатков какого-то сарая на драгун, направлявшихся на помощь частям передовой линии. Противник сначала не понял, кто его обстреливает с тыла, но затем другие вражеские резервные части, нащупав нас, открыли по нам пулеметный и артиллерийский огонь. Мы оказались зажатыми с двух сторон, поэтому нам не оставалось ничего другого, как, отстреливаясь, отступить оврагами в лес, где мы присоединились к штабу батальона в Гренцтале. Не успели мы отдышаться после похода по вражеским тылам и высушить свою пропотевшую одежду и портянки, как попали под внезапный налет вражеской авиации (10–12 аэропланов) на Гренцтале. Немецкие аэропланы с черными крестами на крыльях летали так низко, что некоторые чуть не застряли между деревьями помещичьего фруктового сада, а один из них колесами задел скворешню на безверхой березе по самой середине двора име