Орджоникидзе, остановившийся и молча слушавший Уборевича, сказал, подчеркивая каждое слово:
– Мы, товарищи, должны победить наличными силами.
Начальник штаба червонных казаков, старый большевик Туровский, задал вопрос:
– Итак – рейд?
Я ответил:
– Рейд.
И заявил Уборевичу:
– Может быть, рейд в тыл офицерского корпуса даст возможность Латышской дивизии взломать фронт.
Разговоры о рейде шли в штабе бригады червонного казачества уже несколько дней. Рейд – прорыв масс конницы в тыл врага, разгром его тылов, нарушение связи, уничтожение вражеского руководства, полная дезорганизация его тыла – очень опасная операция для кавалерии, прорывающейся в глубокий тыл противника, но эта операция позволяла надеяться на успех, ибо дезорганизованные офицерские полки после уничтожения их руководства могли бы быть сломлены Латышской дивизией прежде, чем они получат подкрепления.
– А не погибнут ли конники в тылу у белых?
– Справимся!
После недолгого обсуждения предложение о рейде было принято. Уборевич и Орджоникидзе тут же продиктовали директиву армии о подготовке прорыва для кавалерийского рейда и о переходе армии в наступление. Конные вестовые доставили директиву в штабы частей.
Совещание окончилось. Темной ночью командиры отправились в свои части. Примораживало. Копыта коней стучали по замерзшей земле, медленно падал первый осенний снег – приближалась зима.
2 ноября Латышская дивизия перегруппировалась, и в ночь на 3 ноября две бригады Латышской дивизии под командованием командира бригады К.А. Стуцки сгруппировались в районе Чернь – Чернодье. В деревнях Рыжково и Похвастново у жителей были собраны все простыни, и в полночь под 4 ноября колонны латышей по свежему снегу двинулись к Черни и Чернодью. Завернувшиеся в простыни стрелки совершенно сливались с окружающим снегом. За ними направилась колонна в составе четырех конных полков[53], занявшая исходные позиции в овраге к югу от деревни Рыжково.
Конники сняли у плененных в предыдущих боях офицеров погоны и нашили их себе. Эскадронные значки и боевые знамена были свернуты в чехлы. Решено было во время рейда по тылам врага выдавать себя за дивизию генерала Шкуро, поспешно отступающую с фронта, – чтобы среди населения распространялись слухи о разгроме всего фронта белых, чтобы партизаны в тылу врага взялись за оружие, а противник упал духом, так как, мол, сам Шкуро уже разбит и бежит со своей конницей на Кубань.
Сторожевые посты противника у Черни – Чернодья были сняты без выстрела, и тогда в этих селах разгорелся ожесточенный бой. Обе бригады лавиной бросились на спящих дроздовцев, и за неполных полчаса прорыв был осуществлен. Конники ринулись в образовавшуюся брешь и серым зимним утром оказались у опушки леса близ деревни Лаврово, по пути взяли в плен артиллерийский обоз Дроздовской дивизии и продолжали мчаться весь день и всю ночь, громя тылы врага, нарушая коммуникации, уничтожая артиллерийские обозы. После четырехчасового отдыха в селе Теплый Колодец, в 70 км за линией фронта, Кубанский полк был выделен для занятия города Фатежа, в то время как три полка атаковали станцию Поныри, захватив при этом несколько эшелонов со снабжением. Станция Поныри была взорвана.
Высланный на станцию Возы эскадрон Латышского кавалерийского полка захватил и сжег эшелон со снабжением и взорвал станцию. Кубанский кавалерийский полк овладел Фатежем, где захватил два танка и два 152-миллиметровых орудия, которые противник вез в Кромы, чтобы передать в распоряжение командира Корниловской дивизии. В Фатеже была захвачена тюрьма и из 400 освобожденных политзаключенных был сформирован батальон, вместе с возчиками присоединившийся к кавалеристам. Разгромив вражеские тылы, конники снова собрались в деревне Ольховатке и весь день 6 ноября спали и отдыхали после 37-часового похода, в течение которого было пройдено с боем 135 км.
В то же самое время, сразу же после того как конники прорвались через линию обороны неприятеля, Дроздовская дивизия перешла в контрнаступление и вытеснила латышей из Черни и Чернодья. Весь день 4 ноября Латышская дивизия отбивала атаки дроздовцев и корниловцев и только 5 ноября вместе с Эстонской дивизией и пластунской бригадой Павлова перешла в наступление.
Противник, дезорганизованный рейдом конницы и лишившийся связи между своими частями, отступил. В ночь на 7 ноября, когда конники уже двинулись в обратный путь, навстречу им полились колонны Корниловской дивизии. У деревни Тагино передовые посты конников встретились с авангардом Латышской дивизии, и у села Сабуровки отходящая Корниловская дивизия была зажата в тиски между латышскими стрелками и кавалерийской дивизией. В результате боя и конной атаки Корниловская дивизия оставила на большом Сабуровском поле четыре 76-миллиметровых орудия и три 122-миллиметровые гаубицы, три батальонных значка и кассу 1-го Корниловского офицерского полка. Пять батальонов корниловцев были сжаты этими огромными тисками, охватившими Сабуровское поле с севера и юга. Латышские полки на этом поле встретились со своими конниками, завершившими рейд, и на обширном заснеженном поле над разгромленными батальонами корниловцев было подтверждено боевое братство, скрепленное общей кровью и общей победой.
Корниловская дивизия на продолжительное время была лишена способности организованно сопротивляться. 8 и 9 ноября офицерский корпус продолжал отступать и остановился только у Фатежа. 10 ноября к Фатежу подошли преследовавшие противника части ударной группы. Ударная группа продвигалась медленно, так как наступившая оттепель и гололедица задерживали артиллерию и обозы с патронами. Но уже 14 ноября фронт противника был снова прорван на участке села Солдатское, и под прикрытием сильной метели бригада червонных казаков почти без боя вырвалась в район станции Льгов. 16 ноября на рассвете станцию Льгов заняли спешившиеся Латышский и 3-й Кубанский кавалерийские полки. Станция была взорвана. Поезд командующего армией Май-Маевского едва выскочил из-под внезапного удара и, провожаемый шрапнелью, удрал в Харьков. Дроздовская дивизия была отрезана от своей армии, зажата между наступающей 7-й дивизией и кавалерией; 17 ноября отступающие части дроздовцев были разбиты под Льговом. На поле боя враг бросил 27 орудий, потеряв 2400 человек пленными[54].
Противник не знал о падении Льгова и полагал, что связь со Льговом прервана только из-за метели. Благодаря этому четыре бронепоезда, которые были отправлены противником из Курска в Льгов и замечены нашими конными патрулями, были пропущены вплоть до станции Льгов, а затем путь позади них был взорван. Они оказались в ловушке и 18 ноября были вынуждены сдаться без боя. Таким образом, в середине ноября основные офицерские дивизии – Корниловская и Дроздовская – утратили боеспособность, потеряли половину своей артиллерии и свои бронепоезда. Удар конницы вынудил корниловцев отступить с фатежских позиций, и остатки Корниловской и Дроздовской дивизий смогли снова занять оборонительные рубежи только под Харьковом.
Так закончилось Орловское сражение. Поддерживаемая английским и французским генеральными штабами армия Деникина оставила в Фатеже свои танки и тяжелую артиллерию и под натиском ударной группы, в центре которой находилась Латышская стрелковая дивизия, покатилась на юг. Офицерские полки потерпели в Орловском сражении поражение. Вмешательство в наши дела путем поддержки нашей отечественной контрреволюции обошлось организаторам интервенции во многие сотни миллионов, но не принесло ее вождям и организаторам ничего, кроме бесчестья.
Воспоминание об Орловско-Кромском генеральном сраженииЮ.Я. Балодис (Юлиан),бывш. командир взвода, позднее – комиссар 2-го батальона5-го латышского полка
5-й полк Латышской дивизии, где я служил командиром взвода 2-й роты, в начале октября 1919 года был переброшен с Западного фронта на Южный. Полк расположился в деревне Смородино и ее окрестностях, примерно в 25–30 км южнее Карачева, где находились штаб и политотдел дивизии. Здесь мы некоторое время стояли и готовились к предстоящим боям. Особенно тщательно мы повторяли и отрабатывали приемы борьбы пехоты с атакующей кавалерией, так как ходили мрачные слухи о рейде мамонтовской конницы по нашим глубоким тылам. Ежедневно мы ждали приказа о выступлении навстречу стремительно наступающему противнику – Добровольческой армии генерала Деникина, которая 8 октября заняла Дмитровск, 10 октября – Кромы, а 13 октября – Орел.
11 октября после полудня Латышская дивизия, наконец, двинулась из района сосредоточения на врага. В тот день шел проливной осенний дождь – настоящий ливень. Дороги превратились в сплошное месиво грязи. Промокшие насквозь стрелки с трудом продвигались вперед, орудия и повозки приходилось иногда извлекать из грязи просто на руках. Поэтому к выделенному нам боевому участку мы добрались с большим трудом только в полночь и заняли его, расположившись за какой-то деревней на линии Турищево – Молодовое. На следующий день, 12 октября, дождь еще шел, но когда к вечеру мы начали переход в юго-восточном направлении в сторону Кром, – моросить перестало.
Ночью мы захватили первого пленного – деникинского конного разведчика, который начал плести всякие ужасы об удивительной боеспособности и военной технике Добровольческой армии генерала Деникина: о пулеметах, пушках, броневиках, бронепоездах, которых так много, что не перечтешь, и даже о танках, которые он сам видел.
Боевые позиции мы заняли юго-восточнее какой-то деревни. Перед нами находился исток реки Кромы, а за Кромой – деревня Рыжково, в которой уже были деникинцы. К ночи погода прояснилась.
На заре 13 октября бригада червонных казаков, также входившая в состав ударной группы, начала бой с деникинцами и благодаря умелому стремительному удару выбила их из деревни Рыжково. 1-й батальон нашего 5-го латышского полка вслед за червонными казаками вошел в Рыжково. Не давая противнику передышки, стрелки и червонные казаки начали преследование выбитых из Рыжково деникинцев, отогнав их более чем на 10 км на юг. С наступлением ночи наша 2-я рота взяла одну из деревень и на южной ее окраине заняла оборону. Справа от нас, в другой деревне, стояла 1-я рота 1-го батальона 5-го полка.