Прибыв в район Карачева, части Латышской дивизии поочередно и быстро в течение суток разгрузили 12 эшелонов, несмотря на то, что на станции не было специально приспособленного для этого оборудования.
Для того чтобы остановить наступавшего врага, перейти в контрнаступление и опрокинуть его, командование Южного фронта решило создать из прибывших частей ударную группу. В эту группу вошла Латышская дивизия, бригада червонных казаков под командованием В.М. Примакова и Особая (пластунская) бригада П.А. Павлова. Командование ударной группой Южного фронта было поручено начальнику Латышской дивизии А.А. Мартусевичу (военкомом дивизии был К.М. Дозитис). Ударная группа должна была добиться перелома на фронте.
Утром 11 октября 1919 года части ударной группы начали действовать. Нельзя не упомянуть тяжелые условия начала наступления: осенний дождь, слякоть, непроходимые дороги, резкий, пронизывающий ветер. Почти везде мосты находились в плохом состоянии, а местами их не было вообще. Пушки тонули в грязи и соскальзывали в придорожные канавы. Из-за плохих дорог и недостатка корма начался массовый падеж лошадей. Стрелки в изношенной обуви и одежде стыли на осеннем ветру. В результате всего этого продвижение ударной группы вперед неоднократно задерживалось. И все же, несмотря на все трудности, в первый день стрелки прошли 33 километра. В одной из корреспонденций было написано об этом так: «Стрелки рвались быстрее в бой. Зная о предстоящих кровавых сражениях, никто все же не унывал, преодолевая трудности с присущим всем юмором, они двигались вперед».
Нам случалось в те дни читать изданные белогвардейцами газеты: одни из них бесстыдно лгали о непобедимости армии Деникина, другие – вопили и врали о том, что советская власть держится на латышских и китайских штыках.
Пока ударная группа участвовала в Орловско-Кромской операции, Г.К. Орджоникидзе, который в это время в качестве члена Реввоенсовета XIV армии находился уже на Южном фронте, часто выезжал в полки на передовую линию и участвовал вместе с командованием ударной группы в разработке планов боевых действий. Неоднократно заходил он и к работникам штаба Латышской дивизии и беседовал с ними.
Сохранилось в памяти, как Орджоникидзе, направляясь ежедневно в свою комнату, проходил через помещение, где вместе с одним из работников штаба жил автор этих строк. Несмотря на то, что воспоминания о внешности Г.К. Орджоникидзе затмили впечатления более позднего периода, я помню его то в кожаной куртке, то в шинели с так называемыми «разговорами», с кожаной фуражкой или буденновкой на голове. Если шапки на нем не было, бросалась в глаза его пышная шевелюра. Орджоникидзе всегда был бодр, полон искрящегося оптимизма, разговорчив. Его принципом было – находиться впереди, вместе с воинскими подразделениями, сражавшимися против деникинцев.
В 1-ю латышскую стрелковую бригаду Орджоникидзе прибыл уже в первые дни боевых операций и во время яростного боя с одним из белогвардейских офицерских полков лично вдохновлял стрелков и их соседей – червонных казаков. Вернувшись с поля боя, он подробно и образно рассказывал об этом боевом эпизоде. В тот же самый вечер, 15 октября 1919 года, он написал сообщение В.И. Ленину о своем пребывании в ударной группе. Серго побывал также и в частях 2-й латышской бригады у Кром в дни, когда там происходили кровавые столкновения с белыми.
Моральный дух латышских стрелков и червонных казаков в то время был чрезвычайно высоким: стрелки не сдавались в плен, а раненые, потеряв надежду вернуться к своим, кончали с собой.
Решающие бои с деникинскими отборными отрядами у Кром продолжались. Преодолевая сопротивление врага, Латышская дивизия и бригада червонных казаков стремительно врывались в расположение противника. Иногда продвижение вперед осложнялось тем, что противник на флангах продолжал теснить наших соседей.
15 октября 6-й латышский полк под командованием Лабренциса (комиссар – Эльферт) маневром заставил корниловцев оставить город Кромы. Несмотря на то что Латышская дивизия и червонные казаки неоднократно громили противника, положение на фронте было все еще очень напряженным. Враг атаковал нас непрерывно, пытаясь вновь занять Кромы. Завязались ожесточенные бои.
На шестой день непрерывных боев части ударной группы продвинулись по линии железной дороги Орел – Курск. Это вынудило белого генерала Кутепова прекратить наступление на север в направлении Тулы и перебросить свои лучшие силы против ударной группы Южного фронта.
18 октября попытки противника силами Корниловской и Дроздовской дивизий окружить и уничтожить ударную группу и взять в плен ее штаб окончились неудачей.
Приказом Мартусевича уничтожение юго-западной группировки белогвардейцев было поручено 1-й латышской стрелковой бригаде и бригаде червонных казаков, а ликвидация Орловской группировки противника – остальным войскбвым частям ударной группы.
Латышская, Эстонская и другие дивизии Южного фронта совместными усилиями освободили Орел и выбили белых со станции Стишь. Правда, эту станцию после трех ожесточенных контратак на некоторое время опять захватили белые, которые двинули против 6-го полка почти всю Корниловскую дивизию.
После ожесточенных боев, часто переходивших в рукопашные схватки, наступление противника было остановлено. В последней декаде октября 1919 года войска Южного фронта Красной армии под Орлом, где действовала ударная группа, и под Воронежем, где воевала славная конница Буденного, окончательно сломили сопротивление деникинцев. Ударная группа вновь двинулась вперед, фронт ее повернул на юг. Наступил решающий перелом в пользу Красной армии.
20 октября 1919 года командование Латышской дивизией принял новый энергичный командир Фридрих Калнынь, который, как писал Ю. Данишевский, «продолжал славные дела, начатые его предшественником – Мартусевичем». Латышские полки вместе с другими частями Красной армии продолжали продвигаться вперед, и 11 декабря 1919 года 1-я латышская бригада вместе с червонными казаками ворвалась в предместье Харькова, а на следующий день совместно с другими частями Южного фронта Красной армии, при поддержке трудящихся города, окончательно освободила Харьков от деникинцев.
В январе 1920 года Латышская дивизия получила задание очистить тыл от банд Махно.
Нужно отметить, что именно в октябре 1919 года ярче, чем когда-либо, проявились замечательные качества латышских стрелков, воспитанные партией: непреклонность и самоотверженность при выполнении заданий партии, глубокое понимание революционного долга, боевая дружба и товарищеская взаимопомощь, пролетарский интернационализм. Эти отличные качества латышских революционных стрелков помогали им идти под руководством Коммунистической партии путем побед в тяжелые годы Гражданской войны.
Латыши идут в наступлениеЕ.А. Поляков
Это произошло в октябрьские дни сурового 1919 года. Мы, жители села Бородино Дмитровского района Орловской губернии, со страхом прислушивались к орудийному грохоту и к непрерывному гулу, сливавшемуся с ружейно-пулеметной пальбой, которые быстро надвигались на нас с юга. В течение нескольких дней мы наблюдали отступление Красной армии: двигались обозы, шли бойцы и гражданское население, эвакуировались учреждения и семьи коммунистов. Из уст в уста тревожно передавали: «Деникин идет».
И вот бой уже идет непосредственно у нашего села. Мы видели, как, отступая, галопом пронеслись походные кухни, орудия и подводы, а затем показалась цепь красноармейцев. Беспрерывно отстреливаясь, они поспешно отступали через наше село на север. Все жители села, мои соседи, бросились в погреба и там спрятались. Я тоже вместе с матерью и сестренкой, стуча зубами от страха, притаился в погребе. Мне было тогда 13 лет. Все же любопытство скоро выгнало меня наружу, и я, пересилив страх, выглянул на улицу. Первое, что я увидел совсем близко, это наших красноармейцев. Они отступали… Поразило меня не то, что они отступали, а то, что они были одеты как попало, кое-как. Среди них были две женщины и мальчик лет 10–11, в огромных ботинках и таких же брюках и фуфайке, с винтовкой японского образца. Было видно, что все они страшно измучены и утомлены. Штыков на винтовках почти ни у кого не было. Я видел, как эта цепочка перешла ручей, поднялась на пригорок и оттуда открыла огонь в направлении нашего села. Недоумевая, куда они стреляют, я посмотрел влево по улице и увидел, как из переулка хлынула и разлилась волна наступавших деникинцев. Все в новых шинелях, сапогах и шапках, с блестящими погонами. Все как один, выставив вперед штыки, деникинцы, громко сопя, промчались за село. Я тогда не знал, что это были офицерские «корниловские» батальоны. Они рвались к Москве. Их хороший внешний вид и великолепное новое вооружение опечалили меня. Я подумал: где уж нашим бедняжкам устоять против таких вояк.
На следующее утро я видел, как деникинцы шли в атаку – не пригибаясь, стреляя на ходу, а вокруг них рвались снаряды. Постепенно бой отходил на север и на третий день больше не был слышен. Поп и местные кулаки радовались, бедняки горевали и почти уже все думали: значит, конец советской власти. Но вот на третий или четвертый день после прихода к нам деникинцев, бродя по селу, я увидел, что на горе показалась вереница повозок и много людей. Часовой, стоявший у церкви, бросился к первой повозке, спросил о чем-то и, получив ответ, вдруг как-то осел и посерел. Поп Яхневич, вышедший навстречу повозкам, поговорив с прибывшими, вытянул по-петушиному шею и вихрем исчез в своем доме. А подводы и люди все приближались. Я видел, что это деникинцы с погонами. На многих повозках лежали раненые, слышались стоны. А здоровые солдаты и офицеры угрюмо молчали. Многие уже разжигали костры, готовили пищу. Чувствуя что-то новое, неблагоприятное для белых, я вертелся между солдатами и подводами, прислушиваясь к их разговорам. И вот тогда я впервые услышал слово «латыши».
И не только услышал, но и увидел живого латыша.
В одном месте толпа солдат и офицеров окружила какого-то человека. Протолкавшись вперед, я увидел высокого мужчину лет 35 в длинной шинели (такие носили тогда командиры Красной армии), на которой блестел значок с серпом и молотом. Его мужественное лицо было спокойно и даже слегка насмешливо. Я сразу понял, что это командир Красной армии. И вот, слышу, офицер спрашивает его: «Ты коммунист?» – «Нет, – отвечает пленник, – я беспартийный». – «А почему ты плохо говоришь по-русски?» – спросил офицер. «Я латыш», – последовал ответ. Окружающие сразу оживились: латыш, вот живой латыш и еще улыбается. Раздавались разные возгласы: «Ну, этому скоро конец… наши их в плен не берут, не велено… – Да они же, черти, и не сдаются. – Да, это верно, но вот этот и еще пятеро нечаянно на нас напоролись и попались».