В другом месте кучка солдат у костра тоже вела разговор: «Эх, и положили же нынче нашего брата латыши… многих… – Тише, ты, черт, болван…»
Я видел, как пленного увели в поповский дом, где был штаб, и толпа рассеялась. У всех костров и подвод слышалось только одно: «Латыши идут, латыши наступают, и никто не может устоять против них, – ни дроздовцы, ни корниловцы». Во всех этих разговорах белогвардейцев было столько ненависти к латышам, что я мальчишеским чутьем почувствовал: значит, латыши за советскую власть, значит, это они неодолимая сила революции и стоят за Ленина… Ну, теперь держитесь, белые…
А в поповском доме, в штабе белых, офицеры чинили зверскую расправу с командиром, которого я видел, и с пятью его товарищами, тоже латышами. Их допрашивали всю ночь и били плетьми, свитыми из телефонных проводов. Некоторым связали проводами руки. До полусмерти избитых, их раздели почти донага и на заре повели на болото расстреливать.
Я проснулся, внезапно услышав частую пальбу, и увидел, что белогвардейцы бегут куда-то из всех хат. Крик, грохот, хаос… Не помню, как я очутился в погребе, где уже находилась вся наша семья. Понемногу стрельба утихла, белые опять возвращались домой, и я услышал слова: убежал, собака, ушел, черт…
Немного позже один солдат рассказал, что шестерых латышей вели к болоту на расстрел, но один из них убежал… Страшным ударом он сбил с ног одного конвоира и бросился бежать. Палачи открыли отчаянный огонь по беглецу, но темнота спасла храбреца. В одной рубашке, без кальсон, он при первых же выстрелах сорвал рубашку и бросил на землю, сам же слился с темнотой. Белые, видя, как что-то белое упало на землю, подумали, что это беглец, и прекратили стрельбу.
Утром жители нашего села увидели в болоте пять полунагих трупов. Это были расстрелянные латыши. Четыре лежали рядом, лицом вниз с раздробленными черепами. Пятый лежал отдельно, на боку, кроме огнестрельных, у него были еще две штыковые раны. Я внимательно осмотрел расстрелянных и с радостью убедился, что убежал мой вчерашний знакомый латыш-командир, которого я случайно видел.
Три дня шли упорные бои за наше село. Оно переходило из рук в руки. На четвертый день белые отступили, и в наше село Бородино вошли красноармейцы. Подростки выгнали на пастбища коров и овец, которые во время боев находились в хлевах. Одно из стад паслось в трех километрах от села в лесу, где находились сараи с сеном. И вдруг ребята увидели, что из одного сарая вышел совершенно голый человек огромного роста. С большим трудом удалось ему успокоить перепуганных ребят и разузнать, кто находится в селе – белые или красные. Это был человек, который обманул смерть, латыш, спасшийся от расстрела. Дети дали ему кое-что из одежды, чтобы прикрыть наготу, и к великой радости наших бойцов и односельчан привели его в штаб красных, расположившийся в селе.
Кто знает, может, и теперь еще жив этот товарищ-герой, с презрительной улыбкой смотревший в глаза ненавистных врагов, обманувший смерть и как будто заново возрожденный для жизни. Я был бы невыразимо счастлив его встретить, увидеть его еще раз через столько лет. А тех пятерых расстрелянных наши бойцы похоронили с честью в братской могиле на кладбище села Бородино. Я видел и слышал, как у открытой могилы бойцы и командиры, обнажив головы, клялись отомстить ненавистному врагу за их мученическую смерть.
Так случайно я стал свидетелем этой трагедии, овеянной геройством и оптимизмом.
Как сегодня помню еще полные недоумения и страха большие глаза белогвардейского солдата и его сдавленный шопот: «Латыши идут…»
Воспоминания о боях на Южном фронтеЯ.Л. Калнынь
Осенью 1919 года, когда армия Деникина, заняв Орел, двинулась на Москву, нас перебросили на Орловский фронт. Латышскую стрелковую дивизию включили в ударную группу, которой было поручено задержать противника и перейти в контрнаступление. Спустя несколько дней после взятия Деникиным Орла мы вступили в бой. Бой был ожесточенным и часто переходил в рукопашную схватку. Отдельные пункты, как например город Кромы и другие, по нескольку раз переходили из рук в руки. Против нас сражались корниловские и дроздовские офицерские полки. Уже через несколько дней боев обозначился наш перевес. Вскоре Красная армия заняла Орел а затем мы повели наступление в направлении Курска. Тяжелые бои продолжались до самого города и при взятии его.
В ударную группу входила бригада червонных казаков под командованием Примакова. В ее составе был также и наш Латышский кавалерийский полк. Совместные действия червонных казаков и наших полков очень сближали нас – между нами установилась тесная дружба. Деятельность конницы была хорошо согласована с наступлением наших полков. Дважды бригада конников вместе с Латышским кавалерийским полком прорывалась в тыл противника, что парализовывало его сопротивление. Деникин нес большие потери. За Курском, в направлении Белгорода, сопротивление деникинцев заметно ослабело. Бои шли главным образом за населенные пункты. Наша пехота стала передвигаться от одного пункта к другому на повозках.
Деникинцы скоро показали населению свое настоящее разбойничье лицо, поэтому рабочие и крестьяне очень радовались нашему приходу. В тылу деникинской армии начали действовать партизанские отряды. В окрестностях Белгорода Деникин объявил мобилизацию, но призывники не являлись на призывные пункты. Мы нашли в одном рву 150 трупов людей, расстрелянных за отказ служить в армии Деникина.
Приближаясь к Харькову, наш 9-й полк повел наступление на город Чугуев. Недалеко от города, в лесу, к нам присоединился большой отряд партизан, который уже много месяцев действовал в этом районе. Трудно описать восторг и радость партизан, когда их отряд соединился с нами. Часть партизан была вместе с женами, а иные – со всей семьей. Чугуев мы взяли общими силами. Пройдя с боями от Орла до Харькова, наша дивизия теперь, после разгрома Деникина, расположилась на отдых в районе Чугуев – Харьков. После отдыха весной 1920 года нас перебросили на врангелевский фронт в район Перекопа. Наш полк стоял неподалеку от имения Чаплинка.
Армия Врангеля благодаря помощи Англии и других капиталистических стран была хорошо вооружена, а Перекопский перешеек был сильно укреплен. Летом 1920 года мы познакомились с танками противника. Получив танки, Врангель пошел в наступление. Наш полк стоял во второй линии, в небольшом населенном пункте левее имения Чаплинка. В самом имении находились батарея, транспортные средства и командование конной разведки. Танки не остановились у первой линии окопов, а пошли дальше в наступление на наш полк. Поскольку появление танков было для нас неожиданным и мы не имели специальных средств борьбы с ними, их наступление нанесло нашему полку значительный урон. Командир полка, оказавшись в безвыходном положении, последней пулей покончил с собой. Пал также полковой комиссар.
К имению Чаплинка двигались три танка. Командир батареи принял решение: орудийной прислуге спрятать пушку и ждать, когда танки подойдут совсем близко, чтобы тогда, стреляя прямой наводкой, уничтожить их. Этот план удался. Два танка были подбиты, а третий развернулся и ушел.
Однако нам все же пришлось отступить в район Каховки у Днепра. На третий день Врангель снова двинул в наступление танки. Бой шел на берегу Днепра. Теперь нам удалось уничтожить больше танков противника, чем в предыдущем бою. Наши артиллеристы действовали по заранее разработанному плану. Используя пригорки и кусты, они тщательно замаскировали орудия. Так нам удалось уничтожить около 10 танков противника.
После этого боя мы переправились через Днепр и заняли позиции в Каховке. Врангелевцам удалось продвинуться вдоль левого берега Днепра, и у города Никополя они переправились через реку с целью нас обойти. Врангелевские самолеты разбросали листовки на латышском языке, в которых говорилось, что мы окружены, что сопротивляться бессмысленно; нас призывали сложить оружие. В ответ на это наш полк получил задание ликвидировать врангелевский плацдарм. Приказ мы выполнили быстро. Часть врангелевцев была разбита, часть отступила через Днепр, и мы снова заняли позиции в Каховке. Через некоторое время в Каховке к нам присоединилась 1-я конная армия.
Нашему полку было поручено форсировать Днепр и прорвать вражеские позиции, с тем чтобы продвинуть вперед нашу конницу. Ранним утром под прикрытием артиллерийского огня мы быстро навели понтонный мост и отогнали врангелевцев от берега. Лавина конницы могла теперь двинуться через Днепр. Одновременно впереди пошли и мы.
Большая часть боевых сил Врангеля успела попасть на Перекопский перешеек и там снова закрепиться. На перешейке была устроена заградительная линия, состоявшая из 16 рядов колючей проволоки и разного рода оборонительных сооружений, а Турецкий вал был весь в огневых точках.
Поздней осенью 1920 года командование Красной армии разработало новый план наступления на Перекоп. Огонь всей артиллерии был сконцентрирован на Турецком вале и тыле врага. Пехота же, использовав отлив Сиваша, прошла вброд и таким образом обошла Перекопский перешеек. Завязался яростный бой, в результате которого красноармейским частям удалось закрепиться на занятом плацдарме. Они начали продвигаться вперед, угрожая отрезать врангелевцам путь к отступлению. Врангелевцы не выдержали и отступили, тогда бросилась вперед наша конница – и вскоре Крым был освобожден.
Наш полк пришел в Евпаторию, на берегу Черного моря. Когда мы появились в городе, на море еще были хорошо видны стоявшие вдали корабли. Оказалось, что беглецы не успели впопыхах взять горючее и не могли теперь сдвинуться с места. Нашему полку пришлось достать кое-какие моторные лодки, буксиры и тащить корабли назад, к берегу. На кораблях находилось высшее командование белогвардейцев и буржуи, чемоданы которых валялись на берегу.
Через несколько дней после взятия Крыма однажды ночью мы заметили, что к берегу приближается судно. Так как виден был только один корабль, то огня по нему мы не открывали, но приготовились к любой неожиданности. Оказалось, что это был турецкий корабль, который вез Врангелю подарки. Благодаря быстрой смене событий команда корабля не знала еще, что Крым находится в наших руках. За груз расписалось наше начальство, и турки, сдав его красноармейцам, ушли обратно.