Позднее я узнал, что отряд этот был выделен из состава 5-го Земгальского латышского полка, который вместе со всей Латышской дивизией перешел из царской армии в Красную армию целиком, в полном составе, включая командира полка полковника Иоакима Иоакимовича Вациетиса. И когда наш отряд после подавления мятежа вернулся в свой полк, вместе с ним прибыли и мы, подрывники. Так с конца лета 1918 года началась моя служба в латышской части, продолжавшаяся до конца Гражданской войны.
5-й полк был расквартирован в то время в Серпухове – там находилась Ставка Верховного главнокомандования, а главкомом был Вациетис. Он и держал тут свой бывший полк в качестве охраны Ставки. Вациетис очень любил свой полк и, видимо, безгранично доверял ему. Надо сказать, полк заслуживал такого доверия: не случайно ему выпала высокая честь первым в истории нашей страны получить первую награду Революции – Почетное революционное красное знамя ВЦИК за героические бои под Казанью в августе 1918 года.
В Серпухове мы несли караульную службу. Бывало, стоишь на посту у здания Ставки – бывшей больницы Солодовникова – идет главком – невысокий полный мужчина с приветливым лицом. Вациетис имел привычку здороваться с часовыми за руку, приветствуя их на латышском языке. Как-то обратился он и ко мне: «Свейки, пуйка!» А я отвечаю: «Русский я, товарищ главком». Вациетис взглянул удивленно, улыбнулся и сказал уже по-русски: «Ну, здравствуй, русский пуйка!»
Был он не только приветливым, но и заботливым командиром. Мы знали: если попадем в караул, охранявший дом фабриканта Мараева, где жил главком, то уж обязательно все будем накормлены: об этом Вациетис всегда сам беспокоился. Впоследствии, много лет спустя, мне довелось еще раз встретиться с Вациетисом, но об этом – позднее.
Пока мы охраняли Ставку, Латышская дивизия уже сражалась за родную Латвию, освобождая ее от власти оккупантов и местной буржуазии. Вациетис ни за что не хотел расставаться со своей верной охраной. Однако пришлось все же выделить из состава полка довольно большую группу командиров и политработников, которые и стали ядром сформированного в дивизии еще одного 5-го полка. Наш, «серпуховский», 5-й полк стал называться Особым, в отличие от другого 5-го полка, который уже был в дивизии. И в течение почти всей Гражданской войны в Красной армии были два 5-х латышских полка.
…К лету 1919 года нас перевели в Москву охранять Революционный Военный совет Республики и другие центральные военные учреждения. Расположились мы довольно хорошо – в Хамовнических казармах. Командовал полком Янис Грегор, бывший ранее офицером того же полка, – высокий, чуть сутуловатый человек, по специальности – учитель. А комиссаром был Янис Лундер, душевный, но твердый боевой комиссар.
Вскоре бойцы стали тяготиться своим пребыванием в Москве: на фронте создалось трудное положение, Деникин рвался к Москве, дошел до Орла и угрожал Туле. Стрелки 5-го особого полка настоятельно просили, чтобы их отправили на фронт. В конце сентября 1919 года их просьбу уважили – полк выехал на фронт. Ехать, впрочем, пришлось недалеко – под Тулу, где мы выгрузились и заняли оборонительные рубежи на дальних подступах к нашей «оружейной кузнице». Однако и тут мы пробыли недолго. В двадцатых числах октября спешно погрузились в вагоны и тремя эшелонами отправились в путь. Куда – объявлено не было, а расспрашивать не полагалось – военная тайна. Но мы были уверены, что возвращаемся к себе, в Хамовники, где еще оставались наши полковые тылы.
Во время спешной погрузки в Туле все мы изрядно устали и в вагонах заснули богатырским сном. А когда проснулись – часов в 11 следующего дня – увидели вывеску на здании вокзала: «Малая Вишера». А это уже далеко от Москвы и близко к Петрограду, куда, следовательно, и лежал наш путь. По тем временам это было необычайно быстрым передвижением – не зря наш головной эшелон тянули сразу два паровоза. И хорошо, что так поспешили: когда во второй половине дня мы стали выгружаться на станции Поповка, совсем близко от Петрограда, то делали это под невеселый аккомпанемент орудийной канонады, звучавшей неподалеку. Как оказалось, белые накануне заняли деревню Ям-Ижора, от которой до линии железной дороги – рукой подать.
Той же ночью, за два часа до рассвета, Янис Грегор повел полк в ночную атаку на Ям-Ижору. Белые не ожидали этого, они даже не знали о нашем прибытии и утром рассчитывали занять станцию Поповку, перерезать Николаевскую железную дорогу, разъединить Питер и Москву… Наша внезапная атака вызвала среди беляков панику. Опрокинув их заслоны, наши бойцы захватили мост через реку Ижора и перешли на другой берег. Тут к белым подоспели подкрепления, завязался горячий штыковой бой, причем в первых рядах наших бойцов сражался сам командир полка. Бой закончился нашей полной победой – была очищена от врага не только Ям-Ижора, но и расположенная на противоположном берегу деревня Войскорово, а белые отступили на окраины Павловска. Так замечательно проявили себя латышские стрелки в первом же бою под Петроградом. Нельзя не отметить огромную роль, которую сыграла оборона 5-м полком линии железной дороги. В тот же день началось наше контрнаступление под Пулковом, и Юденич после ряда успехов вынужден был перейти к обороне и отступлению.
Наш полк вместе с другими частями Красной армии продолжал вести наступление на Павловск. Тут и произошел тот знаменательный бой, во время которого вооруженные одними винтовками и пулеметами бойцы 5-го полка обратили в бегство, а затем захватили вражеские танки. Дело было так: лежим мы в цепи, ведем перестрелку, как вдруг по цепям проносится: «Танки! Танки!» Мы с ними сталкивались впервые и не знали, с какого конца к ним подступиться. Видим только – надвигаются на нас бронированные громады, вовсю строчащие из пулеметов. Правда, толку от того огня почти никакого – бьет танк вслепую, по солдатской поговорке, «в белый свет, как в копеечку», – но вид устрашающий, да и грохота много. Когда танки были уже близко от нас, бойцы заколебались, но тут поднялись во весь рост находившиеся с нами в цепи командир полка Грегор и комиссар Лундер и, взяв винтовки наперевес, пошли прямо навстречу танкам. Тут уж весь полк как один человек поднялся и пошел за своими командирами. Куда девались и страх и растерянность – геройское поведение Грегора и Лундера воодушевило всех нас. Начали мы стрелять по танкам из винтовок, а когда приблизились вплотную, некоторые смельчаки стали взбираться на них, колотили прикладами по броне, а другие кололи штыками гусеницы. Конечно, от наших пуль да штыков ущерба танкам было немного, но экипажи, видать, струсили не на шутку – смотрим, грозные танки поворачивают и давай ходу от нас, пехоты. А ход у них тогда был слабенький, мы за ними не отстаем. Гнали мы так их километра два-три, пока не загнали в болото, где они застряли и мы их захватили. А белогвардейская пехота, наступавшая под прикрытием танков, увидев, как они повернули, последовала их примеру и тоже отступила.
Этот бой, в котором танки белых потерпели позорное поражение, был отмечен высокими наградами, которые по справедливости были вручены Янису Грегору и Янису Лундеру очень скоро – примерно через неделю. Прямо рядом с позициями был выстроен полк, и перед его строем к шинелям его командиров были прикреплены ордена Красного Знамени. Если я не ошибаюсь, это были чуть ли не первые орденоносцы нашего полка.
Бои под Павловском были переломными, и наш полк, продолжая развивать успех, вместе с сибирскими стрелками двинулся на Гатчину, через Царское Село. Во время боя за Царское Село произошел случай, во время которого комиссар Янис Лундер еще раз проявил свою решительность. В нашем полку было несколько молодых добровольцев, присоединившихся еще в Серпухове, и среди них – сын местного попа. Движемся мы одним из царскосельских парков, атакуем белых, а попович все отстает и отстает от цепи, пока не оказался уже порядочно сзади. Вдруг – слышим оттуда ружейный выстрел: он, оказывается, вздумал нам в спину стрелять… Тут Лундер бегом направился прямо к нему и без лишних слов выстрелом из револьвера уложил подлеца на месте.
Гатчину Юденич оборонял исключительно упорно – это был важный узел дорог. И хотя превосходство – и численное, и в вооружении – было на стороне врага, латышские и сибирские стрелки, тоже прибывшие сюда, одолели белых, добыв победу не числом, а умением. Избегая потерь, наши командиры старались вести бои ночью, чего белые очень не любили, – они предпочитали по ночам отсыпаться, а мы им не давали покоя. Между прочим, и Гатчину наш полк занял в ночном сражении, но мне в нем участвовать не пришлось. В одном из боев на подступах к Гатчине я был ранен двумя осколками снаряда. Вот когда я узнал, что латыши не только хорошие солдаты, но и верные, настоящие друзья.
Ранило меня на ровной местности, когда уже рассвело, а белые расположились на бугре, откуда хорошо просматривалась и простреливалась вся местность. От ран я потерял сознание, но боевые товарищи не оставили меня: рискуя своей жизнью, двое стрелков подползли ко мне, сделали из обмоток лямки и, не считаясь с опасностью, потащили меня в тыл. На пути, к счастью, оказалась канавка, по которой меня и тащили по первому, слабому еще ледку. Тащить пришлось километра с три, если не больше, по дороге я несколько раз приходил в себя, но снова терял сознание и, естественно, даже не приметил лиц своих спасителей. Дотащив меня до перевязочного пункта, они сдали меня медикам и тут же вернулись обратно, на позиции. Так я по сей день не знаю, кому обязан жизнью, хоть потом и пробовал разыскать своих спасителей.
За бои под Павловском 24 октября 1919 года наш полк вновь был удостоен высокой награды – Почетного революционного красного знамени. Первым в Красной армии получил он эту награду за бои под Казанью и, если не ошибаюсь, первым же стал обладателем второго Знамени. Да и вообще дважды краснознаменных частей за время Гражданской войны было немного.
После ранения меня лечили в госпитале в городе Тихвине. И тут, как только немного пришел в себя, я стал искать однополчан, латышей. В соседней палате оказался раненый стрелок по фамилии, если память мне не изменяет, Калнынь. Мы с ним старались держаться вместе, вместе выписались из госпиталя в конце ноября, вместе поехали в Петроград за назначением в свою часть. Но тут меня вздумали направить в русскую воинскую часть, а мне совсем не хотелось расставаться с латышами. Вместе с Калнынем пошли мы к товарищу Петерсу – коменданту Петроградского укрепленного района. Выслушал он меня внимательно и распорядился отправить в ставший для меня родным 5-й особый латышский стрелковый полк.