На второй день мы подошли к какому-то богатому большому украинскому селу, где находился один из главрых штабов белой армии. По улицам села разгуливало много солдат и казаков. Над несколькими богатыми домами, где расположились основные отделы штаба, развевались старые царские трехцветные флаги. Повсюду было заметно праздничное настроение.
Неподалеку от центра села из сада рядом с каким-то красивым домом доносились звуки духового оркестра и возгласы «ура». Там белые офицеры отмечали какой-то праздник своей армейской части и большие «успехи» на фронте, умалчивая о своих потерях.
Нашу группу пленных отвели на площадь посреди села. Конный конвой сменили, и нашу охрану приняла одна из пехотных частей с красными погонами, какие мы видели на фронте. В этой части были также бывшие красноармейцы, попавшие в плен в апреле в боях под Перекопом. Они были очень разговорчивы и рассказали, что пленных красноармейцев русской национальности гонят в церковь «очиститься от грехов» и затем распределяют по белогвардейским тыловым частям, а латышей, евреев, коммунистов и командиров расстреливают. Белые делали это с целью разжечь вражду между народами Советской республики. Бывшие красноармейцы в разговорах с нами выражали свое недовольство помещичьей политикой белогвардейцев и говорили, что при первом удобном случае перейдут на сторону Красной армии.
В этом зверином логове у нас было мало шансов остаться в живых. Мы все еще ждали своего смертного часа. Бежать не было возможности, хотя мы непрерывно об этом думали.
От солдат мы узнали, что белые празднуют победу Корниловской дивизии на Александровском направлении и нас привели в штаб как военный трофей, чтобы доказать, что белая армия успешно наступает на фронте и «добивается больших успехов». Сообщения об одержанной победе широко публиковались в тыловых газетах белых.
На площадь села были приведены также другие пленные – красноармейцы из русских частей, которые попали в плен 24–25 июля в боях в районе Орехова. Всех пленных разделили на три группы: латышей, венгров и русских. Белые офицеры, кое-кто со своими «фронтовыми женами» – элегантно одетыми дамами, среди которых, судя по виду, были и помещицы, обходили группу пленных, глядя на нас, как на каких-то чудовищ. Это «благородное» белогвардейское общество с чрезвычайной ненавистью и одновременно с любопытством разглядывало латышских стрелков. Все господа ругали и проклинали нас, угрожали уничтожить и отомстить за свое утраченное господство, за то, что прежние чудесные времена, когда они без помехи могли порабощать трудящихся России и спокойно паразитировать за счет рабочих и крестьян, канули в прошлое.
Офицеры, разгуливая перед нашей группой, рассказывали друг другу и своим дамам чудовищные вещи о латышских стрелках, излагали отдельные эпизоды из подавления эсеровского мятежа 1918 года в Москве. Некоторые из этих господ принимали участие в мятеже, и их крепко проучили латышские стрелки, участвовавшие под командованием И.И. Вациетиса в подавлении эсеровского мятежа.
Какой-то подполковник, стараясь разжалобить слушателей, рассказывал, как в 1919 году в боях под Орлом латышские стрелки «зверски» уничтожили лучшие офицерские полки деникинской армии. В качестве доказательства он демонстрировал дамам, слушавшим его с выражением гнева, удивления и сочувствия на лице, обрубок оторванной до плеча руки и хвастался тем, что потерял в бою глаз. Этот подполковник рассказывал, как «латышские чудовища» в степях Таврии уничтожили несколько английских танков, прыгая на них на ходу и бросая в люки ручные гранаты.
Белогвардейцы распространяли в своих армейских частях и тылу агитационные плакаты, на которых изображалось, как латышские красные стрелки уничтожают русский народ. Высшие дипломаты зарубежных буржуазных государств также распространяли эту ложь за границей. (Английский государственный деятель Ллойд-Джордж в своей книге воспоминаний «Правда о мирных договорах», изданной на русском языке в Москве в 1957 году, на странице 294 I тома пишет, что в 1919 году посол Дании в Москве Скавениус информировал Парижскую мирную конференцию о том, что Красная армия состоит в основном из иностранцев – латышей, венгров, немцев и китайцев.)
Противно было слушать эту болтовню. Лжецы не хотели понять тех исторических перемен, которые произошли в то время во всей необъятной России. Латыши, как и другие народы России, плечом к плечу с великим русским народом сражались не против русских рабочих и крестьян, а против помещиков и буржуазии России – против белогвардейцев.
Именно потому, что латышские революционные стрелки были несгибаемыми борцами за интересы рабочего класса, за советскую власть, белогвардейцы были так зверски настроены против нас. Мы ждали линчевания – думали, что это белогвардейское сборище разорвет нас на куски.
Во второй половине дня всех пленных построили группами по национальности. Явилось высшее командование – пожилые разжиревшие генералы и их свита – всякого рода штабные офицеры и несколько штатских – представители подлинного хозяина белогвардейцев – Антанты.
Белогвардейское командование хотело похвастаться перед своими хозяевами и убедить их в том, что на фронте достигнута крупная победа, чтобы затем выклянчить у Антанты новые денежные займы, снаряжение и продовольствие, необходимые для продолжения войны против красных. Было очевидно, что именно с этой целью белые организовали комедию с пленными, собрав их со всех участков фронта, не забывая одновременно проповедовать о своей гуманности – вот, дескать, они даже таких зверей, как латыши, берут в плен.
Осмотр пленных нисколько не порадовал ни русских белогвардейцев, ни их иностранных хозяев. Вид у пленных был ужасный, особенно у нас, латышей и венгров: мы уже третий день ничего не ели, все были босые, полуголые, кое-кто в одном рваном нательном белье, некоторые с перевязанными головами и руками, причем грязные повязки запылились до черноты.
Наши тела, едва прикрытые лохмотьями, были покрыты толстым слоем пыли, только зубы и глаза сверкали. Вид у нас был действительно страшный. Хваленая «победа» белых на Александровском направлении, судя по этим небольшим группам пленных, походила не на победу армии, а скорее на бандитское нападение с целью грабежа.
Белые генералы рассказывали своим хозяевам на английском, французском, немецком языках, что Красная армия в целом походит на эту группу пленных, которую они видят здесь, т. е. что вся она одета в лохмотья, разута и т. д.
Один из штатских обратился к какому-то генералу с вопросом: «Скажите, господин генерал, если Красная армия находится в таком ужасном положении, как мы видим здесь, чем тогда объяснить то, что при окружении из всего латышского полка удалось пленить только 53 человек, среди которых многие – ранены?» Генерал, разведя руками, мог только ответить: «Вот видите, такие уж они есть, эти красные».
Один из штатских спросил у нас по-немецки, действительно ли мы в такой одежде служим в Красной армии. Среди стрелков был кое-кто знавший немецкий язык. Они пояснили, что из всего полка в живых остались только 53 человека, что, попав в плен, мы были раздеты для расстрела, но это не успели исполнить, так как был получен приказ отослать нас в штаб и повесить. Наши стрелки не забыли добавить также, что мы не ели уже третий день. Из этого можно было видеть истинную цену гуманности белых. Иностранцы с большим недоверием слушали и рассматривали стрелков. Генералы и офицеры были весьма недовольны.
Затем высшее начальство и представители Антанты двинулись к стоявшим рядом венграм, среди которых были знающие французский язык. Венгры подтвердили то же самое, что сказали мы, и еще подробнее рассказали о зверском и варварском обращении белых с пленными и ранеными на фронте. Генералы и их хозяева чувствовали себя неловко. Ложь о положении в Красной армии была разоблачена. Белым не удалось скрыть грабительских подвигов своей армии на фронте.
Осмотр пленных окончился. От гуманности белых не осталось ничего – их безжалостное и бесчеловечное обращение с тяжело раненными было очевидно для всех, кто участвовал в осмотре. Хозяева белогвардейцев сами отлично знали, что они делают с пленными. Был известен приказ генерала Врангеля: красных латышских стрелков, комиссаров, командиров, коммунистов и евреев в плен не брать – уничтожать на месте.
После всей этой комедии латышей и венгров поместили отдельно от остальных пленных во дворе большого деревенского дома, где нам в первый раз позволили умыться и после трех дней голодовки выдали немного супа и по куску хлеба.
В этом селе местные жители были немецкие колонисты, которые симпатизировали нам, пленным, и всячески старались помочь: дали ведра, мыло и полотенца, чтобы мы могли помыться, и даже одежду тем, кто был совсем раздет. Они снабдили нас и хорошим пшеничным хлебом. Это нам пришлось очень кстати, так как, съев «казенный паек», мы остались голодны.
Белогвардейцы, охранявшие нас, запретили местным крестьянам давать нам хлеб и одежду, но жители села находили способы пробраться к нам. Надо сказать, что кое-кто из белогвардейцев, стоя на посту, только изображал суровость и строгость, а в действительности сквозь пальцы смотрел на наши связи с местными жителями, доставлявшими нам еду.
Очень хотелось курить. Кое-кто из нас сохранил табак, но не было ни бумаги, ни спичек. Я в то время очень слабо знал русский язык. Я обратился к одному из солдат нашей охраны, который стоял неподалеку, свертывая себе закрутку, и сказал, как это было обычно принято у нас: «Товарищ, дайте кусочек бумаги». Это было как масло в огонь. Негодяй оказался истинным белогвардейцем – он покраснел как рак и принялся нагайкой обрабатывать мою голую спину, выкрикивая: «Вот тебе товарищ!» Следы от этих ударов сохранились еще по сей день. Я не понимал, за что он меня так безжалостно избивает. Тогда старшие товарищи объяснили мне, что белогвардейцев нельзя называть товарищами, они, дескать, господа.
Так белогвардейцы научили меня говорить по-русски, и в первый же раз с помощью нагайки я понял разницу между словами «товарищ» и «господин». Глядя на бородатого белогвардейца, который выглядел как типичный кулак, я подумал: подожди ты у меня, «господин», придет время и, если останусь жив, я с тобой еще