Были первые дни ноября. Все оживленнее становилось движение пароходов по морю. Все больше появлялось французских и английских военных кораблей. Офицеры тревожились, нервничали. Даже всегда точный полковник «забывал» выдать нам пищу – мы жили впроголодь.
В начале ноября 1920 года стала хорошо слышна артиллерийская канонада в направлении Перекопа. Было ясно, что начались большие бои, и грохот их становился все сильнее. Нас охватила невыразимая радость, хотя ее омрачала неизвестность: что сделают с нами белые, отступая из Крыма? Бежать с полуострова мы, небольшая группка невооруженных стрелков, не могли. Белые находились перед катастрофой, этого они не могли скрыть от нас, хотя мы и были изолированы от всего мира. Наши ребята, распиливая дрова для кухни, подслушали разговор офицеров о том, что их армия терпит неудачи и вынуждена отступать. Тяжелые бои идут у самого Перекопского вала, и падение Крыма – вопрос нескольких дней. Мы были окрылены – приближался конец нашим мучениям.
Целыми днями мы обсуждали, что делать, как уйти с «Острова смерти», как попасть в Севастополь. Два дня мы не получали ничего съестного. И без того ослабевшие от плохого и маленького пайка, оставшись теперь совсем без хлеба, мы чувствовали сильное утомление, бессилие. Я, один из самых молодых, больше других терпел от постоянного голода, постоянно чувствовал усталость и стал апатичным ко всему. Решили, что с этим положением нужно покончить. Обратились к полковнику с твердым и определенным требованием – хлеба или смерти!
Вечером полковник явился к нам. Он совершенно преобразился – серо-бледный, осунувшийся, утративший надменность и даже самообладание. Только теперь, очевидно, он понял, что помещичьей власти приближается конец и что у него нет надежды вырваться из Крыма.
Неожиданная перемена в полковнике уменьшила наши опасения, что белые, покидая Крым, расправятся с нами. Грозный полковник говорил с нами почти заискивающим тоном. Он объяснил, что мы слишком ультимативно обращаемся к нему, требуя хлеба или смерти. Снабдить нас хлебом у него нет возможности, так как в течение нескольких дней не присылаются продукты из Севастополя. Его офицеры тоже терпят нужду, и совершенно неизвестно, когда улучшится положение с продуктами. Стрелки повторили свое категорическое требование – снабдить нас продуктами или, если полковник не в силах этого сделать, освободить нас из плена и выпустить с «Острова смерти».
Полковник ответил, что у него нет ни права, ни распоряжения нас освободить. Когда мы спросили, есть ли у него право и распоряжение морить нас голодом, полковник растерялся и пробормотал что-то невнятное. Затем после долгого молчания он обещал нам выдать из своего неприкосновенного фонда немного продуктов и выпустить завтра всю нашу группу с острова. Обещал выдать пропуск в Севастополь, чтобы мы сами искали себе пропитание. Мы были счастливы, но в то же время обещание это казалось подозрительным: как бы только старик нас не обманул. Однако хлеб и немного консервов полковник все-таки выдал нам, а на другой день мы получили пропуск в Севастополь и отправились туда.
На берегу залива у переправы стоял пароходик, на котором можно было переехать в Севастополь. Капитан пароходика, пожилой моряк, встретил нас широкой сердечной улыбкой. Он узнал нас, так как более месяца тому назад перевез нас из Севастополя на «Остров смерти». Теперь мы были без конвоя, и он первый поздравил нас с избавлением от белогвардейского плена.
Только когда пароходик пристал к севастопольской стороне и мы высадились на берег, мы наконец почувствовали себя свободными. Команда пароходика сказала нам, что мы можем смело идти в город: белых там нет и власть находится в руках рабочих. Только утром в морском порту видны были белогвардейцы и буржуи, которые ждали кораблей Антанты, чтобы бежать за границу.
Даже небольшое расстояние до города казалось нам необычайно длинным и трудным – сил у нас не было и очень хотелось есть. Мы слишком ослабели от длительного недоедания. Явившись в Севастополь, мы прежде всего стали думать, как достать продукты и утолить голод.
Утром ушли последние французские военные суда, которые взяли белогвардейцев, но всем беженцам места на кораблях не хватило. Явившиеся только что с фронта белогвардейские части не нашли в порту обещанных кораблей Антанты и разбрелись по городу. Местные жители рассказывали, как накануне генерал Врангель, уезжая из Севастополя на французском военном корабле, успокаивал белогвардейцев: «Не волнуйтесь, уважаемые господа, всем хватит места на кораблях – я об этом позабочусь». Но это было пустое обещание, с помощью которого Врангель хотел обеспечить себе беспрепятственный отъезд из Крыма.
Когда отходили последние корабли из Севастополя, в порту стоял ужасный шум, далеко были слышны истерические крики, плач и вопли. Белогвардейские офицеры и их дамы с чемоданами, толпы православного духовенства в своих длиннополых одеяниях, элегантно одетые русские богачи, их надменные дамы и барышни с собачками и породистыми кошками с криком и визгом осаждали трапы французских военных кораблей, ища спасения под крылышком Антанты.
Французские матросы, высмеивая и унижая офицеров, нагло обращаясь с их дамами, особенно были грубы с долгополыми священниками, которых выталкивали с корабельных сходен на берег. Многие из них падали в море со всеми своими чемоданами.
Контрреволюционеры, которым не удалось попасть на французские военные корабли, собрались в районе порта и станции в ожидании обещанных кораблей Антанты, но те не пришли.
Мы явились сюда в надежде достать продукты и утолить голод. Здесь горело несколько складов, в которых хранились американские консервы, мешки с мукой, военное обмундирование и обувь. Все это подожгли французские матросы. Под руководством севастопольских рабочих организаций местные жители энергично боролись с огнем, стараясь спасти продукты и другие ценности.
На пожаре мы встретили рабочих, с которыми работали в порту. Теперь они были хозяевами порта и станции, руководили тушением пожара и взяли на себя охрану складов. В городе уже работал временный Совет рабочих, который организовал охрану города и готовил встречу Красной армии. От портовых рабочих мы получили ящик мясных консервов, которые прислали американцы белогвардейцам, и несколько буханок хлеба. Это спасло нас от голода. Осматривая город, мы видели на улицах, площадях и особенно в районе станции и порта брошенную военную технику Антанты. Там были английские танки и французские броневики, на железнодорожных путях – много бронепоездов и штабные салон-вагоны. Кое-где мы видели расставленные рядами различного калибра орудия и пулеметы, валялись кучами брошенные винтовки, патроны и орудийные снаряды. Бесчисленное множество подвод с тощими лошаденками и без них, нагруженные штабным имуществом, которое было брошено на произвол судьбы.
По городу и его окрестностям тысячами бродили упряжные, артиллерийские и кавалерийские лошади, некоторые даже оседланные – все они искали корм. Недалеко от порта стояло несколько сотен привязанных стройных лошадей с красивыми седлами и сбруей. Давно не кормленные и не поенные, животные жалобно смотрели на людей. По рассказам местных жителей, эти лошади с богатой сбруей принадлежали штабу генерала Врангеля. Накануне он со своим штабом верхом явился в порт, штабисты бросили лошадей, сами сели на пароход и удрали, оставив большую часть своей армии на Крымском полуострове.
Героическая Красная армия разбила последнюю армию контрреволюции, и на этом Гражданская война была закончена. К Севастополю приближалась его освободительница – Красная армия. Из тюрем уже были освобождены революционные рабочие, крестьяне, интеллигенция и военнопленные. Вместе с севастопольскими рабочими они деятельно готовились к торжественной встрече Красной армии.
Улицы Севастополя были заполнены народом. Все встречали Красную армию восторженно, приветственными возгласами. Мы, стрелки 5-го Земгальского полка, были бесконечно счастливы и благодарны нашей героической Красной армии, которая освободила нас из плена.
В городе начал действовать военный комендант. Большими толпами собирались белогвардейские офицеры и солдаты, которые считали себя побежденными и ожидали распоряжений победителей. Красной армии была совершенно чужда жажда мести. Ее командование сообщило всем белогвардейским офицерам и солдатам, чтобы они сдали все оружие и в назначенные комендантом сроки в алфавитном порядке явились для регистрации. После регистрации их отпустили на свободу и даже разрешили выехать из города. Такого гуманного обращения белогвардейцы не ожидали. Они были поражены, когда убедились, что распускавшиеся белой пропагандой слухи о «зверствах» Красной армии были бесчестной ложью. Явившихся сюда священников никто не регистрировал, им разрешили вернуться на свои прежние места жительства.
С помощью коменданта нам удалось получить продовольствие на несколько дней, получили мы также хорошую теплую одежду, обувь, документы, коней и корм для них.
Отдохнули сами, накормили коней и через несколько дней пустились в путь искать Латышскую дивизию, которая, по словам коменданта, стояла в районе Евпатории. Явившись в район Евпатории, мы узнали, что Латышская дивизия ушла в направлении Николаева. Мы направились туда. После нескольких дней скитаний и поисков мы пришли в Николаев, где от военного коменданта узнали, что Латышская дивизия находится в 10–15 км от Николаева, в селе, название которого я забыл. Помню, что это было большое село, в котором в то время активно работал Народный дом, где часто устраивались театральные выступления. Там я впервые увидел украинскую постановку «Наталки Полтавки» и другие. Участники драматического кружка играли от всей души, и большой зал Народного дома всегда был переполнен. В этом селе мы нашли 5-й латышский стрелковый полк и явились к его командованию. Нас приняли очень сердечно, мы чувствовали себя как дома, встретили знакомых из 5-го особого латышского полка и своих друзей из полка особого назначения.